"Валентин Маслюков. Чет-нечет" - читать интересную книгу автора

топор и целый горшок дегтя, - словом всем, что только произвела плодородная
степная почва.
- Ты и ты - убирайтесь! - гундосым голосом распорядился атаман,
соскакивая с коня. Мезеня с Афонькой исчезли.
И вслед за тем, без какого-либо предупреждения получив молодецкий удар
по уху, Федька полетел с ног и обнаружил себя на карачках лицом в землю.
Надсадный треснутый звон обнимал голову, отзываясь в онемевших кончиках
пальцев.
Истоптанная трава. Черный жучок, едва ли взволнованный разыгравшимися
неведомо где страстями, карабкается сквозь раздавленные волокна. Каждую
черточку, тень, листик, ошметок грязи, корявые ножки жука и крылышко - все
сразу, единым целым видел Федька, но мысль, даже частица мысли не могла
проникнуть в этот уединенный сонный мирок.
И потом, когда Федька уже стояла, непослушными пальцами расстегивая
ускользающие пуговки ферязи, она помнила - каким-то отдельным, независимым
ни от чего сознанием помнила, что вещный мир хрупок и призрачен, что видимая
основательность его лишь обольщение, и что она, Федька Иванова дочь
Малыгина, в любое нечаянно подвернувшееся мгновение, не подготовившись ни
чувством, ни мыслью, способна проломиться через обманчивую поверхность
действительности в какое-то иное, чуждое измерение.
Это была ускользающая как сон догадка. И она старалась ее запомнить.
Замедленно расстегивая пуговицы, Федька не поднимала ресниц, она
понимала, что смутная ее догадка ничего не скажет, не объяснит человеку с
саблей, который хозяйски ее оглядывает, переминаясь худыми, в прорехах
сапогами.
Пуговиц было числом двенадцать, каждая с горошину, продета в скользкую
петельку из шелкового шнура. Федька путалась, а человек понукал ее матерными
словами, цедил их с ленивым смаком, словно обсасывал смысл каждого.
- Обосрался, гляди, от страха, - сказал он кому-то в сторону.
Тогда Федька рванула полы, высвободила руки из проемов под рукавами и
сбросила ферязь через голову. Человек нагнулся.
Поодаль у сундука пестрели разноцветные одежды и белье. Что-то взлетало
шуршащим крылом. Из сказки явившийся сундук сокровищ: то оловянный стакан,
то перевязанный красной нитью пучок лебединых перьев, то узкие штаны,
которые каждый со смехом к себе прикладывал. Кушак с ножом, женские мониста
и ожерелья к рубашкам, и серьги, и тусклое блюдо, и ярко-красный азям
английского сукна... В праздничном возбуждении начинали уже и дуванить -
делить добычу, - но без порядка обычного в казачьих кругах, а бестолково,
переругиваясь, с менами и разменами обратно. Бесследно мелькнула серебряная
чернильница, рассыпалась под ноги стопа бумаги...
По жаркому времени под ферязью у Федьки не обнаружилось ни зипуна, ни
легкого полукафтанья, одна лишь рубаха да желтые штаны. Она ссутулилась,
сдвинув вперед худые плечи.
- Скидывай и рубаху, - обронил человек, прибавив крепкое слово.
Федька ответила.
- Казаки! - развеселился человек, призывая товарищей. - Щенок нас богом
стращает! Говорит, не отдам последнего!
Поднял голову клейменый атаман - он разминал как раз, исследуя на
разрыв и на свет, малиновый коврик, чудно годившийся на попону.
- Зарежь его, Лихошерст, - буднично посоветовал атаман.