"Подземный Венисс" - читать интересную книгу автора (Вандермеер Джефф)

Глава 1

Шадрах любил ее живой — тем более дольше, сильнее любил он ее, когда считал мертвой.

— Розы здесь пышные, это из-за шмелей, которых мне сделал Квин. Знаете, он такой предупредительный, так балует меня…

Еще один изумительный день в идеальном поместье Леди Эллингтон. Это целый район: пять сотен акров лесов и садов, имелась даже собственная полиция, чтобы отгонять оборванцев свободного рынка, которые вечно толпились у витиевато украшенных ворот.

Стены псевдозамка Леди Эллингтон были построены из поддельного мрамора, ваза на полке над окном — из тончайшего прозрачного пластик-полимера, да и сама хозяйка смотрелась как-то… фальшиво. Она взяла себе имя Леди — не то в напоминание, не то, как показалось Шадраху, в насмешку над неким давно исчезнувшим видом аристократии. Левое ухо этой дамы отливало безупречной белизной, тогда как правое напоминало чернослив. Левая кисть была гибкой, живой, без единой морщинки, правда, ровно до кисти — опухшей и бесцветной, а с другой руки свисала уродливая птичья клешня.

Между большим и указательным пальцами великолепной новой ладони Шадрах заметил знакомый изъян — красноватую родинку в форме розы. Мужчина уставился на нее не мигая.

— …большое спасибо, что заглянули в гости, — болтала Леди Эллингтон. — В последнее время у меня так редко бывают… — и бла, бла, бла.

Не отрываясь от родинки, Шадрах быстро смекнул: Квин подослал его сюда нарочно, именно для того чтобы он увидел этот знак, такой прекрасный и знакомый. Мужчина продолжал кивать и отвечать на вопросы о Квине, о сурикатах, а горло сжимало холодное и горькое отчаяние. Потом Шадрах уставился на левый глаз Леди Эллингтон — тоже замену, синего цвета, синего, как у нее. Такого, каким он мечтал увидеть море, прижимаясь к стене Канала.

Интересно, сохранил ли глаз хотя бы тень воспоминания о бывшей владелице? Если, конечно, мужчина и вправду смотрел в окно души своей любимой. Любимой, которую растерзали на части.

Подступили слезы, и он их не стал удерживать — пусть себе текут по лицу. Между тем на крепко сжатых губах продолжала лежать печать любезности. Шадрах кивал Леди Эллингтон и учтиво улыбался.

До тех пор, пока даже ей стало невмоготу закрывать свой собственный синий глаз на то, что творилось со слушателем, и она умолкла — возможно, в самый первый раз.

Единственным звуком в белом, пористом, ненатуральном особняке осталось быстрое кап-кап: это слезы падали на край оловянной чашки в руках Шадраха. Владелица имения нипочем не разгадала бы выражения на лице гостя, этой раздиравшей сердце смеси из любви и ненависти во взгляде, что насквозь прожигал ее, устремляясь прямо к Николь.

Впрочем, Шадрах понимал: Леди знала достаточно, чтобы сейчас затихнуть, — знала, что видит мужчину, пережившего глубочайшее потрясение. И все же где ей постичь, каких усилий стоило ему не раздавить проклятый череп голыми руками, лишь бы только с нежностью вырвать из треснувшей орбиты око возлюбленной.

По пути в преисподнюю Шадрах заглянул к себе, на разветвленный уровень поблизости от каналов, с автоматическими дверями, которые, казалось, пропускали его все с большей неохотой. Дома он первым делом отыскал официальный знак отличия — серебряную бляху с изображением сливающихся силуэтов человека и зверя, что разрешала доступ в любые районы, подвластные Квину.

С бляхой в руке, пошарив под заправленной без морщинок постелью, мужчина нащупал оружие. Не будучи сторонником насилия, он все-таки любил свой пистолет — за то же, за что с детских лет не выносил горных машин. За изящную функциональную силу в его гладких, обтекаемых чертах. Рукоять ложилась в ладонь без малейшего неудобства или стеснения. Лазерный пистолет — немного устаревшая модель — был куплен уже подержанным, когда отливавшая золотом металлическая поверхность приобрела цвет медного купороса и блестела на свету лишь под определенным углом. Оружие знало годы верной службы, и новый хозяин, которому оно попало в руки, полюбил его еще больше за это прошлое, за историю, единственными свидетельствами которой были точность прицела, еле заметные царапины на стволе да потертый цвет. Шадрах, еще никогда ни в кого не стрелявший, спрятал пистолет за пояс.

Затем отправился в тесную ванную комнату и сунул голову под ледяную воду, покуда не запылало лицо. И со всей мочи забарабанил по стене кулаками, давая себе передышку только тогда, когда желанная ноющая боль заглушала стыд, вину и другую, более глубокую муку.

Снова на улице, где воздух перемешан с пеплом, укрывшись под длинным черным плащом, он ринулся вперед, не разбирая встречного движения, расталкивая пешеходов, перебегая перед машинами на воздушных подушках. Любого, кто пытался встать на пути, всей мощью окатывал его ужасный взгляд.

Скоро Шадрах завернул в тупиковый проулок, решительно прошагал мимо голограммы, мимо внезапно вспыхнувшей вывески «Шанхайский цирк Квина», приложил руку к дверям, и те мгновенно распахнулись, реагируя на серебряную бляху.

Внутри тускло мерцали голубоватые вспомогательные огни, и звери дремали, свернувшись в своих аквариумах, отчего их перемешанное зловоние не так било в нос. Дистанционная версия Квина, обмякнув, лежала на стойке, как на коленях, словно пыталась заглянуть через край на застывшие скорбные лица человечков-орангутангов. Искрящиеся пылинки медленно оседали на пол. Уснул. Умер. Отдыхает. Ни одного потенциального клиента не явилось сегодня на представление. Пурпурные пауки свисали с простертых рук и покачивались в оковах собственной паутины.

Шадрах растерзал Квина в кровавые клочья. Вдребезги расколотил стеклянные контейнеры. Переломал зверям конечности, впиваясь им в бока окровавленными зубами.

Он хотел это сделать. И долго-долго вглядывался в медленно качающихся пауков, сжав кулаки.

Потом осторожно прошел мимо дистанционной копии в омерзительный антисвет задних комнат. Голографический экран компьютера выжидательно мигал красными бликами. Мужчина поторопился проверить еще два помещения. Убедился, что там никого нет. Уселся в терминале и несколько напряженных мгновений спустя отыскал записи. Леди Эллингтон оперировали в ее поместье сорок три часа назад. Донорские органы были взяты от «клиента», обозначенного всего лишь как BDXFM 1000-231, в настоящее время находящегося на «живом складе» в хранилище пятого уровня, известном как Подземный банк органов. Соглашение с этим банком позволяло Квину легче распоряжаться запасными частями человеческих тел. Шадрах обдумал ситуацию спокойно и холодно. Если записи выполнены точно, тогда Николь еще жива, но раз операцию сделали два дня назад, она могла понести и другие потери, о которых просто не успели доложить в архив.

Губы мужчины изогнулись в мрачной усмешке. Теперь ясно, как ему следует поступить. Нет ничего проще — или безумнее. Нужно ее украсть. Броситься в подземелье и на руках вынести любимую на поверхность…

Шадрах распечатал номер клиента, спрятал в карман плаща и вернулся в главное помещение, где поджидал его Квин.

Дистанционный вариант сидел, вывернув голову набок, чтобы лучше видеть. Его ледяные голубые глаза и беспощадная ухмылка издевались над наивностью Шадраха. Ресницы слабо дрожали. Мужчине вдруг представились тысячи футов каменной тверди, отделявшие его от настоящего Квина, и голова закружилась, а сердце похолодело от ужаса перед столь чудовищной силой контроля.

— Ну как, навестил ты Леди Эллингтон? — произнес Квин.

Напевный голос. Ворчание разбуженных зверей за стеклом. Пурпурные пауки, танцующие на ниточках, точно марионетки.

— Да. Повидал.

— Твои ожидания оправдались?

— Я ничего не ждал.

— Уже влюбился?

— В Леди Эллингтон? Нет.

Дистанционный вариант жутко осклабился, сказал:

— А, ну хорошо, — и замолчал.

Шадрах подождал, пока голова опять опустится на стойку. И пошел мимо аквариумов с тварями, мутантами, жалкими кучками хромосом, каждая из которых пристально провожала его глазами.

Дверь квартиры Николь оказалась полуоткрыта. Черви отчаяния разъедали всякие мысли; изнурительным усилием воли мужчина подавил его, чтобы задаться важным вопросом: неужели Квин убил ее намеренно? Или кто-нибудь выкрал Николь ради органов и случайно продал ему? Подземная тьма исподволь застилала разум. С этой минуты Шадрах стал ищейкой. И захлопнул за собой дверь.

Внутри он обнаружил разбитый аквариум и дохлых рыбок, чьи неподвижные тушки лежали на полу красивыми узорами. Вонь стояла страшная. Чуть поодаль на ковре темнело пятно. Мужчина присел на корточки, потрогал его. Палец остался сухим. Кровь? Вино? Соус для спагетти?

Шадрах обследовал рыбок. Часть из них была наполовину съедена, покусана острыми зубами. Клочья шерсти среди смрадных тушек наводили на мысль о сурикатах. Может, эти существа побывали здесь? Сыщик принюхался. Если так, вонь тухлой рыбы скрадывала их запах. Кушетку недавно двигали: глаз еще различал следы от ножек на ковре. В левом углу под подушкой был аккуратно спрятан лазерный пистолет — блестящая, совсем новая модель. Мужчина оставил его на месте, но вытащил собственный. Тишина начинала действовать на нервы. Под кушеткой обнаружилось еще одно загадочное красное пятно. Шадрах не стал с ним возиться.

Обходя комнату в обратном направлении, новоявленный детектив заметил следы, которых не мог оставить, когда осторожно входил, — грубые вмятины на ковре, грязные отпечатки.

Мужчина направился в кухню. На столе гнило пять манящих крабов: пересохшие стебельчатые глазки, красные, потрескавшиеся клешни.

Оставалась спальня. Дверь была заперта. За ней таились воспоминания — долгие ночи, проведенные за разговорами и любовью, любовью и разговорами, которые в конце концов сливались в одно, как и разгоряченные тела. Вдруг ее труп там, на кровати?

Шадрах против воли нажал на кнопку. Дверь заскользила в сторону. Спальня была пуста. Мужчина сел на постель. Никаких следов насилия или борьбы. Пошарил под кроватью. Ничего.

Он уже собирался в гостиную, когда из платяного шкафа донесся тихий шорох и стон. Шадрах беззвучно приблизился. Приложил ухо к двери. Ничего… И все-таки… Мужчина рванул на себя створку, прицелился прямо по центру… Вполне нормальный шкаф, на дне куча обуви и потрепанные мягкие звери — старинная забава, Николь много лете ними не расставалась. Шадрах опасливо раздвинул одежду, направив пистолет на заднюю стенку. Из темноты ничего такого не выскочило. И тело не вывалилось из сумрака.

Мужчина посмотрел на игрушки. Медвежонок, кролик, сурикат. Шадрах аккуратно приставил дуло пистолета к затылку последнего.

— Шевельнешься, и ты покойник.

— Рыбеецццсссс, — полузадушенно прошипело существо, безудержно содрогаясь.

Шадрах отступил, не опустив пистолета, но продолжая держать его у виска врага. Лицо суриката сморщилось в ожидании выстрела.

— Рыбеецццсссс хороший, — отстраненно промолвил зверь, глядя перед собой остекленевшими глазами.

Еще бы им не остекленеть, когда левая часть его тела была растерзана и прижжена лазером.

— Николь. Ты знаешь Николь?

Сурикат ухмыльнулся, пустив изо рта кровавые пузыри, и уставился на мужчину.

— Ей уже рыбка не нужна.

Шадрах наконец распознал, какой перед ним подвид: модель городского убийцы-наемника. Квин собирался продавать их шпионским агентствам примерно полудюжины городских правительств. Здесь-то зачем эта тварь?

— В принципе ты бы легко отделался, — сказал мужчина. — Если бы я на тебя не наткнулся.

— Сэээээр? — отозвался сурикат, почти завалившись набок.

Шадрах отступил еще на шаг, не отводя дула от его головы.

— Я о том, что у тебя в башке полно умного железа, — пояснил мужчина.

И сжег суриката дисперсионной волной, оставив только шею и голову, которая рухнула на кучу пепла. На лице запечатлелось изумленное выражение, словно обреченное замереть навсегда.

Раздался страдальческий обескураженный вопль:

— Рыбееццццссссс!

Мужчина аккуратно подобрал уцелевший орган за гибкое ухо и перенес на кухню. Головы наемников создавались таким образом, чтобы в случае чего несколько дней существовать отдельно от тела. Пусть даже в шоке, даже страдая нарушением ориентации, а то и с поврежденным мозгом, сурикат еще мог пригодиться. Он еще мог послужить подходящим орудием мести.

Отыскав на кухне простой клей, Шадрах намазал им обожженный срез на шее суриката. Зверь оглушительно стонал и плевался. Мужчина обшарил ящики, нашел небольшое блюдо, приложил к нему отсеченную голову и подержал обеими руками, давая клею застыть.

Потом уставился в глаза сурикату, пронзительные, сверкающие от боли, и сказал:

— Мне по хрену, как тебя звали раньше. Теперь будешь Иоанном Крестителем, сукин ты сын.

Некстати захихикал — и резко оборвал смех, потому что вдруг ощутил, сколько в нем кроется гнева, злости, которые любой ценой надо было сдерживать до поры до времени. Всему свое место.

Сурикат ответил:

— Я тебя прикончу. Своими зубами раскушу твои глаза.

Тогда Шадрах воспользовался кухонным прибором (кто-то умный назвал эту штуку «все-в-одном») и, превратив его в клещи, вырвал зверю все зубы. Тот перенес и это последнее унижение, вскрикнув лишь раз или два. Затем мужчина заткнул кровавую течь во рту, запихав туда посудную тряпку, словно кляп, и тварь успокоилась.

— Сволочь, — произнес Шадрах. — Думаешь, ты лучше чудиков, которые ошиваются по пустырям? Думаешь, ты больше, чем обычная мудреная машинка?

В одном из ящиков лежали целлофановые пакеты. Мужчина выбрал самый вместительный, опустил туда суриката, запихал пакет в огромный карман плаща и сообщил:

— Так, Иоанн Креститель, мы идем под землю. По-моему, здесь, на свету, мне больше делать нечего.

Шадрах поел в кафе в районе Канала, не обращая внимания на придушенный скулеж из кармана и косые взгляды официанта. Разум сверхъестественно прояснился, как если бы мужчине наконец удалось избавиться от мусорных залежей прошлого.

Великая стена, окружившая город, запечатлелась перед глазами почти как под микроскопом. Казалось, достаточно было слегка прищуриться, и мужчина сумел бы различить каждую царапину, каждую щербину на ее слепой, иссеченной временем поверхности. Мигающие под палубой кафе фонарики вспыхивали так, как ему никогда не доводилось видеть: оранжевые полыхали языками костра, голубые — дразнили небо, готовое в любую секунду раздавить его своей необъятностью.

Ветер с моря доносил такое многообразие ощущений, что можно было жить одним дыханием: соль обжигала лицо и, конечно же, слабо пахло пеной, но была еще подспудная сладость, схожая с любимыми духами Николь. Неужели эта самая сладость постоянно витала в воздухе, а Шадрах и не замечал?

Теперь мужчина знал наверняка: он был обречен вернуться в подземелья. Это не глупый шанс, не случайное совпадение — это рок, и Шадрах устремится ему навстречу, перекосив рот в звериной ухмылке. Надо же было настолько раздуться самодовольством, чтобы хоть что-то в мире воспринимать как должное, хотя бы запах, послевкусие, эхо.

С особенным напряжением и в то же время неторопливо, предвкушая каждый кусочек, мужчина доел картошку с морским окунем, оставил на столе плату и покинул знакомое место — покинул, как он понимал, уже навсегда.