"Сергей Марков. Рыжий Будда " - читать интересную книгу автора

Домбо сидел, не раздеваясь, на стуле. Этот способ сидения был для него
непривычным, и он скоро опустился на ковер около стены.
Во время разговора Турсуков медленно закрыл книгу с голубыми линейками,
но перед тем, как закрыть, любовно осмотрел ее.
В книге оставалось еще много чистых листов, и Турсуков подумал, какое
количество ровных строк будет покоиться среди этих прочных переплетов.
Турсуков чувствовал, что его усыновила История. Он должен вписать в
книгу все, что видели его пристальные глаза северянина здесь, в стране
песков и живых богов.
Когда Домбо ляжет спать, Турсуков снова раскроет свою книгу и до утра
будет писать о бароне Юнге фон Штерне.
Забыв о присутствии Домбо, Турсуков быстро начертил в уме план первой
главы, которая будет написана на левой половине разворота.
Он начнет с того, что в конце зимы 1920 года боевой офицер Юнг фон
Штерн, барон и командующий одной из крупных частей белой армии, вторгся в
пределы Монголии, захватил в свои руки столицу, перебил китайцев и
сопротивлявшихся монголов и освободил из плена самого Хутухту
Богдо-Гэгэна...
Дальше Турсуковым начинал овладевать экстаз того мучительного
благоговения перед исторической минутой, присущего почти всем людям: он
вспомнил момент освобождения Юнгом фон Штерном великого Хутухты.
Юнг подъехал к дворцу, где под караулом китайских солдат томился
монгольский владыка, обошел, подбирая полы халата, лужи крови, в которых
хрипел караул, перерезанный, дабы не смутить покоя владыки выстрелами -
вручную, и опустился на колени перед тяжелой дверью.
Из окна второго этажа владыка увидел освободителей и сам вышел к Юнгу,
подняв его с колен.
Тут Турсуков решил пустить в ход спасительную иронию, которая должна
была разрушить "историческое благоговение" и уничтожить величие минуты.
Богдо-Гэгэн под руку с Юнгом входит в собственные покои. Сабля Юнга
гремит, стукаясь о многочисленные зеркала, расставленные в полутемных
коридорах. Они входят в первую комнату, стены которой увешаны отрывными
календарями Отто Кирхнера. Юнг останавливается и почтительно говорит, что он
навсегда запомнит этот необычайный для него день. Барон при этом указывает
рукояткой сабли на календари, но вдруг мгновенно стыдливо умолкает, ибо
видит, что все календари показывают отнюдь не день освобождения, а
наоборот - пленения владыки. Во время заточения Хутухты следить за
правильным ходом времени было некому.
Барон начинает отрывать календарные листы, но Богдо-Гэгэн вежливо
говорит барону, что эта работа будет слишком длительной.
В следующем зале барона встречают разинутые пасти граммофонных труб и
черные громады немецких роялей, на которых лежат еще теплые сейчас трупы
китайских солдат.
Восточный владыка открывает еще одну дверь, показывая последнюю по
счету приемную с пятьюдесятью мраморными умывальниками, прохладными, как
горные льды...
И великий Хутухта после этого зовет писцов, и они пишут новый указ,
посвященный только одному спасителю Богдо-Гэгэна. Наверное, барон в волнении
забыл все, когда читал эту бумагу.
"... Ныне Вами занята Урга, религия восстановлена и расширена,