"Дан Маркович. Ант" - читать интересную книгу автора

тексты господина Джойса. Без всяких надежд, ради интереса.
Переводил и отсылал тому самому парню, с которым встретился в редакции.
Когда я начал писать свои рассказы, то переводил совсем мало. Иногда я
просматривал журналы. И вот как-то раз нахожу перевод - мой! Один из моих
кусков, а подписан чужой фамилией. Напечатан он был давно, я только теперь
обнаружил это. Позвонил в редакцию, мне ответили, что этот человек давно
не работает у них, живет за границей, а переводы свои пересылает им.
Просили выслать черновики. Я послал, они потом извинялись, напечатали
поправку насчет истинного автора, а мне предложили подать в суд. Я
представил себе, сколько придется суетиться, и не стал.
Не могу сказать, что я был потрясен такой подлостью, просто неприятно
удивлен, ведь этот человек не был злодеем, он даже немного помог мне.
Видимо подлость одно из правил жизненной игры, она и в мелочах и в
корнях самого устройства, ведь разве подчинение жизни случайности не
всемирная подлость?.. Разве не подлость заставить любое живое существо
сжиматься от страха каждую минуту, вынудить грызть и топить другого, чтобы
выплыть самому? Смешно говорить, когда не к кому обратиться, и все-таки
говорю, говорю...
И через буквально несколько дней после этого получаю письмо от Бориса -
"приезжай, Лида умерла". Я собрался с силами и поехал.

10.

Борис меня встретил, белый, распухший, на роскошной - бархат и прохлада
- иностранной машине. А ведь бывший писака, вместе учились у Лотмана,
мечтали о переводах, о прозе. Он торговал обувью, бельем... веяние
времени, страсти-мордасти... я не вникал. Мы плыли по пустынной дороге от
аэропорта. Август тоскливый месяц - прохладно и отчетливо видны признаки
увядания, листья эти мертвые, чахлый вереск, пустынные перелески, и небо -
холодное, прозрачное. Впрочем, отношение зависит от контекста, а он был
страшен для меня. Я думал, что все забыл, а вот оказывается, с каждым
годом лучше помню - и тогда было преддверие осени, и теплынь непонятная...
И возникает недоумение, где я был, куда делся из картины, в которой почти
без перемен, только я стал другим, истощены запасы, резервы, надежды.
Слева мелкая вода, озеро, фигура русалки, справа очертания и едкие дымы
города, его запах - сланец и асфальт. Вдруг он резко затормозил, сдирая
покрышки о гравий на обочине.

- Я писал тебе, Лидочку нашли. Не забыл свою Лиду? Он беззвучно
затрясся, из глаз потекли ручейки. Долго промокал лицо огромным платком,
вздыхал, что-то шептал, потом говорит:
- Дело сразу закрыли. Слишком долго лежала. Место у берега, километрах
в двух от дома. Там ветер, соль... Мумия. Но она была в списках пропавших
и подходила по приметам. Нашли нескольких знакомых, меня, и я опознал,
один из всех. Сандалии помнишь? Пряжка одна самодельная была, это я ей
чинил. Про тебя спрашивали, думали, может на личной почве...
Отпало, ты же уехал, еще при ней. Потом она исчезла, я и не думал
искать, все были уверены, что поехала за тобой. Убита. После нас, тогда на
вокзале, ее никто не видел.
Я молчал. Уверен, это случилось в тот самый вечер. Восемь лет и шесть