"Давид Маркиш. Спасение Ударной армии (рассказ) " - читать интересную книгу автора

общественный спирт и о несомненном вреде путаницы для социального здоровья.
Ветераны ничего толком не поняли из того рассказа и вынесли единогласное
решение: обсуждаемый Саша Ривкин страдает сильным индивидуалистическим
уклоном и не подходит для условий коммунальной жизни. Все.
Через два дня его тепло проводили из кибуца в большой мир
неограниченных индивидуальных возможностей.
Мир пах клубникой: пришел ее сезон. Уличные торговцы выкрикивали цену
роскошных литых ягод, уложенных в зеленые пластмассовые корзиночки.
Шагая по людной городской улице, Саша Ривкин рассуждал о том, что
крупная, в полпальца размером клубника похожа на зрелую полную женщину,
одетую по-вечернему нарядно, а в лесной землянике что-то есть от вертлявой
девчонки, расположенной ко всяким приятным глупостям. "А почему? - задавался
исследовательским вопросом Саша, и отвечал с долею грусти: - Да так..."
По торговой улице тесно ехали машины и автобусы, а прохожие люди
беззаботно пялили глаза на витрины магазинов, лавок и закусочных, сплошной
лентой протянувшихся вдоль фасадов домов. Витрины не оглушали роскошью - для
того были другие магазины, на других улицах города, - но купить здесь можно
было все, что душе угодно: одежду и вставные зубы, парики для религиозных
женщин и прозрачные трусики с розой, настоящие золотые цепи и фальшивые
картины Марка Шагала, кайенский перец и арабский кофе в зернах, христианскую
икону с бисером и музыкальный рог-шофар для игры в синагоге в праздничный
день. Лица встречных-поперечных напоминали о бухарских песчаных просторах и
холмах Грузии печальной, о коричневых скалах Йемена и иссохших степях
Эфиопии; но встречались иногда и голубоглазые носители мерзлого нордического
зернышка. Иными словами, весь круглый еврейский мир был щедро здесь
представлен, на торговой улице. Девушки разных оттенков кожи в сползающих
потертых джинсах, оставляющих открытым для всеобщего обозрения темный глазок
пупка, спешили куда-то по своим делам или вовсе без всякого дела. Саше
Ривкину хотелось познакомиться с ними поближе и за рюмкой вина в
приятельской обстановке во всех подробностях рассказать им о городе
Электроугли, увязшем в среднерусских болотах. Обрывки русской речи слышны
были здесь и там, вывески на русском языке часто встречались над входом в
торговые заведения. Одна из таких вывесок была выполнена не без задора: на
небесно-голубом поле, в псевдославянских красных завитушках значилось:
"Симпозион "Коммерция и жизнь". Легкая закуска". И изображен был
кругломордый, похожий на Ивана-дурака то ли кельнер, то ли половой с желтым
чубом и расписным подносом в руках. Саша Ривкин подошел поближе, прочитал на
стеклянной дощечке "Воронежское землячество" - и потянул дверь.
Собрание, как видно, то ли уже закончилось, то ли еще не начиналось, а
может, наступил перерыв; жизненные коммерсанты, человек сорок, сидели за
столиками и управлялись с легкой закуской: бутербродами, орешками и зелеными
оливками. На одном из столов стояла литровая бутылка водки "Александер",
пятеро застольников выпивали из пластмассовых стаканчиков и вели сбивчивый
разговор, не имевший касательства ни до купли, ни до продажи. Среди
выпивающих была и девушка располагающей внешности, в джинсовой жилетке, с
копной медовых волос над круглым чистым лицом.
- Кончай материться-то! - неубедительно сказала девушка, поймав косой
взгляд проходившего мимо Саши Ривкина.
- А чего, он по-русски не понимает, что ли? - обернулся худой, чтобы не
сказать изможденный, в затасканной курточке с надписью "Летучий голландец"