"Габриэль Гарсия Маркес. Счастливое лето госпожи Форбс (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

заслуживает упоминаемое в мифах существо, он мурену снял, а нас
послала одеваться к ужину.
Оделись мы в одно мгновение, тщательно следя за тем, чтобы
не допустить при этом ни малейшей ошибки, потому что проведя
две недели под властью госпожи Форбс, хорошо усвоили, что на
свете нет дела более трудного, чем жизнь. Пока в полумраке
ванной мы с братом принимали душ, я почувствовал, что брат все
еще думает о мурене.
- Глаза у нее были как у человека, - сказал он мне.
В душе я с ним согласился, но от него это скрыл и успел
еще до того, как кончил мыться, перевести разговор на другую
тему. Но когда я первым вышел из-под душа, он попросил, чтобы я
не уходил и подождал его.
- Но ведь сейчас еще светло, - сказал я ему.
Я раздвинул занавески. Была середина августа, за окном
тянулась до противоположного края острова пышущая зноем, но
похожая на лунную равнина, а в небе неподвижно стояло солнце.
- Не потому, - сказал брат, - просто я боюсь бояться.
Однако когда мы сели за стол, брат, судя по всему,
успокоился, и пришел он такой аккуратный, что даже удостоился
похвалы госпожи Форбс и двух поощрительных баллов вдобавок к
уже накопившимся за неделю. А мне за то, что я, опаздывая,
заспешил и вошел в столовую дыша слишком часто, она два балла
за поведение сбавила. Каждые пятьдесят баллов должны были
вознаграждаться двойной порцией десерта, но ни мне, ни брату
никак не удавалось подняться выше пятнадцати. А это жаль,
серьезно: потом нам уже никогда не приходилось есть таких
вкусных пуддингов, какие готовила госпожа Форбс.
Каждый раз, прежде чем приступить к еде, мы, стоя перед
пустыми тарелками, молились. Госпожа Форбс не была католичкой,
однако по условиям контракта должна была заставлять нас
молиться шесть раз в день, и для того, чтобы контракт
выполнять, ей пришлось выучить наизусть наши молитвы. Потом мы
все трое садились, стараясь не дышать, причем она в это время
наблюдала за малейшими деталями нашего поведения и звонила в
колокольчик только когда поведение становилось безупречным.
Тогда Фульвия Фламинеа, кухарка, выносила неизменный
вермишелевый суп, навсегда связавшийся в нашей памяти с этим
ненавистным летом.
Раньше, когда с нами были родители, каждая трапеза была
праздником. С непосредственностью, от которой всем становилось
весело, Фульвия Фламинеа, носясь и кудахча вокруг стола,
подавала нам еду, и в конце концов тоже присаживалась к столу и
ела понемногу из тарелки каждого. Но с тех пор, как хозяйкой
нашей судьбы стала госпожа Форбс, Фульвия Фламинеа подавала нам
кушанья в таком мертвом молчании, что было слышно, как на плите
в кухне кипит суп. Мы ужинали, не отрывая спины от спинки
стула, пережевывая поочередно десять раз на одной стороне рта и
десять на другой, не сводя взгляда с железной и в то же время
томной увядающей женщины, читающей нам наизусть лекцию о