"Олег Маркеев. Странник, Серый Ангел." - читать интересную книгу автора

мысль, что Мещеряков, если действительно обладает способностью к ясновидению,
как утверждало его досье, все знал заранее и в офис Организации шел как в отдел
кадров. Даже если это и так, чем черт не шутит, значит, готов принять
предложение закрыть скандал и перевестись в НИИ судебной психиатрии имени
Сербского, а через месяц с этого "аэродрома подскока" упорхнуть на должность
главврача в психиатрическую клинику в тихом Заволжске. Там, в провинциальном
дурдоме, и "подопытных кроликов" с разной степенью расширенного сознания
навалом, и на смертельные исходы при экспериментах посмотрят сквозь пальцы. В
конце концов, где же еще жить аскету и магу как не в дальней башне замка? Там и
тихо, и, не дай бог, коль свихнется чернокнижник окончательно, подвал с цепью
недалеко.
В том, что Мещеряков относится к гонимому толпой и привечаемому князьями
племени алхимиков, Салин не сомневался. Он готов был потратить толику секретных
фондов Организации, пусть Мещеряков накупит себе драконьих яиц, лапок летучих
мышей, рук висельников и самых современных приборов, лишь бы им первым в руки
попало оружие, от которого пока не придумали защиты и следов применения
которого не найдешь, сколько ни ищи.
А в том, что страна катится к гражданской войне, он ни на секунду не
сомневался. Давно уже закопали у Кремлевской стены дряхлого генсека,
прошамкавшего по бумажке: "Хочешь мира, борись за мир". Нет, золотой век
Империи кончился. Настали новые времена, и в них, как встарь, металлом звенело
"рага расет, рага ЪеИшп" - "хочешь мира, готовься к войне".
В кабинетике повисла та особенная, вязкая тишина, что предшествует
заключению сделки. Позиции выяснены, ставки определены, осталось только
посмотреть друг другу в глаза и пожать руки. Салин всегда наслаждался этими
мгновениями перед агреманом*, от которого ни одна сторона уже никогда не
открестится.
* Согласие (от. фр.agrement).

Но, очевидно, в натуре Мещерякова было все портить. Паузу он использовал,
чтобы сосредоточенно разглядывать Решетникова. А тот сидел и сопел, как медведь
в клетке, на которого уставился осел. И по вислому уху не дать, и попросить не
таращиться - не поймет.
И вдруг Мещеряков выдохнул с облегчением, будто решил какую-то важную
задачку, и выдал: - Вот вы, Павел Степанович, относитесь к натурам
сомневающимся. Весь разговор, я чувствовал, вы балансировали между легкой
иронией и глубоким сарказмом. Между тем вы не будете отрицать, что иной раз
следует хлопнуть себя по ушам, чтобы все пришло в норму. Так?
Салина удивили слова Мещерякова, но реакция друга и соратника показалась
еще более странной. Лицо Решетникова залилось краской, сначала красной, потом
бордовой. Он тяжко засопел, хотел что-то сказать, очевидно, резкое, но,
смутившись, опустил взгляд.

Старые львы
Решетников насадил на вилку кусок шашлыка, обмакнул в соус, отправил в рот
и уже с набитым ртом пробурчал:
- Надо было Дедалу еще тогда крылышки подрезать, зря я тебя послушал.
Салин понял, что они оба вспоминали один и тот же эпизод из многолетнего
сотрудничества с
Мещеряковым. Отставил пустой стаканчик и спросил: