"Олег Маркеев. Тотальная война " - читать интересную книгу автора

профессор Арсеньев стал жалеть, что отменили дуэли и запарывание до смерти
батогами. Правда, сам рук марать об бумагомаралку не желал, перепоручил
Максимову. Чем выше росли тиражи книжонки "бухгалтера от истории", как дед
окрестил Фоменко, и чем чаще недоучки и недоумки ссылались на него, тем
больше Максимов опасался за целостность лица "бухгалтера". Сердцем
чувствовал, терпение профессора Арсеньева на исходе. Рано или поздно он все
же встанет из-за стола и собственноручно подпортит физиономию этому
растлителю умов и осквернителю истории Руси.
Максимов плотно закрыл за собой дверь. За время его отсутствия ничего в
хранилище не изменилось. Кинжал все еще лежал на столе, равнодушный и
безучастный ко всему, как брошенный пес, уставший ждать хозяина.
"Ну, вражина, умеешь работать, ничего не скажешь", - злым шепотом
процедил Максимов.
Он давно уже свыкся с правилом, что на избранном им пути нельзя иметь
друзей, нельзя любить, нельзя создать семью. Как выяснилось, даже собаку
завести нельзя. Потому что будут бить туда, где больнее. Не по тебе, так по
близким. Дед был единственным близким ему человеком, их связывали не только
узы крови, а особое духовное родство. И потому ударили именно по деду.
Максимов не сомневался, что это лишь первый удар. И целью является не
профессор Арсеньев, а он сам - Максим Максимов. Странник.
"Надо отдать должное, он быстро пришел в себя. Две недели - и уже
организовал ответный удар. - Пальцы Странника машинально погладили клинок. -
Зря я его не убил. Как выясняется, зря".
Кинжал, почувствовав человеческое тепло, сам лег в ладонь.
Странник резко выдохнул и с разворота послал кинжал в полет, в темную
глубь подвала...

Ретроспектива Калининград, август 1998 года
Странник

Из глубины подвала доносилось надсадное сипение. Двое тащили по полу
что-то тяжелое.
Максимов легкими шагами проскользнул коридор и замер в комнате,
выкрашенной в белый цвет. Подвал, превращенный в фотостудию, был разделен на
два помещения: белое и черное. Максимов замер на границе черного и белого. И
такая символика ему понравилась. Порог.
Прижался спиной к стене. Вымокшая до нитки куртка сразу же впитала
холод камня. По телу волной прошлась дрожь. Лишь пальцы, ласкающие сталь
пистолета, остались горячими и ничуть не дрожали. Они поглаживали вороненое
тело оружия нежно и настойчиво, словно наездник успокаивал разгоряченного
коня.
"Потерпи", - прошептал он, обращаясь одновременно к себе и к
"Вальтеру". В такие секунды он не разделял себя и оружие: тело становилось
частью оружия, а оружие - частью тела.
- Откройте, - раздалась резкая команда на немецком.
Следом, скрипнув проржавленными скобами, с треском отлетели замки на
ящике.
Максимов плавно развернулся, шагнул из-за косяка в сторону и оказался
на одной линии с двумя человеческими фигурами. Они склонились над ящиком и
никак не отреагировали на появление Максимова.