"Олег Маркеев. Тотальная война " - читать интересную книгу автора

и теперь легко найти смертника, жаждущего что-нибудь взорвать в отместку за
стертый с земли кишлак.
Он посмотрел на чашку с остывшим кофе. Темная поверхность оставалась
спокойной. Был бы взрыв, по ней сейчас бы гуляли концентрические волны.
"Не здесь", - понял Максимов.
Война началась, как всегда, неожиданно. Где-то далеко, возможно, даже
не в этом мире, нарушилось равновесие, и тяжкий гул земли предупредил о
начале новой битвы.
В вязкой тишине подвала зашелся тревожной трелью телефонный звонок.
- Слушаю, Максимов. - Он узнал голос деда и облегченно вздохнул, конец
ожиданию. - Да, я сейчас подойду.
По пути в кабинет деда он столкнулся с Тарасовой. Но поздороваться не
успел. Старший научный сотрудник в обществе двух мужчин партикулярной
наружности свернула в отвилок, ведущий в святая святых музея -
спецхранилище. Тарасова входила в узкий круг особо доверенных лиц, кому был
разрешен вход в подвалы, где хранились трофеи войны и прочие культурные
ценности не совсем ясного происхождения. "Пещерой Али-Бабы" прозвали
сотрудники спецхран, а Тарасову, пышнотелую блондинку без возраста,
соответственно - Али-Бабой. Но за глаза, естественно.
- И сколько вы планируете работать? - раздался голос Тарасовой.
- Сколько сочтем нужным, уважаемая Тамара Васильевна, - с хохотком
ответил один из спутников. В голосе отчетливо чувствовалось самомнение
человека, допущенного к гостайнам.
Скорее по наитию, чем из привычки совать нос в чужие дела Максимов
метнулся в отвилок. Лестница спиралью уходила вниз, в мутном свете лампы на
втором пролете он успел разглядеть проплешину на голове и клетчатый пиджак
одного из "искусствоведов в штатском". Рука человека задержалась на поручне,
и Максимов отчетливо увидел черный ноготь на безымянном пальце. Наверное,
прищемил чем-то или ненароком ударил молотком.
"Интересно, что стряслось, если "пиджаки" экстренно потащили Тарасову в
спецхран?"
Ответом стал новый удар подземного грома. Максимов ощутил его всем
нутром. Плотный воздух ударил от стен и сдавил грудь.
Дед Максимова, профессор Арсеньев, внешностью и сутью полностью
соответствовал своему статусу. Профессор - от латинского "профессоре"
("несущий свет"). Г И Святослав Игоревич Арсеньев относился к этой
неистребимой и несжигаемой на кострах касте хранителей знаний " и
проповедников. Как всякий ведун он был порой резок в суждениях и нетерпим к
глупцам. Недостатки характера искупались беззаветным служением истине и
фантастической работоспособностью. За свой долгий век дед успел сделать и
написать столько, что новое поколение студентов, кропая рефераты со ссылками
на работы Арсеньева, с чистым сердцем считали его представителем давнего
прошлого, славной плеяды, выкошенной голодом и чистками, неким подобием
знаменитого профессора Преображенского.
Дед, действительно, напоминал профессора Преображенского из "Собачьего
сердца". Окладистая, раздвоенная книзу борода, круглые очки и небрежная
аристократичность в одежде. Только Арсеньев не сыпал перлами вроде "не
читайте газет перед обедом", а чаще молчал, насупив густые брови, под
которыми прятал ясные пронзительные глаза. И в такие моменты становился
похож на неистового протопопа, не боящегося ни царского гнева, ни костра.