"Олег Маркеев. Черная Луна (Армагеддон)." - читать интересную книгу автора

метров вглубь, так прозрачна вода в Ильмень-озере. Все камни на месте стояли, а
черный полз. Мало кто верил, пока однажды не нашли Горюн-камень у самой кромка,
воды. А перед самой японской войной вполз камень в низину. Сам собой. Тянула
его к прежнему месту неведомая сила. Старики говорили, что когда Горюн вползет
на вершину, тут тебе и Конец света, и Суд страшный.
Собственно, с этих разговоров с археологами все Ольгины беды и начались. В
продмаге, где, кроме импортных макарон, кошачьих консервов и двух бочек масла,
торговать было нечем, можно было свихнуться от скуки. Мужики за водкой
прибегали еще до обеда. Да и что это за водка, скипидар пополам с денатуратом.
За добавкой уже не приползали, то ли сил не было, то ли догонялись чем
подешевле. По старой традиции всех поселковых продавщиц Ольга держала дома ящик
водки. И хотя по ночам прибегали не так часто, как во времена тетки Зинаиды,
прозванной за жадность "Рубь-себе", но иногда случалось. А все остальное время
в магазине толклись бабы, лузгали семечки да сплетничали почем зря. Иногда
ругались, но больше не со зла, а от скуки. К обеду все разбредались по домам, и
Ольга с чистой совестью запирала магазин.
Ходить к археологам Ольга начала сначала из любопытства, за первую неделю
под разными предлогами в их лагере побывали все жители поселка. Потом стало
интересно в обществе неглупых, а главное- почти не пьющих мужиков. Но были они
какие-то странные, недоделанные, что ли. Как их жены с такими ужились, Ольга не
представляла. Разговоры шли заумные, странные. Про какую-то энергетику, поля да
обмен информацией. Слова если и были Ольге знакомы, наделялись каким-то
непонятным смыслом. Короче, с чудинкой были мужики. Слава богу, хоть непьющие.
А Валерка ей сразу приглянулся. В первый же день. Самый работящий и самый
спокойный. И на нее внимание обратил. Другие с ней, как со своими подругами,
обращались. По-товарищески. Две страхолюдины в линялых штормовках и разбитых
кирзачах, может, привыкли, а может, и не надо им этого, но Ольга шла к чужакам
именно за тем, чтобы смотрели на нее, как Валерка, вроде бы и вскользь, но так,
что мурашки по спине и в коленках слабость.
В палатку к нему она пришла сама. И продолжала ходить каждый вечер. Лагерь
особого внимания на их отношения не обратил, а в поселке... Да плевала она на
баб, пусть перемывают кости, если больше делать нечего. Двадцать пять в их
местах - самый излет бабьего лета. Может, от этого, понимая, что отцветает
Ольгина молодость, никто не корил, в глаза, во всяком случае.
А месяц назад лагерь неожиданно свернули. Правда, через неделю там уже
появились новые, но к ним Ольга не пошла.
На Валерку зла не таила. Мужиком оказался порядочным, за день до отъезда
пришел прощаться. Чай пили втроем, бабка все глядела на него да вздыхала. Ясно,
о чем думала. Вовка, пропащая душа, в поселок уже не вернется, а вернется, так
протянет на воле до первой пьянки, а она у него без драки не обходится. Опять,
ирод, покалечит кого или, как было в последний раз, за нож схватится. Шли ему
потом на зону посылки да моли Бога, чтобы его с таким сволочным характером не
подрезали зеки или под лесовоз не бросили. Отец Ольгин сгорел от водки, когда
ей шел седьмой год. Вовка вообще неизвестно от кого народился, мать всю жизнь
молчала, даже перед смертью не сказала. Все хозяйство висело на деде Иване, как
пришел с войны, впрягся, так и тащил, не разгибаясь, до самой смерти. А как
помер, остался дом без хозяина.
Посидели они тогда по-людски, дедову наливку выпили. И уехал Валерка, с
собой не позвав. Ночью Ольга завыла белугой, бабка крепилась, да потом и сама
расплакалась. Заглянуло счастье в их дом, да не задержалось. Утром бабка,