"Анатолий Мариенгоф. Бритый человек" - читать интересную книгу автора

И сделал рассеянную улыбку, словно никак не мог вспомнить собственную
фамилию. Я пробормотал:
- Титичкин.
Он с сочувствием пожал мне руку и произнес очень тихо, приглушенно, как
бы в дымчатость и ласковость пеленая любимые буквы:

- ШПРЕЕГАРТ.

ВТОРАЯ ГЛАВА

1

Это же "Шпреегарт!" было его последним словом. Последним словом! С
пьяным затекшим сознанием, с ржавыми веками, более тяжелыми, чем ставни
Китайгородских складов, на которых железными грыжами торчат замки, с
головой, болтающейся на одной ниточке, с волосами свалявшимися - шкурой под
собачьим хвостом (после тридцати лет Шпреегарт начал роковым образом
плешиветь), с повисшими руками - белыми, как адъютантские аксельбанты, с
комочками рвоты на шелковой рубашке и на галстуке с "Rue de la Palx", он
умудрился произнести "Шпреегарт!" нежно, как первое "люблю".
Много бы я дал, чтобы заглянуть тогда в его пьяный самовлюбленный мозг.
Я хотел его повесить - жалкого, ничтожного, заблеванного. А он взял да
и надел в остающуюся минуту на свою плешивую голову черное сияние ангела
преисподни.
Из всех последних слое я раньше считал самыми замечательными слова
графини де Версели- "Она перестала говорить и, молча, боролась с агонией.
Вдруг в тишине раздался звук вырвавшегося из ее тела газа. "Прекрасно, -
подумала она, - женщина, способная на это, еще не умерла.";
Никто не скажет, что Жан-Жаковская аристократка плохо дорисовала свой
портрет. Но если бы кто-нибудь знал моего друга так, как знал его я, то он,
конечно, не стал бы возражать против моей измены графине де Версели Если она
была духовной бабушкой Анатоля Франса, то мой друг неожиданно своим
изумительным "Шпреегарт!" - подвнучатился к Достоевскому.

2

Я повесил моего друга на шнуре от портьеры. Шнур заканчивался тяжелой
кистью цвета клеенки, что употребляется при компрессах. Кисть пристала к его
нижней челюсти, как борода. Она сделала его похожим на ассирийца.
Я никогда не предполагал, что он будет таким красивым в петле. Он
почему-то не посинел, не высунул язык, не выкатил из орбит голубоватых
шариков из замерзшего дыма египетской папиросы. Его пальцы не скрючились,
как им, собственно, надлежало. Но - казалось, стали еще длиннее. Он только в
этот день сделал маникюр. Упоминал ли я о том, что пальцы у него были
необыкновенно длинные, тонкие, острые - будто карандаши, впервые отточенные
специальным колпачком-точилкой. Я терпеть не могу людей, отточенных таким
образом (Саша Фрабер). Человек должен быть отточен небрежно, неровно -
лезвием безопасной бритвы или еще лучше - столовым ножом. Но пальцы!
Шнур от портьеры я привязал к крюку, ввинченному в потолок. Так как
комната была высока, а я коротконог, мне пришлось соорудить целую башню: на