"Анатолий Мариенгоф. Это вам, потомки! ("Бессмертная трилогия" #3)" - читать интересную книгу автора

- Давайте по второй. В его же память. Он был великий писатель.
И опять сердито сморщил переносицу.
- Великий, великий. А вот в покер играл отвратительно! Я терпеть не мог
с ним играть. Как дурак он играл. Всегда проигрывал. Помните, как я убежал,
швырнув карты? Это, Анатолий Борисович, у вас приключилось, на Кирочной. У
Зощенко на руках флешь-рояль был. От короля-флешь. С джокером. А у меня
тузовый покер. Так он, дурак, после третьего повышения - открыл меня. А ведь
раздеть мог. Я бы лез и лез. Помните?
- Конечно, помню. Разве такие случаи в жизни забываются? Это ведь,
Дмитрий Дмитриевич, не вторая или третья любовь.
Шостакович улыбнулся, обрадовался:
- Да-да! Мой тузовый покер нарвался на флешь. Такое в жизни не
забывается. Это верно, это верно.
Я был в добрых отношениях с Михал Михалычем больше четверти века. С
молодых лет он очень уважительно относился к медицине - к врачам, к аптекам,
к лекарствам, к диетам, к медицинской литературе, наивно считая ее научной.
Здоровья он был неплохого, я бы сказал - среднеинтеллигентского, но обожал
лечиться, добросовестно выполняя советы врачей. Он очень боялся умереть. А
вот в это трагическое лето, заболев совсем несерьезно, вдруг испугался не
умереть. И до последнего вздоха решительно и упорно отказывался от врачей,
от лекарств и даже от еды.
Устал. Устал жить.
Его жену, Нину Владимировну, в Союзе писателей спросили: "Где бы вы
хотели похоронить Михал Михалыча?" Она ответила: "На Литераторских мостках".
Но ей в этом отказали под каким-то глупым предлогом. "В таком случае, -
сказала она, - я хочу похоронить мужа в Сестрорецке". Там была у Зощенко
дача. Вернее - половина дачи. Этому желанию вдовы в Союзе обрадовались:
"Пожалуйста, мы сегодня же договоримся с похоронным бюро".
А вечером того же дня наше Правление долго обсуждало текст траурного
объявления в газете.
Обычно извещали так: "С глубоким прискорбием сообщаем о кончине..." и
т. д. Но умер не кто-то, а Зощенко. Правлению Союза писателей пришлось
всерьез задуматься: "Уместно ли о Зощенко печатать "с глубоким
прискорбием"?" Нет, не уместно! И в "Ленинградской правде" появилось в
черной рамке: "Правление Ленинградского Отделения Союза Советских писателей
РСФСР с прискорбием извещает о смерти М. М Зощенко"
Но вынос тела все-таки попытались обставить внушительно. Замдиректора
нашего клуба тов. Миллер, выглянув из окна, поразился, что знаменитое здание
на ул. Воинова окружено плотным кольцом милиционеров в форме - красные
околыши, погоны и канты. Обескураженный, он немедленно позвонил в отделение
милиции:
- В чем дело, товарищ начальник? Мы не привыкли хоронить писателей с
милиционерами в форме.
- Так, так. Не привыкли, чтобы в форме? Ну, в таком случае мы их
переоденем в штатское.
И действительно переодели.

* * *

Было сказано: "Собаке - собачья смерть".