"Елизавета Манова. Познай себя (Фантастический рассказ)" - читать интересную книгу автора

у него был детский - серьезный, неподвижный взгляд деревенского мальчика,
и еще совсем мальчишеский, ломкий голос. Зину он знал три дня, а казалось
- всю жизнь, и само собой разумелось, что он идет рядом с ней, тащит ее
медицинскую сумку и покорно сносит ее грубоватые шутки.
Но тут - Борис Николаевич зябко повел плечами - раздался голос,
который за эти три дня он успел возненавидеть:
- Че глядишь, Санька? Опять журавель на твою Зинку пялится! - и
замешкавшийся где-то Васька плюхнулся на землю рядом со старшиной.
Саня промолчал, Шелгунов покосился неодобрительно, а Борис Николаевич
только вздохнул.
- Лафа Зинке! Какого хошь выбирай: хошь длинного, хошь короткого!
Слышь, Зин, может на меня глянешь? Я те как раз впору!
- Тю, кобель, - отозвалась Зина, не поднимая головы. - Дрючок
добрячий тебе впору!
- А те чо, грамотный нужен? Чтоб по-ученому все разобъяснил?
- Разговорчики, Козин! - сердито бросил старшина.
- Так я чо? Я шутю!
- Взгреть бы тебя за твои шуточки! - сказала Зина, разогнулась,
потерла лицо руками. Простое было у нее лицо: широкое, скуластое, с
маленькими быстрыми глазами и большим ртом.
- Это кто же меня взгреет? - спросил Васька задиристо. - Журавель,
твой, што ли?
"Господи, я-то причем? - с тоской подумал Борис Николаевич. - Ну чего
он все ко мне цепляется?"
- Да сама управлюсь, - сказала Зина равнодушно. - Бачила я вашего
брата, вже осточертело. Петро Трофимыч, у тебя водицы нема? Горло печет,
аж тошно.
...Уже стемнело, когда они уперлись в ревущее шоссе и часа три лежали
в кустах, ожидая просвета. Но шоссе не стихало, машины мчались одна за
другой, нагло взблескивая подфарниками, и Шелгунов вдруг поднялся и
страшным голосом крикнул:
- За мной!
Дважды грохнуло на шоссе, стало светло, толстый столб пламени уперся
в почерневшее небо. И плотная стена свинца упала на кусты; завыло,
застонало, защелкало вокруг. Ни одной щели, ни одного просвета, ни единого
глотка воздуха. Смерть. Всюду.
Борис Николаевич упал на землю и пополз прочь. Все вдруг исчезло:
шоссе, лес, деревья. Только пули и страх - и ни единого просвета, ни
одного глотка воздуха.
Что-то с размаху ударило по голове, красные пятна качнулись и поплыли
в глазах. Давясь невырвавшимся криком, он шатнулся назад.
Черный лес был кругом. Черный-черный затаившийся лес - и ленивые
хлопки выстрелов далеко позади.
Он пугливо вытянул руку, пощупал пень и тихо, бессмысленно засмеялся.
А потом встал и пошел назад. Он не знал куда. Нет знал. Все они погибли,
все, кроме него. Они не побежали - и их нет, а он струсил - и жив. Их нет
- и это плохо, но им неплохо, им все равно. А он один, и все еще
предстоит. Нет, не стыдно и не страшно, но все еще предстоит. Это так
плохо, что все еще... надо, чтобы уже... чтобы все кончилось, иначе...
Слабый стон донесся? Почудился? Борис Николаевич схватился за грудь и