"Марк Мэннинг. Мототрек в ад " - читать интересную книгу автора

Джонни тащит за волосы этот кусок дерьма по центральной улице
Бугезфорда - город вздыхает с облегчением.
И от улыбок девичьих вся улица светла. Истинно так.
Девочка Джиред Попец - мандюшка, изнасилованная Иезекилем когда ей было
одиннадцать лет, хлопала в ладошки и кричала: "Круто-круто. Давно пора
порвать эту вонючую задницу!" "Дави пидара-педофила!" - кричала какая-то
мать-одиночка. Праздник был, одним словом.
- Сынок, не надо, еб твою мать, - вяло протестовал папашка, и адские
хрипы издавались сквозь кровь и дыры от выбитых гнилых зубьев, - я не обижал
малышку, она все врет, она ебаная врушка, клянусь жизнью твоей мамы.
И теми самыми словами старик подписал себе приговор.
Джонни повесил папу прямо перед Бугезфордовским полицейским участком.
Вздернул его на фонарном столбе, как большевик белогвардейца.
Потом, согласно обычаю дикарей Африки и Амазонии, отрезал папе член
хлебным ножиком.
Кровь била фонтаном на почтенных граждан Бугезфорда, которые собрались
посмотреть на происходящее.
Это ж было супер-шоу! "Почему он отрезал ему хуй, мамочка?" - спросил
один малыш свою охуевшую родительницу, получил звонкую затрещину и был
удален из театра за употребление грубого слова.
Джонни-Грустняк хотел запихнуть отрезанный член папе в рот, но не смог
найти лестницу.
Посему он решил прекратить прямую трансляцию и сдаться в участок.
Сержант Вислозуб, оформлявший арест Джонни, как и все прочие
деревенские мусора знал Джона с малых лет и сначала даже отказался его
забирать.

- Это могло бы стоить мне моей гребаной работы, херова служба - никуда
не денешься, но я не посадил бы тебя.
- Бля, сержант, я папу повесил и хуй ему отхватил и ты не стал бы
сажать? Да ты гонишь, дядя, - и Джонни-Грустняк недоверчиво поглядел на
сержанта.
- С твоим долбанутым папой, будь он не ладен, я ходил в школу, -
грустно вздыхает сержант. - Знаешь, чтобы я сделал... Я бы пошел с тобой в
"Козырную свинку" и поставил бы тебе пива, чтоб ты накачался и радовался со
всеми вдовами Бугезфорда, которых ты избавил от своего вонючего папашки.
Джонни пожал руку старому доброму копу и натрескался с ним пива
"Тетли", мужественно выпил аж двадцать пять пинт.

Но это было в прошлом, а сейчас было другое.

Джонни протопал через тюремные ворота на свободу.
Он охуевал от счастья и хватался за воздух, который вонял говном
(тюрьма находилась рядом с городским дерьмохранилищем).
Это было сладкое говно свободы, говно, которое в корне своем говенном
отличалось от говна тюрьмы, того, что находится в параше, но при том воняет
на всю камеру, камеру, в которой соблюдаются все твои гребаные гражданские
права, и говно, то, что люди производят на воле - эти два очень разных
говна.
И был еще сладкий звук, музыка счастья звучала в небе раннего утра