"Генрих Манн. Бедные (Трилогия "Империя", Книга 2)" - читать интересную книгу автора

- А не то вы взбунтуете против него весь Гаузенфельд.
"Как могут эти люди так обманывать себя", - размышлял, удаляясь,
рабочий Бальрих.
Обдумывая положение этих господ, он решил, что хоть оно и лучше
положения людей его класса, зато унизительнее. Эти интеллигенты, как дети,
задирают нос перед теми, кто еще беднее их, и, несмотря на то, что у самих
гроши, пользуются своей ученостью и черным сюртуком, чтобы похорохориться
перед богачами. Взбунтуются и тут же пресмыкаются при виде золотого тельца;
как союзники они безнадежны, потому что располагают некоторыми благами,
недоступными нам.
Да, говорил себе рабочий, всякий, кто имеет хоть какие-нибудь
преимущества перед нами, тем самым участвует в заговоре против нас. Между
теми, кто владеет хоть чем-нибудь, и нами, у кого ничего нет, лежит такая же
пропасть, как между рабочими и богачами. Вся буржуазия, до беднейших ее
слоев - это мир, отрезанный от нас, оттуда доносятся к нам лишь слабые
отзвуки, а от нас туда - ничего, решительно ничего.
Он думал: "Каждый рабочий слышал уже мою историю. Ведь Динкли наверняка
не смогли удержать язык за зубами, но Клинкоруму ее никто не расскажет.
Каждый тряпичник знает, что Гаузенфельд на самом деле наш и должен достаться
нам. Только эти трое торгашей там, позади меня..." Бальрих даже плюнул при
мысли о такой тупости и глупости; они хватаются за свои акции и не видят,
как почва ускользает у них из-под ног.
Перед закусочной стоял оглушительный шум: рабочие играли в кегли. Когда
Бальрих проходил мимо, они притихли.
Он вошел в закусочную и сел на скамью между двумя рабочими. Один чуть
отодвинулся, а на лице сидевшего напротив Бальрих прочел явную враждебность.
Они не доверяли ему, он стал как те, другие; а тем нельзя было доверять.
Товарищи были правы. Чтобы расположить их к себе, он старался держаться как
можно скромнее. Но вот вошел Гербесдерфер, почтительно посмотрел на него
сквозь круглые очки и вдруг так поспешно сорвал шапку с головы, что она
упала на пол. Бальрих мгновенно вскочил и, опередив Гербесдерфера, поднял
ее. Когда он снова сел за стол, его сосед опустил ему руку на плечо и
сказал:
- Я все знаю.
"Я знаю, ты наш, ради нас ты разучился смеяться и веселиться с нами, и
жизнь твоя труднее и горше нашей", - казалось, говорил он.
Выходя из трактира, Бальрих столкнулся в дверях с Симоном Яунером.
Тот протянул ему правую руку, а левой сделал жест, словно заверяя его в
чем-то, быть может, в том, что умеет молчать. Еще бы ему не молчать, когда
каждый уже успел его предупредить: если господа узнают про замыслы Бальриха,
Яунеру не миновать ножа - и он это знал. Поэтому никто не стеснялся в его
присутствии. Динкль принялся за свои обычные шутки, именуя старого Геллерта
"господин главный директор". Это и было и уже не было шуткой. Все заржали,
Геллерт тоже; он перестал чувствовать в этом издевку, шутка скорее льстила
ему.
Бальрих собирался было уйти к себе, к своим книгам, но какая-то женщина
остановила его. Ее муж пьет, и она просила Бальриха помочь ей. Женщина так
же смиренно склонила перед ним голову, как и его сестра Малли.
Старики, гревшиеся на солнце, оборачивались, когда он проходил, они
изумленно смотрели на него и молчали особенно многозначительно. Дети, все