"Альберт Захарович Манфред. Три портрета эпохи Великой Французской Революции " - читать интересную книгу автора

споры.
В 1781 году, вскоре после кончины писателя, когда на его могиле на
Тополином острове, в Эрменонвиле, было установлено каменное надгробие,
двадцатилетний, еще никому не известный Фридрих Шиллер писал в потаенной
тетради:

Монумент, возникший злым укором
Нашим дням и Франции позором,
Гроб Руссо, склоняюсь пред тобой!

Поэт осуждал мир "палачей" и "рабов христовых", погубивших мудреца "за
порыв создать из них людей"5. И это понятно: Шиллер втягивался в водоворот
страстей, еще кипевших у могилы Жан-Жака.
Но когда и много лет спустя, в 1912 году, во времена Третьей
республики, во Франции официально праздновалось двухсотлетие со дня рождения
автора "Общественного договора", событие это неожиданно вызвало такой взрыв
бешеной ярости в стане реакции, который невозможно было предвидеть. Даже в
палате депутатов один из самых знаменитых парламентариев, Морис Баррес,
глава националистической партии, защищавший ее воинствующую программу не
столько речами, сколько романами, принесшими ему славу первого стилиста
Франции, публично отмежевался от чествования Руссо. Он видел в этом писателе
прошлой эпохи опасного смутьяна, проповедника свободы, бунтаря, заражающего
всех своей неудовлетворенностью, родоначальника революционных брожений.
Стег, министр просвещения, возражая Барресу, с должным основанием заметил,
что автор трилогии "Le culte de Moi" ("Культ моего Я") как певец
индивидуализма обязан многим, вплоть до почти дословно повторенных фраз,
творцу "Исповеди" и "Новой Элоизы".
Но за стенами палаты депутатов развязанная правыми силами открыто
ненавистническая кампания против Руссо в связи с его юбилеем приняла самые
разнузданные формы. Подогреваемая злобными инвективами почти классических
мэтров литературной критики, вроде Ипполита Тэна или Жюля Леметра,
поддерживаемых "Matin", "Le Temps" и всей прессой Больших бульваров, эта
вражда к, казалось, уже забытому писателю XVIII века прорвалась с угрожающей
откровенностью и грубостью. Официальное посещение Пантеона президентом
республики Фальером для воздания почестей Руссо вызвало контрдемонстрацию
реакционно-националистического сброда, готового переступить границы
конституционной легальности.
Современники были поражены тем, что двухсот лет оказалось мало, чтобы
погасить тлевшие под пеплом долгих десятилетий угли страстей, вражды,
оставшихся от листков бумаги, написанных когда-то гусиным пером слабеющей
рукой бедного "гражданина Женевы".
Я останавливаюсь на этом, чтобы не касаться совсем близкого к нам
250-летнего юбилея, отмечавшегося в 1962 году и снова пробудившего споры и
страсти. Это завело бы нас слишком далеко...

II

Поздним летом 1742 года <Руссо в "Исповеди" писал: 1741 год, но его
письма и другие биографические материалы доказывают, что он ошибался.> в
Париже в гостинице "Сен-Кентон", что на улице Кордье, вблизи Сорбонны (ныне