"Альберт Захарович Манфред. Три портрета эпохи Великой Французской Революции " - читать интересную книгу автора

подстерегавшую его со всех сторон темноту. Так что же произошло? Как
совершилось это удивительное, словно в сказке о заколдованном принце,
превращение? Почему этот молодой, беззаботно распевающий веселые песенки
странник стал заколдованным оленем, хоронящимся в дремучем лесу от людей?
Эти недоуменные вопросы можно продолжить. В реальной биографии Жан-Жака
Руссо все было еще сложнее. Ведь уход из мира, бегство от людей произошли не
потому, что он был не понят или, хуже того, отвергнут современниками.
Напротив, пожалуй, ни один французский писатель не пользовался при жизни
такой широкой известностью; быть может, только Вольтер мог бы оспорить у
Руссо лавровый венец славы. Но и то, надо признать, для поколений молодых,
для двадцатилетних, вступавших в жизнь, властителем дум, Учителем с большой
буквы был не фернейский патриарх, а "наш Жан-Жак", как с любовью называли
они автора "Общественного договора".
Ни одно другое имя не было окружено уже в XVIII веке таким ореолом
славы, как имя Руссо. Он был самым знаменитым писателем Франции, Европы,
мира. Все, что сходило с его пера, немедленно издавалось и переиздавалось,
переводилось на все основные языки; его читали в Париже и Петербурге,
Лондоне и Флоренции, Мадриде и Гааге, Вене и Бостоне. Все искали знакомства
с прославленным писателем: государственные деятели, ученые мужи, дамы
высшего света. То была слава всемирного признания, и уже ничто но могло ее
поколебать или убавить.
А он пренебрег этой славой: она ему ни к чему. "Мне опротивел дым
литературной славы", - говорил он в конце жизни. Другие превращали славу в
деньги, в поместья, в дворянские титулы; вспомните Бомарше, того же
Вольтера. Для Руссо ни деньги, ни поместья, ни титулы не имели цены: они ему
были не нужны. И слава была ему не нужна; быть может, он даже ее не замечал,
не чувствовал; он был погружен в свои невеселые мысли.
Так почему же, несмотря на всеобщее признание, Руссо вступил в конфликт
с этим признавшим его обществом? Почем"у он бежал от него, стал затворником?
Не следует ни преуменьшать, ни смягчать остроту конфликта. Можно ли
забыть строки, записанные Руссо на оборотной стороне игральных карт в
последний год жизни: "Они вырыли между мною и ими огромную пропасть, которую
уже ничем нельзя ни заполнить, ни преодолеть, и я теперь, на весь остаток
моей жизни, отделен от них так же, как мертвые от живых"2.
А это строки из последней книги Руссо "Прогулки одинокого мечтателя",
оставшейся недописанной, - работу над ней оборвала смерть: "И вот я один на
земле, без брата, без ближнего, без друга - без иного собеседника, кроме
самого себя". Это трагедия Робинзона на необитаемом острове? - спросит иной
читатель. Новый вариант коллизии, созданной Даниелем Дефо? Нисколько,
напротив. Трагедия одиночества Жан-Жака возникла на земле, густо заселенной
людьми; это люди обрекли его на одиночество. С первых же строк Руссо вносит
в это полную ясность: "Самый общительный и любящий среди людей оказался по
единодушному согласию изгнанным из их среды...
Все кончено для меня на земле. Тут мне не могут причинить ни добра, ни
зла. Мне не на что больше надеяться и нечего бояться в этом мире, и вот я
спокоен в глубине пропасти, бедный смертный - обездоленный, но бесстрастный,
как сам бог"3.
К этим горестным словам нечего прибавить. Они лишь требуют объяснений,
почему человек мог дойти до такой степени отчаяния. Впрочем, этим не
исчерпываются труднообъяснимые парадоксы биографии Руссо. Естественно