"М.К.Мамардашвили. Эстетика мышления " - читать интересную книгу автора

занятия искусством, которое не было бы связано с каким-то особым
пронзительно-радостным состоянием. В свое время Пруст как-то заметил по
этому поводу, что, может быть, критерием истины и таланта в литературе, а
это тоже искусство, является состояние радости у творца (хотя это состояние
может быть, конечно, и у того, кто читает или смотрит). Но что это за
состояние, которое к тому же является еще и критерием истины? Очевидно, у
мышления, имеющего непосредственное отношение к истине, есть своя эстетика,
доставляющая порой единственную радость человеку. То есть я хочу тем самым
сказать, что эта радость относится и к мысли, о которой я собираюсь
беседовать с вами и в связи с которой вообще возникает вопрос: что это
значит? Что это за состояние у человека? Зачем оно, если он уже мыслит?
Стоит ли в таком случае вообще спрашивать об этом?
Я думаю, стоит: иногда нам действительно ничего не остается, кроме
ожидания светлой радости мысли. При этом к определению светлая можно
добавить и другие [10] прилагательные. Например, честная, когда достоинство
человека выражается в том, что он честно мыслит. Ведь мы многое делаем по
принуждению, и часто то, что делаем, не зависит от нашего героизма или
трусости. Но есть некая точка, в которой, вопреки всем силам природы и
общественным силам, мы можем тем не менее хотя бы думать честно. И я уверен,
что каждый из вас независимо от того, приходилось ли вам быть не просто в
состоянии честности, а в состоянии честной мысли, знает об этом. А именно:
что человек испытывает, когда в нем загорается вдруг неизвестно откуда
пришедшая искра, которую можно назвать Божьей искрой. Так что существует это
особое состояние некой пронзительной и одновременно отрешенной, какой-то
ностальгической или сладко тоскливой ясности, относительно которой имеет
смысл задавать вопросы. Даже беду в мысли (в том, что я называю мыслью и
чего пока мы не знаем) можно воспринимать на этой звенящей, пронзительной и,
как это ни странно, радостной ноте. Хотя, казалось бы, что может быть
радостным в беде?! Естественно, только то, что ты мыслишь. Оказывается,
можно думать и тогда, когда тебе больно, и испытывать от этого радость, от
того, что выступило при этом с пронзительной ясностью. Когда ты смотришь,
опустив руки, и тем не менее никто у тебя не может отнять того, что ты
видишь, если, разумеется, видишь.
Подобные состояния, я уверен, испытывает каждый, хотя их трудно
объяснить, поскольку они растворены в других состояниях. Скажем, такое
состояние может возникать в ситуации неразделенной любви, и мы, естественно,
отождествляем его с любовью, не отделяем одно от другого. То есть не
стремимся увидеть в своем состоянии мысль, а не любовь. Или еще один
пример - справедливость. Допустим, мы видим двух сцепившихся врагов, рвущих
друг другу глотки, и знаем, что они братья родные, а они этого не знают, они
продолжают борьбу. Но ты - знаешь, ты - видишь, а выразить этого не можешь,
так как не можешь свое сознание о том, какова природа их [11] действий,
навязать другому, если он сам себя не понимает. Он же не понимает, что тот,
кого он ненавидит, на самом деле его брат. Ты со стороны это ясно видишь - а
он не видит. Трагически на твоих глазах сцепились обстоятельства вражды и
ненависти, а ты видишь совершенно другой смысл - с абсолютной ясностью, но
недоказуемой. Которую ни сам себе не можешь доказать, ни этим сцепившимся в
борьбе врагам-братьям. А значит, не можешь и помочь им. Но поскольку ты
видишь другой смысл - их братство, то в этой способности умственно видеть
нота радости все же присутствует. Что бы ни случилось, как бы они друг друга