Глава 3

Селхир, шумный город-рынок, сухопутный порт у самой границы Диких степей. Его лавки ломятся от товаров, его улицы заполнены пестрой разноязыкой толпой, в гостиницах всегда не хватает мест для купцов и путешественников, и везде царит этот неповторимый, неотвязный запах, одновременно приятный и раздражающий - южных пряностей, экзотических фруктов, дорогого шелка, конского пота, парусины, колесной мази для степных кораблей и еще тысячи разных вещей. Ничего не изменилось с того момента, как Альва был здесь в первый раз десять лет назад.

Белая крепость на холме издалека выглядит игрушечной, но чем ближе подъезжаешь, тем выше вздымаются стены с прорезями бойниц, и у ворот ты уже сам себе кажешься карликом. Самая мощная крепость Севера, выстроенная три тысячи лет назад, когда здесь еще кипели кровавые войны за плодородную землю будущей Криды, ворота на четыре стороны света - к Фалкидскому морю, горным грядам Хаэлгиры, равнине Терайса и Диким степям. Сейчас здесь размещается гарнизон Селхира - кавалерийский полк под командованием Лэйтис Лизандер.

И в крепости тоже ничего не изменилось. Каждый дюйм белого камня казался привычным и знакомым, как стены родного дома. Все тот же маленький домик, из которого Лэй не переехала, даже став полковницей, окна гостиной-столовой-кухни выходят на огромный плац, окна спальни - в сад с апельсиновыми и гранатовыми деревьями. Как часто он валялся на этой кровати до полудня, дожидаясь, пока Лэй вернется с учений, разгоряченная и веселая, с розой или кистью винограда в руке. Он прожил здесь шесть счастливых месяцев, и память о них все еще жива в его сердце. С тех пор он был в Селхире всего раза три - все дела, увлечения, поездки, да и Лэй сама достаточно часто приезжала в Трианесс.

Он не мог дождаться встречи с ней: здесь, в Селхире, где каждое дерево, каждый камень помнят их юными и безумно влюбленными, она становилась ему еще ближе. Его обожаемая Лэй, нежная и нахальная.

Солдатская прямота и напористость полковника Лизандер могла смутить даже варвара, не говоря уже о стыдливом представителе Древнего народа. Итильдин покраснел, когда она бесцеремонно повернула его к окну и завопила:

- Да он красавчик, Алэ! Сладенький блондин, и глаза как звезды, настоящий эльф! Добро пожаловать в Селхир, дорогой! - и чмокнула его в губы.

В этом была вся Лэй - шумная, громкоголосая, смешливая и экспрессивная, обожающая шокировать, обескураживать и привлекать внимание. Так она всегда вела себя на людях, и мало кто знал, какой нежной и романтичной она могла быть наедине с близким человеком.

Альва захихикал, глядя на явное смятение Итильдина:

- Я тебя предупреждал, тут на границе и слыхом не слыхивали о придворных манерах. Познакомься с моей старинной подругой Лэйтис, она же леди-полковник по прозвищу Хазарат, гроза энкинов и командир гарнизона Селхира.

- Твое письмо пришло две недели назад - адское пламя, ты не представляешь, как я была за тебя рада. За вас обоих. Эссанти подойдут к Селхиру только через два дня, так что все это время вы будете моими гостями. Возражения не принимаются.

- А когда они у меня были? - удивился Альва, крепко обнимая ее и целуя. - Только не надейся залезть к нам в постель, мы прекрасно справляемся вдвоем.

Итильдин снова покраснел, а Лэй только засмеялась и взъерошила рыжие кудри Альвы.

- Если бы я не знала твоих родителей, я бы решила, что ты воспитывался в борделе, братец!

- Уж не в этом ли, которым ты сейчас заведуешь, леди-полковник? Я тут когда-то провел полгода, и они оставили у меня незабываемое впечатление!

Она согнулась пополам от хохота и с трудом выговорила:

- Ничья!

- А что значит Хазарат? - застенчиво спросил Итильдин, явно стараясь отвлечь их обоих от постельной темы.

Альва с Лэйтис переглянулись и захохотали, как ненормальные.

- Это богиня смерти у одного из племен Диких степей, эутангов, - отсмеявшись, объяснила леди-полковник.

- Угу, и когда она приходит за воином, она… она… ну, в общем, затрахивает его до смерти, - прорыдал кавалер Ахайре, вытирая слезы с глаз.

Итильдин машинально представил себе картину… и не смог побороть смех.

Эссанти прибыли в Селхир на день раньше.

Было солнечное утро, Альва с Итильдином сидели у стола в большой комнате дома Лэйтис и проверяли оружие и амуницию. У эльфа, помимо меча, был еще и длинный лук - он привез его из Великого леса и, как выяснилось, мастерски с ним обращался. Сейчас он сосредоточенно перетягивал тетиву.

Альва услышал, как за спиной хлопнула дверь, и в то же мгновение Итильдин вдруг вскочил, опрокинув стул, и с лица его сбежала краска. Напряженный, как струна, сжав кулаки, он смотрел на вошедшего. Раньше, чем Альва повернулся, он уже знал, кто это.

- Что тебе здесь нужно? - спросил кавалер Ахайре сухо. - Это дом полковника Лизандер, а я не припомню, чтобы она тебя приглашала.

Кинтаро ухмыльнулся и прошел в комнату, ступая мягко, как огромная кошка, в своих мокасинах. При взгляде на него Альва почувствовал легкий холодок, и по спине у него пробежали мурашки - инстинкт подсказывал приближение опасности. С этим блеском в глазах, с плавными движениями хищного зверя, вождь выглядел угрожающе.

Незаметно он пододвинул поближе свой меч, лежащий на столе.

- Ты неприветлив, северянин. Я просто решил навестить своего старого друга, - сказал эссанти с явной издевкой.

- Тебе лучше уйти, - с нажимом произнес Альва.

- Не бойся, я не причиню тебе вреда. И твоей куколке тоже. - Тут он повернулся к Итильдину, окинул его с ног до головы взглядом, под которым эльф попятился. - Я вижу, служба у тебя пошла ему на пользу, сейчас он выглядит куда лучше, чем раньше.

- Итильдин не слуга мне, - резко возразил молодой кавалер.

- Ага, просто я забыл, как это называется у вас на цивилизованном Севере. Эссанти обычно говорят: «подстилка», - теперь тон Кинтаро стал откровенно глумливым.

Щеки Альвы пошли красными пятнами. Он глубоко вздохнул, стараясь унять мгновенно закипевший гнев. Нельзя позволить эссанти затеять ссору. Кавалер Ахайре здраво оценивал свои шансы. Сила, быстрота и боевое искусство позволят вождю расшвырять их обоих, как котят, если дело дойдет до схватки.

- Пожалуйста, уходи, Кинтаро, - сказал он ровно.

- И ты даже не предложишь мне поразвлечься с твоим рабом, как гостеприимный хозяин? - Вождь сделал несколько шагов к Итильдину. Ресницы эльфа были опущены, лицо не выражало никаких чувств, но пальцы так вцепились в край стола, что побелели костяшки.

- Чем он так хорош для тебя, северянин? Ему все равно, с кем трахаться. Просто шлюха, для которой ты - двухтысячный мужик.

- Если ты сейчас же не заткнешься… - прорычал Альва, хватаясь за меч. Его душила ярость, и сейчас он готов был наплевать на свои шансы.

- Я с ним спал раньше, он тебе не говорил? Ничего особенного, разве что узкая задница и нежный ротик, - с этими словами Кинтаро поднял руку и провел пальцами по щеке Итильдина.

С коротким гневным криком эльф схватил со стола кинжал и прижал отточенное лезвие к горлу Кинтаро.

- Итильдин, нет! - крикнул Альва.

Его ярость испарилась в мгновение ока. Он слишком хорошо мог представить себе последствия убийства Древним вождя эссанти.

Кинтаро по-прежнему ухмылялся, как будто для него обычное дело - стоять с кинжалом разгневанного эльфа у горла.

- Он того стоит, северянин? - Он посмотрел на кавалера Ахайре, подняв бровь. - Он стоит того, чтобы отказывать мне? Этот раб, которого имели все подряд, этот Древний с холодной кровью?

- Замолчи, или я вырежу тебе язык! - прошипел Итильдин.

Альва и не подозревал, что его спокойный, уравновешенный эльф способен на такую дикую ненависть, что сверкала сейчас в его глазах. Он был словно одержим. Плохо дело, подумал кавалер Ахайре, заметив, как дрожит рука Итильдина, сжимающая кинжал.

- Как долго я еще должен оскорблять твою эльфийскую куколку, прежде чем он решится перерезать мне глотку? - издевался Кинтаро.

Альва отшвырнул меч, выставил перед собой руки ладонями вперед и заговорил, стараясь вложить в слова всю свою силу убеждения:

- Итильдин, если ты убьешь его, тебя казнят, а я этого не переживу. Ради меня, ради нашей любви, дай ему уйти.

- Ты думаешь, меня так легко убить? - с этими словами Кинтаро почти неуловимым для глаза движением схватил эльфа за запястье и вывернул его.

Все произошло мгновенно: стук кинжала, упавшего на пол, вскрик Итильдина, полный боли, - и вот уже Кинтаро держит эльфа, заломив ему руку за спину и обхватив поперек груди. Итильдина била дрожь, лицо его побледнело еще больше, а в глазах был ужас, как будто он ждал, что степняк изнасилует его прямо здесь и сейчас.

- Ты не ответил мне. Он правда так хорош? - Не отрывая взгляда от Альвы, Кинтаро медленно провел ладонью по груди эльфа, прижался к нему бедрами. - Может быть, мне стоит освежить мои воспоминания? - Он потерся щекой о волосы Итильдина, коснулся его виска губами, продолжая вызывающе смотреть на Альву.

Глаза эльфа закрылись. Он еще стоял на ногах, но был близок к обмороку.

- Стоит того твоя сладкая эльфийская куколка, чтобы отказывать вождю эссанти?

- Ты все равно не поймешь, даже если я объясню, - тихо сказал Альва. - Если б ты был способен понять, что такое любовь, ты бы не стал задавать таких вопросов.

- Любовь заставляет делать странные вещи, - сказал Кинтаро, и на этот раз в его голосе не было насмешки. - Я мог бы завтра перейти на сторону энкинов. Тогда в первом же сражении северяне будут разбиты, и ты станешь моим рабом.

И, не дожидаясь реакции Альвы, толкнул к нему Итильдина и вышел.

- Что это за черномазый хам, а, братец? Он чуть с ног меня не сбил в дверях моего собственного дома! - влетая в комнату, выпалила Лэйтис. - Боги, что здесь произошло?

- Это в-вождь эссанти, - Альва слегка заикался от нервного напряжения. - Если я правильно п-понимаю, он закатил мне тут сцену ревности в обычаях Диких степей.

Он обнял Итильдина, которого по-прежнему трясло, увлек за собой в кресло и посадил к себе на колени.

Лэй смотрела на них некоторое время молча, хмурясь. Потом налила в кубок вина и сунула его в руки Альве, попутно поцеловав его в щеку и погладив по плечу Итильдина.

- По-моему, вам обоим не помешает выпить и побыть немного наедине.

- Прости меня. На меня будто затмение нашло. Я не понимал, что делаю.

- Любовь моя, опять ты извиняешься. Не надо, перестань.

- Это все правда… Все, что он говорил - правда…

- Мне наплевать, что он говорил. Не думай об этом, забудь.

- Эльфы не забывают. Я… я помню каждого, кто прикасался ко мне, кто был со мной, их запах, их голоса, все… Но только его я ненавижу.

- Не надо, Динэ…

- Ты должен знать. Он мог меня убить - и не сделал этого, сохранил мне жизнь, чтобы я… ублажал его воинов. Он был… первым… и потом еще… несколько раз… Я его ненавижу. Даже ради спасения жизни… никогда… с ним… не дам себя тронуть…

- Мой любимый эльф… Я эгоист, но я рад тому, что ты жив. Если бы мы не встретились, я бы всю жизнь был несчастен, не понимая отчего. Скажи, чем я могу тебе помочь? Я не могу видеть, как ты плачешь. Как мне осушить твои слезы?

- Поцелуй меня. Да… Лиэлле…

- Ненавижу осень. Ненавижу это неудобное седло и эту глупую лошадь. Ненавижу таскать на себе кучу громыхающего металла.

Итильдин с трудом подавил улыбку. Временами у Лиэлле случались приступы плохого настроения, и тогда он капризничал, ныл и жаловался так, что любого мог довести до белого каления. Любого, только не уравновешенного и спокойного эльфа.

- Энкины - хорошие лучники. Без кольчуги нельзя идти в бой, - сказал Итильдин терпеливо, будто разговаривал с маленьким ребенком.

- Бой, как же, - пробурчал Альва. - Демоны-эссанти и кавалерия делают за нас грязную работу, а мы торчим в прикрытии и мерзнем на ветру. Холод и сырость доконают меня раньше, чем стрелы энкинов.

Альва слегка преувеличивал: на самом деле гвардейцам тоже выпадало подраться, и не далее как вчера на них выскочил здоровый отряд вражеских воинов, которых они частично вырезали, частично взяли в плен.

- Может быть, это улучшит твое самочувствие? - Итильдин лукаво улыбнулся и, наклонившись к Альве, нежно поцеловал его в губы. Он давно знал, как просто бороться с хандрой своего возлюбленного.

- М-м-м… - Альва потянулся к нему, делая поцелуй глубже. - Я хочу тебя, - пробормотал он.

Неделя без секса, с ума сойти можно. С этими боями ни времени, ни сил, ни возможности уединиться. Ничего, они все наверстают, когда вернутся в лагерь. Кампания близилась к завершению, всего месяц, и энкины уже разбиты и рассеяны по степи.

- Вестник, - сказал Итильдин, отрываясь от своего возлюбленного.

Он указал пальцем вдаль. Через пару минут обладатели простого, человеческого зрения смогли разглядеть на горизонте сначала черную точку, а потом и всадника с флажком вестника, бешено гнавшего коня.

- Перемирие! Перемирие! - закричал он издалека.

Предводитель энкинов Таргай наконец-то перешагнул через свою степняцкую гордость и пошел на мирные переговоры.

Три последующих дня он торговался об условиях мира с командующим северян Брано Борэссой и вождем эссанти Кинтаро, пока они не определили размеры дани и не установили границы территории, за которые воинам Таргая отныне было запрещено высовывать нос. Пленников и рабов энкинов отпустили на свободу. Вся военная добыча - кони, оружие, шкуры - досталась эссанти согласно договору с королем Криды, а сверх того - часть скота, золота и драгоценностей, полученных северянами в качестве выкупа. Вместе с криданским войском в Трианесс отправился и старший сын Таргая, Файриз, взятый заложником, - принц Файриз, поскольку его отец без лишней скромности именовал себя королем.

Несмотря на молодость, а скорее благодаря ей, принц быстро понял все преимущества своего нового положения. Он оценил роскошь дворца, мягкие постели, изысканные блюда, изящные туалеты, внимание столичных дам и кавалеров, которых привлекали его экзотическая красота, поистине варварская надменность и романтический ореол воина-кочевника. Файриз действительно был красив, со своим орлиным профилем, пронзительными синими глазами, волосами цвета воронова крыла и точеной стройной фигурой. На несколько месяцев он стал любимой игрушкой королевского двора, путешествовал из постели в постель, пока не обрел постоянного любовника в лице могущественного первого советника короля, импозантного немолодого мужчины по имени Реза Реннарте.

Впрочем, при дворе у Файриза оказался серьезный и куда более удачливый конкурент. Кинтаро был приглашен на зиму погостить в королевском дворце. Вождь варварского племени, герой военного похода, про доблесть которого кавалеристы и гвардейцы рассказывали легенды, - таким он предстал перед столичным обществом. Его буйный темперамент, грубоватая прямота и решительный напор заставляли млеть от страсти изысканных щеголей. «Дикарь!» - стонали они, падая в объятия Кинтаро. Однако настоящей сенсацией стала его связь с принцессой Тион Тэллиран, младшей дочерью государя. Если король Дансенну и был недоволен, то тщательно это скрывал. В конце концов, именно его прабабка Эмрис Эледвен сбежала с князем из Белг Мейтарн, гостившим при дворе, а когда ее старшая сестра-королева умерла бездетной, вернулась с мужем в Криду, была коронована и правила еще тридцать лет.

Зима прошла в непрерывных балах и празднествах. Время от времени Альва бывал на них вместе с Итильдином, благо шанс встретить там Кинтаро был невелик. Зато они несколько раз сталкивались с принцем Файризом. Этот, на взгляд Альвы, хамоватый и заносчивый молодой человек долго не оставлял надежды заполучить в свою коллекцию Древнего, пока кавалер Ахайре не отвел его в сторонку и не объяснил, как обстоят дела. После этого энкинский щенок только сверкал глазами в сторону двух любовников, не решаясь открыто домогаться прекрасного эльфа. Альва вздохнул с облегчением, когда тот стал встречаться с советником Реннарте. Одной сцены в стиле Диких степей ему вполне хватило.

Кинтаро долгое время ничего не предпринимал, и Альва надеялся, что вождь эссанти наконец забыл его. Он сам почти перестал о нем думать, хотя иногда, особенно если был под хмельком, чувствовал легкое сладкое томление, видя издали в толпе гостей высокую широкоплечую фигуру. Томление это он относил за счет ностальгии.

Как и следовало ожидать, надежды кавалера Ахайре оказались напрасными.

Однажды вечером, месяца через два после окончания осенней кампании, Альва возвращался от короля длинной галереей, которая тянулась через все западное крыло дворца. Примерно на середине пути его поджидал Кинтаро, прислонившись к стене и скрестив на груди руки.

Сомнений в том, что он ждет именно его, у Альвы не было. Покои королевской семьи остались позади, а покои самого Кинтаро располагались в другом крыле. Не прерывая шага, Альва быстро огляделся. Было уже поздно, половина светильников потушена, а галерея пустынна. В случае чего даже на помощь не позовешь. Но кавалер Ахайре никогда не был трусом, и шпага была при нем. Он прибавил шагу, желая разделаться с очередным объяснением как можно скорее.

Кинтаро загородил ему дорогу. Прежде чем кавалер Ахайре успел что-то предпринять, эссанти обхватил его за талию, легко приподнял и посадил на узкий подоконник, так что сам оказался между коленями Альвы, прижатый к нему всем телом. Альва схватился было за шпагу, но от этой идеи пришлось отказаться, когда железные пальцы сжали оба его запястья.

Глаза их были теперь почти на одном уровне, на расстоянии нескольких дюймов. Молодой кавалер попытался отодвинуться, но натолкнулся спиной на ставни окна, и пальцы Кинтаро стиснули его запястья чуть крепче, напоминая, кто хозяин положения.

- Чего ты хочешь?

«Черт, неверный вопрос… Ответ очевиден…»

- Тебя. - Эссанти улыбнулся и наклонился к Альве.

Кавалер Ахайре чувствовал горячее дыхание на своих губах. Кинтаро дразнил его, почти касаясь его рта своим, щекоча дыханием его губы. Альва отвернул голову, и рот кочевника прижался к его шее за ухом.

Молодой человек не сдержал невольного вздоха удовольствия. Кинтаро прекрасно изучил его тело за те несколько ночей, что они провели вместе. Если так пойдет и дальше, то ему даже не придется прибегать к насилию: Альва сам взмолится, чтобы степняк взял его прямо здесь и сейчас. Кавалер Ахайре знал свои слабости. Однако на этот раз он был трезв, что делало его не такой легкой добычей. К тому же в дело вступила гордость: «Этот наглый варвар вертит тобой как хочет, приятель! Стоит ему только посмотреть на тебя, и ты уже готов!»

- Отпусти меня, - сказал он твердо.

- Все еще не передумал? - промурлыкал Кинтаро, продолжая целовать его шею.

- А должен был?

Альва безуспешно пытался отвлечься от ощущения сильных губ эссанти на своей коже.

- Разве ты не понимаешь, что просто создан для меня? Не сопротивляйся, мой сладкий, я же знаю, как ты меня хочешь.

«Ну конечно, что уж тут скроешь, когда он стоит вот так, между твоих ног, и прижимается этими своими квадратиками на животе к твоему паху!» Альва попытался оттолкнуть его и свести колени, но потерпел позорную неудачу, только возбудился еще сильнее.

- Никак не можешь смириться с поражением? - сказал он едко, собрав остатки самоконтроля.

- С поражением? Ты сейчас в моей власти, могу сделать с тобой, что захочу. Никто не услышит, как ты стонешь и кричишь, северянин.

«Вот каналья, он же из меня веревки вьет, когда говорит таким голосом… когда так целует… Ох черт!»

- Пусти, - слабым голосом произнес Альва, уже не надеясь, что это возымеет хоть какое-то действие.

Против ожидания, Кинтаро послушался. Он поднял голову, слегка улыбаясь и глядя в глаза Альве, чуть отстранился, выпустил его запястья - правда, руки не убрал, положил их Альве на бедра.

- Я не стану тебя принуждать, если ты этого боишься.

- Разве в традициях эссанти домогаться того, кто отказывает?

- Ты все равно будешь моим.

- Нет, Кинтаро, мы не можем быть вместе.

- Из-за твоего эльфа?

- Не только. Много причин. Обстоятельства так сложились, что… В общем, у нас ничего не выйдет.

- Обстоятельства могут сложиться и по-другому.

Непрошибаемая уверенность вождя взбесила Альву.

- Черт, ну почему тебя так заклинило на мне? Ты переспал с половиной королевского двора, и тебе все мало?

- Я хочу тебя.

- Брось, Кинтаро, а как же принцесса Тэллиран? Я думал, что ты уже изменил традициям Диких степей и переключился на женщин.

- Я трахал бы овцу, если бы у нее были рыжие волосы и зеленые глаза, - изящно выразился вождь эссанти.

Волосы у принцессы Тэллиран были скорее каштановые, но вряд ли это стоило уточнять прямо сейчас. Альва сказал как можно тверже:

- Меня ты все равно не получишь.

Кинтаро пожал плечами. Протесты кавалера Ахайре, по-видимому, не значили для него ровным счетом ничего.

- Я подожду, пока ты сам не скажешь мне «да», Альва.

Вот так, «Альва», а не «северянин» или «сладкий»… Только сейчас Альва понял, как редко Кинтаро называл его по имени - и только сейчас в его словах прозвучало что-то… что-то большее, чем просто страсть.

Молодой кавалер высвободился из его рук и ушел, чувствуя спиной, как эссанти смотрит ему вслед. Больше он не делал попыток сближения, хотя Альва часто ловил на себе взгляд его черных глаз.

Он не хотел думать о своих отношениях с Кинтаро. Когда он начинал это делать, его мысли путались. Но он точно знал одно: трианесскому дворянину не с руки встречаться с варваром-эссанти. Особенно если тот был врагом его возлюбленного. Особенно если одно прикосновение этого варвара заставляет трианесского дворянина терять голову.

Новогодний бал у короля был, как всегда, великолепен. Альва пришел туда с Итильдином, и оба пользовались бешеным успехом. С ними напропалую кокетничали и женщины, и мужчины, наперебой приглашали танцевать, наполняли их бокалы, приносили деликатесы и передавали записочки. Альва чувствовал себя как рыба в воде, даже Итильдин чуть-чуть расслабился, ответил на пару рискованных шуточек, не краснея, и позволил Альве увести себя потанцевать. Однако вскоре его лицо снова стало напряженным, а в глазах потух интерес.

- Альва, мне здесь надоело.

Он сказал это холодно, почти грубо. Молодой кавалер посмотрел на него удивленно. Раньше он не слышал, чтобы Итильдин разговаривал таким тоном.

- Ты же сам уговорил меня сюда прийти, - сказал он мягко.

- Если бы я знал, что мне придется смотреть, как ты флиртуешь направо и налево, я бы никогда так не поступил. Я же вижу, мое присутствие тебе только мешает! - теперь в голосе Итильдина слышались истерические нотки, странно контрастирующие с его неподвижным лицом.

Альва почувствовал холодок. Итильдин ревнует? При других обстоятельствах его бы это позабавило, но не сейчас, когда его возлюбленный так явно расстроен. Эльф был похож на капризную женщину, возжелавшую во что бы то ни стало устроить сцену. Альва никогда не видел его таким.

- Любовь моя, - Альва сжал руку Итильдина в своей, глядя на него умоляюще. - Давай не будем ссориться.

На мгновение лицо эльфа дрогнуло, как от сильной боли, но он сказал так же холодно:

- Я не собираюсь ссориться, я просто хочу уйти отсюда.

- Подожди пять минут, я попрощаюсь кое с кем, и уйдем вместе.

- Нет! - Итильдин вырвал свою руку и отвернулся. - Ты оставайся, я не собираюсь лишать тебя развлечения. А мне нужно побыть одному. Меня проводит кто-нибудь из гвардейцев.

- Динэ, послушай… - начал было Альва, пытаясь обнять эльфа, но тот вывернулся и, не глядя на своего любовника, быстрым шагом пересек залу и скрылся за дверями. Потрясенный кавалер Ахайре молча смотрел ему вслед. Лицо горело, будто ему надавали пощечин.

Он вздрогнул, когда его взяли под локоток, и бархатный голос первого советника произнес над ухом:

- Размолвка между влюбленными? Не расстраивайтесь, мой юный Ахайре, так всегда случается. Это только добавляет остроты ощущениям. Вот, выпейте вина, - Реза Реннарте сунул ему бокал. - И сделайте что-нибудь с лицом, вы выглядите как побитая собака.

Альва глубоко вздохнул и выпил вино залпом.

- Вам срочно нужно немного тепла и дружеского участия, - промурлыкал советник Реннарте, увлекая его за собой в нишу окна, задрапированную парчовой тканью. - Ах, Амарго, как ты кстати. Наш друг внезапно остался в одиночестве и слегка заскучал, ты не составишь ему компанию?

- С удовольствием. - Рука кавалера Амарго Агирре обвилась вокруг талии Альвы, и в то же мгновение, как первый советник их покинул, он притянул к себе молодого человека и принялся целовать.

Альва не отвечал на поцелуи, но и не отталкивал его, не в силах решить, что ему делать. На сердце у него было тяжело, и вряд ли эту тяжесть могли рассеять ласки даже такого красивого и опытного мужчины. Со вздохом Альва снял с себя руки кавалера Агирре, извинился и оставил его, на прощание по-дружески поцеловав в щеку.

Его не оставляло смутное беспокойство, с каждой минутой становясь все сильнее. Итильдин вел себя так странно, что это не объяснишь простой ревностью. Его спокойный, уравновешенный возлюбленный вдруг сорвался по такому ничтожному поводу, как пара любезностей и сладких улыбок на королевском приеме. Как будто раньше Альва не расточал их всем собеседникам, независимо от пола и возраста. Что-то было не так, что-то случилось - неправильное и очень плохое.

Погруженный в задумчивость, он сам не заметил, как забрел в сад, бессознательно стремясь как можно дальше уйти от людей, от блеска, шума и музыки. От тягостных мыслей его отвлекли приглушенные голоса, раздававшиеся из оплетенной виноградом беседки. Судя по шелесту одежды и звукам поцелуев, там происходило интимное свидание. Голоса были знакомы - ну конечно, Реннарте со своим синеглазым варварским принцем, бормочут обычные любовные глупости о губках, глазках, застежках, не будь таким холодным… не будь таким холодным, эльф. Вот что он сказал.

Сердце Альвы остановилось. Он почувствовал дурноту, и колени его задрожали, а на лбу выступил холодный пот. Этого не может быть. Этого просто не может быть.

- Поторопитесь, у меня мало времени.

Голос Итильдина.

В голове Альвы что-то щелкнуло, словно сложилась головоломка. Мгновенно он вспомнил все то, на что раньше не обращал внимания: откровенные взгляды, которые энкина бросал на его возлюбленного, многозначительные подмигивания первого советника, краска в лице Итильдина, когда он встречался с этой парочкой глазами, и этот случай, когда он застал их в уединенной галерее втроем: эльф выглядел смущенным, а Реннарте со своим любовником - раздосадованными…

Альве стало больно так, что он едва не застонал. Эльфы не имеют привычки лгать, значит, так, да? О, как Итильдин провел его! Разыграл ревность, устроил ссору, а потом спокойно спустился в сад, чтобы потрахаться здесь в свое удовольствие и успеть домой до возвращения Альвы! Его нежный эльф - в объятиях развратного энкинского щенка… А как убедительно он изображал поначалу, что терпеть его не может!

Какая-то непреодолимая сила влекла Альву все ближе к беседке. Увидеть своими глазами… чтобы никаких сомнений…

- Хочешь меня, эльф? - хрипло, с гортанным варварским акцентом. - Скажи, что хочешь. Давай, раздвинь ножки. Изобрази немного страсти, не лежи как бревно.

Молодой кавалер вздрогнул и замер. Как смеет энкина так грубо разговаривать с его возлюбленным?

Тихий вскрик Итильдина, совсем непохожий на те стоны, которые он издавал во время занятий любовью. Вообще непохоже, чтобы он охотно участвовал в этом. Боже праведный, если они посмели… если они причинили ему какой-то вред…

Голос Резы Реннарте:

- Фаэ, ссадин не оставляй. Ему еще домой возвращаться.

Не раздумывая ни секунды, кавалер Ахайре ворвался в беседку.

Они были так заняты, что не сразу его заметили. Одним взглядом он охватил всю картину: обнаженное тело эльфа на скамейке, энкина, тоже обнаженный, сидел между его раздвинутых ног, советник, полностью одетый, держал руки Итильдина и целовал его в шею.

- Что здесь происходит? - выпалил Альва гневно.

Итильдин ахнул и закрыл лицо руками. Файриз нагло посмотрел на Альву, тиская бедра эльфа, а Реннарте холодно сказал:

- Кавалер Ахайре, ваше присутствие здесь нежелательно. Извольте выйти вон.

- Черта с два! - Альва уже задыхался от ярости. - Итильдин, одевайся, я уведу тебя отсюда.

- Он хочет остаться здесь, правда, дорогой? - Реннарте погладил эльфа по груди, и Альва заметил, как тот вздрогнул.

- Пусть он сам это скажет.

Итильдин молчал, отвернувшись и не отнимая рук от лица.

- Не устраивайте сцен, Ахайре. Убирайтесь, или вас отсюда выкинут.

- Посмотрим, как вам это удастся! - Альва выхватил шпагу.

Энкина поднял с пола свой узкий изогнутый клинок в ножнах и вскочил на ноги.

- Реза, позволь, я преподам ему урок, - сказал он, скалясь.

- Сначала штаны натяни, щенок! - усмехнулся Альва.

Файриз скрипнул зубами и обнажил саблю. Итильдин вскрикнул и схватил его за руку.

- Нет! Вы же обещали не причинять ему вреда! Альва, пожалуйста, уходи! - Взгляд его был умоляющим.

- Без тебя я никуда не пойду.

Оценив обстановку, Реннарте холодно улыбнулся своими узкими губами:

- Думаю, при сложившихся обстоятельствах мы не станем его задерживать.

Итильдин дрожащими руками начал натягивать одежду. Файриз дернулся было, но советник успокаивающе положил ему руку на плечо и прошептал что-то на ухо.

Альва, все еще кипящий от злости, взял Итильдина за руку и вывел его из беседки. Реннарте прислонился к косяку, скрестив на груди руки, и насмешливо сказал:

- Не стоит все принимать так близко к сердцу, любезный Ахайре. Все когда-нибудь случается в первый раз, даже измена возлюбленного. - Тут он посмотрел на Итильдина и добавил: - Надеюсь, в следующий раз у нас будет больше времени, дорогой!

И тогда молодой кавалер ударил его со всей силы в челюсть, так что советник рухнул, как подкошенный, на пол. Энкина молча кинулся на него, подняв саблю, и они сошлись в яростном поединке.

Прибежавшие на крик Реннарте гвардейцы как раз успели увидеть, как окровавленная шпага кавалера Ахайре вышла из спины принца Файриза, тот пошатнулся и осел на землю. Он был мертв. Гвардейцам не оставалось ничего другого, как арестовать кавалера Ахайре и препроводить его в тюрьму, где он лишился сознания от потери крови из двух ран, нанесенных ему принцем. Приглашенный врач перевязал его и заверил, что серьезной угрозы здоровью кавалера Ахайре нет, но порекомендовал не беспокоить раненого до утра.

Глаза короля смотрели на него с укором и горечью.

- Альва, ты понимаешь, что ты наделал? Ты убил заложника, за которого я поручился своим словом.

- Я сожалею, государь. Это вышло случайно, словно демон направил мою руку. Я не хотел его убивать. Он негодяй и насильник, но видит бог, я не хотел его убивать.

- Тем не менее он умер от твоей руки.

- Я защищал свою жизнь. Он чертовски хорошо дерется, я не смог ни ранить его, ни выбить оружие.

- Ты сам спровоцировал его на драку, когда ударил Реннарте. Боже праведный, Альва, как ты мог в такое ввязаться? Реннарте все мне рассказал, я понимаю твои чувства, но это тебя не оправдывает! Ты же разумный человек! Господи, Альва… - Король Дансенну вдруг обнял его и прижал его голову к своей груди. - Ты пронзил не только сердце Файриза, но и мое. Я-то думал, что могу тебе доверять… А ты из-за глупой ревности перечеркнул всю свою жизнь! Может снова начаться война, ты это понимаешь?

Боль в голосе Даронги была невыносима. Почему он всегда причиняет страдания тем, кто его любит?

- Простите, государь! Я виноват и готов отвечать по закону за то, что сделал. Но пусть Реннарте тоже ответит! Дайте мне поговорить с Итильдином или расспросите его сами. Я уверен, что они его принудили, иначе я никогда бы не взялся за оружие.

- Реннарте говорит, что Итильдин пошел с ними добровольно.

- Он лжет, государь.

- Ты говоришь об уважаемом человеке, моем первом советнике! Он был настолько великодушен, что даже попросил для тебя снисхождения, несмотря на то, что ты убил его возлюбленного. «Я не могу его простить, государь, - сказал он мне. - Но бог требует, чтобы мы проявляли милосердие». Его единственная вина в том, что он приглянулся твоему любовнику, Альва!

- Он запугал и совратил Итильдина! Вы бы видели его несчастное лицо, государь! Вы бы никогда не поверили, что он испытывал к Реннарте хоть что-то, кроме отвращения! А сейчас Итильдин совершенно беззащитен перед ним. Умоляю, государь, позаботьтесь о нем, он ни в чем не виноват! Я готов принять любую судьбу, только если Итильдин будет в безопасности! - И Альва упал на колени перед государем, в отчаянии заламывая руки.

Король Дансенну взял кавалера Ахайре за подбородок и долго вглядывался в его бледное лицо.

- Если бы я знал тебя хуже, то подумал, что ты просто не можешь смириться с изменой возлюбленного. Но даже если ты прав, Альва… Почему ты не вызвал Файриза на поединок по всем правилам? Ты даже не дал ему одеться!

Альва вздохнул.

- Реннарте пригрозил, что они не оставят Итильдина в покое. Я не сдержался и ударил его. И тогда энкина полез на меня с оружием, как был, голый. Что мне оставалось делать?

- Ох, Альва, Альва… Я тебя люблю, как любил твоего покойного отца, как любил бы родного сына. Но я еще твой государь и должен вершить справедливый суд. Будь у меня хоть одно доказательство твоих обвинений! Если бы Итильдин подтвердил твои слова! Но он не произнес ни слова со вчерашнего вечера.

- Пожалуйста, государь, дайте мне увидеться с ним!

- Я не хочу, чтобы он из жалости к тебе лгал. Я сам с ним поговорю.

Итильдин сидел в углу комнаты, где его оставили под охраной на ночь, спрятав лицо в ладонях. При взгляде на него король Дансенну ощутил пронзительную жалость. Груз вины буквально согнул хрупкую фигурку эльфа, и не было сомнений, что он не чувствует сейчас ничего, кроме страшного раскаяния.

Поглощенный своими мыслями, он даже не услышал шагов короля, и только когда Даронги положил ему руку на плечо, вздрогнул и вскочил на ноги.

- Государь…

- Нас никто не потревожит, - сказал король, силой усаживая его в кресло и садясь напротив. - Я велел охране никого не пускать. Того, что здесь будет сказано, никто не услышит, кроме меня, государя Криды. Я единственный в Трианессе, кто имеет право быть судьей в подобных делах. И мне придется выносить приговор твоему возлюбленному, кавалеру Альве Ахайре. Ты понимаешь, в чем его преступление?

- Это все произошло из-за меня, государь, я обманул Альву, и он…

- Ты здесь не при чем, - перебил его король. - Принц Файриз был заложником от энкинов, тебе это известно. Наказание за убийство королевского заложника - смерть, если нет смягчающих обстоятельств.

Лицо эльфа помертвело, он в ужасе смотрел на короля Дансенну, не в силах произнести ни слова.

- Возможно, ты не знаешь, что по кодексу Криды убийство из ревности тоже карается смертью. Приговор может быть смягчен только при условии, что обнаружится факт измены, обмана. Я знаю, что на балу ты сказал Альве, будто едешь домой, - так показали свидетели. Как ты оказался в саду, с советником и принцем?

Итильдин низко опустил голову и сказал еле слышно:

- Я солгал Альве. Мы договорились с советником Реннарте, что я уйду раньше и встречусь с ними в беседке.

- Альва позволил бы тебе встречаться с кем угодно, он не ревнивец и не ханжа. Зачем эти тайны, Итильдин?

- Я не хотел причинить ему боль.

Король Дансенну увидел, как слезинка прочертила мокрую дорожку на щеке Итильдина… потом другая… третья… Сердце его сжалось, но он силой принудил себя сохранять строгий тон судьи:

- Ты причинил ему боль своей ложью. Ты настолько не доверял своему возлюбленному, что не мог ему признаться? Почему ты ему не сказал? Отвечай мне!

- Я… не мог, - с трудом выговорил эльф. - Я не хотел… чтобы Альва думал, будто меня интересует кто-то еще. Я люблю только его.

- Тогда зачем, Итильдин? Зачем?

Эльф не отвечал, еще ниже опустив голову.

- Ты губишь его своим молчанием, - сказал Даронги жестко.

- Разве мои слова чего-то стоят? Я Древний и не гражданин Криды, - безжизненным голосом выговорил Итильдин. - Королевское правосудие не для меня.

- Кто сказал тебе эту чушь? - произнес король очень тихо и очень медленно. - Итильдин, кто тебе угрожал? Кто заставил тебя молчать?

Ни слова в ответ. Даронги повысил голос:

- Имя, Итильдин! Назови мне имя! Как государь Криды, я приказываю тебе говорить!

Молчание. Король встал, прошелся по комнате в волнении, потом сел и взял руки эльфа в свои.

- Мальчик мой, - сказал он мягко. - Я знаю Альву с самого его рождения. Он благороден и добр, хотя и вспыльчив. Была только одна причина, которая заставила его драться с принцем Файризом: он считал, что защищал твою честь, что тебя принудили к этой связи. Тебе придется стать передо мной в суде, чтобы подтвердить или опровергнуть это. И твое слово будет решающим. Мне все равно, что ты Древний, мне важно только то, что ты любишь Альву и можешь ему помочь. Не заставляй меня судить его строже, чем он того заслуживает. Скажи правду, Итильдин!

Медленно-медленно эльф поднял голову, и глаза его были полны боли.

- Пусть ваш гнев обратится на меня, государь, - сказал Итильдин тихо, но твердо. - Но пока жизни Альвы угрожает опасность, я буду молчать.

Такая решимость звучала в его голосе, что король сдался.

- До суда ты не выйдешь из этой комнаты, - сказал он сурово, вставая. - И если выяснится, что ты предал Альву, я прикажу в тот же час выслать тебя из Криды.

Суд состоялся через две недели. Все это время кавалер Ахайре провел под стражей. Рыдая, он умолял о встрече с возлюбленным, но король оставался непреклонен: пока Итильдин упорствует в своем нежелании сказать правду, свидание не состоится. Эльф же от свидания вообще отказывался, утверждая, что не может смотреть Альве в глаза.

После долгих размышлений король решил поддержать игру эльфа. Он приказал не пускать к нему посетителей, чтобы через них никто не мог оказать на него давление. Он усилил охрану Альвы, якобы опасаясь мести энкинов, хотя на самом деле все пятеро степняков, составлявшие личную свиту принца, были взяты под стражу через полчаса после ареста кавалера Ахайре. К Альве пускали всех желающих, чтобы они могли потом направо и налево рассказывать, в каком жутком отчаянии пребывает несчастный влюбленный и как он угнетен изменой своего драгоценного эльфа. У Даронги сердце кровью обливалось при взгляде на своего любимца, но Альва должен был страдать по-настоящему. Он только благодарил небо за то, что в натуре весельчака-поэта не было склонности к самоубийству, и надеялся, что страдания его окажутся не напрасными.

Король также приставил к Реннарте двух верных людей, чтобы они не спускали с него глаз ни днем ни ночью, под предлогом охраны его жизни. Советник был недоволен, но протестовать не решился.

Кроме всего прочего, вождь эссанти Кинтаро был удостоен тайной аудиенции у короля Дансенну, после которой перестал интересоваться планами тюрьмы и количеством в ней охранников.

Вначале суд не преподнес никаких сюрпризов. Реза Реннарте выступил с достоинством, подобающим первому советнику, и возбудил в присутствующих безмерное сочувствие к своему горю, особенно когда с дрожью в голосе рассказывал о своей любви к энкинскому принцу Файризу, ради которой даже свел его с эльфом. Дескать, вышеозначенный эльф и принц Файриз давно питали друг к другу пылкую страсть, и только неопытность эльфа в сердечных делах и зоркий взгляд его ревнивого любовника мешали им соединиться. Зрители неодобрительно зашумели. У них в голове не укладывалось: как можно, имея в возлюбленных блестящего красавца, поэта и щеголя Альву Ахайре, искать приключений на стороне?

Альва держался мужественно, хотя был так бледен, что на его лице проступили веснушки, в обычном состоянии совершенно незаметные. Он не сводил полного муки взгляда с Итильдина, который глаз не поднимал. Кавалер Ахайре повторил все то же самое, что уже рассказал королю, но воздержался от прямых обвинений, ограничиваясь формулировками: «мне показалось», «как я подумал», «было похоже, что…». Шум в зале стал громче, и на неверного любовника Альвы стали смотреть с откровенным осуждением. В их глазах эльф не стоил того, чтобы кавалер Ахайре его защищал.

После этого выступили несколько свидетелей, которые уточнили детали случившегося, так что у зрителей не осталось сомнений в том, что Итильдин давно намеревался изменить Альве и наконец осуществил свое намерение хладнокровно и расчетливо.

В зале поднялся возмущенный ропот. Волны ненависти, направленные на эльфа, ощущались почти физически, для этого не надо было обладать способностями Древних. В зале не нашлось бы ни одного человека, испытывающего к нему хоть какое-то сочувствие. Все считали, что в происшедшем более всего повинен Итильдин, а кавалер Ахайре - лишь жертва предательства и обмана.

Король Дансенну мог бы признаться, что рассчитывал на такой эффект, даже добивался его. Это позволило бы ему вынести более мягкий приговор, чем следовало по обстоятельствам дела, даже если бы эльф так и не сказал правды.

Когда Итильдин встал с места, чтобы говорить, зал замолчал, и все взгляды обратились на него. Ясноглазый, тонкий и невозможно красивый, он был как порок в обличье невинности, как Элеан Прекрасная из легенд, разжигавшая кровавую вражду между героями древности.

То, что он рассказал, вызвало грандиозный скандал в Трианессе, который вспоминали еще добрый десяток лет.

На безупречном всеобщем он обвинил первого советника короля Резу Реннарте в том, что тот склонил его к связи со своим любовником Файризом, угрожая убить кавалера Ахайре.

- Он показал мне шнурок с его эполета. Альва даже не заметил, как его срезали. Советник Реннарте сказал, что в следующий раз нож будет нацелен в горло.

И эльф достал и предъявил присутствующим пресловутый шнурок, который прятал на груди, у сердца.

После этого началась страшная суматоха. Экспрессивные кридане повскакивали со своих мест, вопя кто во что горазд, и охране стоило большого труда их успокоить. Король Дансенну, готовый к такому повороту событий, тут же приказал арестовать советника (тот принял это с невозмутимым спокойствием). Альва от переживаний и нервного истощения грохнулся в обморок и очнулся уже в объятиях Итильдина, которому наконец позволили прикоснуться к любимому.

В зале навели порядок, и суд быстро завершился. Реннарте ни в чем не признался, держался уверенно и хладнокровно, однако всеобщее доверие и симпатию он уже утратил. Принуждение к интимной связи было серьезным преступлением в Криде. Обвинение было снято за недостатком доказательств, но Даронги своим решением отправил его в отставку с государственной службы. Первый советник короля не имеет права быть замешанным в таком скандале.

Когда государь готовился объявить приговор Альве, больше половины зала плакало, глядя на влюбленных, которые не могли расцепить объятия. Самого Даронги спасала только королевская выдержка и твердость характера.

Он объявил, что благородный кавалер Альва Ахайре за нарушение кодекса о поединках будет разжалован из офицеров и отправлен на пять лет в крепость Шахш, расположенную на северо-западе, в предгорьях Хаэлгиры. Наказание выглядело более суровым, чем являлось на самом деле. Крепость была спокойным и благоустроенным местом, фактически горным курортом, да и король никогда бы не продержал Альву там все пять лет, максимум года два, чтобы за это время прохладный климат остудил его горячую голову. Когда улеглись бы волнения и слухи, Даронги перевел бы его в другой гарнизон или отправил с миссией за море. И конечно, он не собирался лишать его общества Итильдина. Эльф должен был приехать к нему тайно недели через две, уладив некоторые дела кавалера Ахайре в Трианессе.

Своим приговором король в первую очередь преследовал цель удалить Альву из столицы, где ему было опасно оставаться. Хоть Реннарте и лишился поста первого советника, он все еще сохранял свое влияние в Трианессе. Кроме того, укрепленный Шахш, находящийся за тысячи лиг от Диких степей, защитил бы Альву от гнева энкинов. Даронги не рассчитывал, что такой приговор насытит мстительную ярость кочевников. Их не удовлетворила бы даже казнь кавалера Ахайре - они потребовали бы выдать его живым для пыток.

Король Дансенну дал Альве с Итильдином сутки на прощание, а потом отправил осужденного с большим конвоем в Шахш. До момента, пока оба любовника не окажутся под защитой надежных стен крепости, Реза Реннарте должен был содержаться под домашним арестом. К эльфу, который оставался в столице еще на две недели, приставили охрану - сам он не имел права носить оружие в пределах столицы. Король отослал набальзамированное тело Файриза к его отцу вместе с большим выкупом. Почетный эскорт проводил пятерых энкинов из личной охраны принца до границы под бдительным неусыпным присмотром.

Казалось, что были предприняты все меры предосторожности. Однако никто не знал, что Реза Реннарте давно вошел в сношения с энкинами (как ни двусмысленно это звучит в контексте). Еще в ночь убийства принца он отправил Таргаю весть о случившемся с рекомендациями по разрешению «щекотливой ситуации». Вождь энкинов прислушался к его советам. Большие деньги перешли из рук в руки, лихие люди взялись за оружие, наняли мага из Фаннешту и вырезали конвой в трех днях пути от столицы, а кавалера Ахайре увели с собой. В этот же день на Итильдина было совершено покушение, во время которого все его охранники погибли. Однако нападавшие не учли силы, скрытой в хрупком теле эльфа, и его воинского опыта, и ему удалось убить и ранить нескольких человек, а остальных обратить в бегство. Сам же он не получил ни единой царапины.

Король разослал во все концы Криды военные отряды, которые безуспешно пытались обнаружить следы похитителей Альвы. С каждым днем таяли шансы найти его живым и невредимым. Даронги был безутешен. Леди-полковник Лэйтис Лизандер не слезала с седла, совершая рейды по степи, чтобы не дать похитителям проскользнуть мимо Селхира на земли энкинов. Итильдин, неестественно спокойный и сосредоточенный, в один день закончил все дела, державшие его в Трианессе: продал по поручению Альвы его коллекцию произведений искусства, получил с издателя деньги за его последнюю рукопись, рассчитал слуг, кроме садовника, который должен был присматривать за домом и садом, и исчез из столицы бесследно, скрывшись от своих телохранителей. Одновременно с ним столицу покинул и вождь эссанти Кинтаро, попрощавшись с королем и поблагодарив его за гостеприимство. Вместе со своим отрядом из пятидесяти воинов он направился к юго-восточным границам Криды, в сторону земель эссанти.

Король Дансенну предполагал, что эти два события связаны между собой.

Не склонный к рефлексии, Итильдин редко размышлял о себе и своем отношении к жизни. Он просто знал, что три месяца у эссанти бесповоротно изменили его целомудренную эльфийскую натуру. У Древних не принято уделять жизни плоти какое-то значение - говорить или думать об этом; даже принятие пищи у них - всего лишь ритуал, совершаемый механически, потому что эльф может долго обходиться без еды, не ощущая в ней потребности. Итильдин прожил двести пятьдесят лет по человеческому летоисчислению и ни разу за это время не испытал никаких телесных удовольствий, даже наслаждения материнским молоком во младенчестве, потому что эльфийки не кормят своих детей грудью. Лишения тоже были ему незнакомы: голод, боль, страх, усталость, потребность в сне - все это было для него пустым звуком, пока он не попал в плен. Страшным унижением для него стало осознание, что в нем теперь видят не личность, а всего лишь тело для удовлетворения низменной, животной похоти: анус, губы, язык, пальцы, ладони… волосы можно намотать на руку, за ягодицы полапать, чтобы быстрее встало, ноги задрать повыше, чтобы глубже засадить, в пах, в живот или в лицо ударить, чтобы подавить сопротивление. Вот все, что он представлял собой для эссанти.

Он прошел через ужас, омерзение, отчаяние, и осталось только равнодушие. Больше не имело значения, кто и что делает с его телом, даже к боли он привык. Но рыжий зеленоглазый смертный вдруг прорвался через стену безразличия, защищающую эльфа от реальности, и снова перевернул его мир. Новое потрясение ожидало Итильдина: оказалось, в нем могут видеть и тело, и душу одновременно и желать его и телом, и душой. Лиэлле открыл перед ним целую вселенную радостей плоти: любовь, нежность, сладкое изнеможение после ласк, тепло тела любимого зимней ночью под меховым одеялом, запах его кожи, вкус его губ, глоток вина вместе с поцелуем из его рта, долька яблока из его рук, жаркий шепот, щекочущий ухо… Как никогда раньше Итильдин чувствовал жизнь - в стуке сердца, в биении крови в жилах, в прикосновении кожи к коже - и как никогда раньше ощущал хрупкость этой жизни, ее уязвимость и тленность. Неумолимое время убивало смертного за годы, жар лихорадки - за недели, холодная сталь - за считанные мгновения. Одно движение острого лезвия - и жизнь вытечет из любимого вместе с кровью из перерезанной артерии. Итильдин видел это словно наяву, когда онемевшими руками сжимал шнурок с одежды Лиэлле и слушал вкрадчивый голос советника.

Он даже не колебался, соглашаясь на «сделку». Его собственная жизнь казалась небольшой ценой за жизнь возлюбленного, а то, чего домогались Реннарте с Файризом, вообще было сущей безделицей. Разве могли они сравниться с эссанти, которые трахали его днями и ночами напролет, неистово и грубо, не признавая другой смазки, кроме слюны и крови, били, полосовали плетью… После такого Итильдин мог лечь под кого угодно не задумываясь, тело стало разменной монетой, которой можно заплатить за жизнь, за возможность чувствовать, любить и быть рядом с возлюбленным.

Вождь эссанти был прав тогда, когда назвал его шлюхой, подстилкой, и за это Итильдин ненавидел его еще больше. Эльф спокойно вынес осуждающие взгляды своих родичей - они считали, что он осквернен и опозорен, но ему не было дела, потому что теперь он обрел любовь и вместе с ней - смысл жизни. Но слова Кинтаро заставили его взглянуть на себя глазами любимого, ибо в жизненном опыте, в образе мыслей у Альвы было куда больше общего с кочевником, чем с эльфом. «Ему все равно, с кем трахаться. Просто шлюха, для которой ты - двухтысячный мужик». Это была правда - как ее видел варвар, как ее мог когда-нибудь увидеть Альва.

Итильдин испытывал ужас при мысли, что Альва может хотя бы на секунду поверить, будто ему нет разницы, с кем спать. Ведь разница была - как между небом и землей, днем и ночью, луной и солнцем. Только с Лиэлле простые и банальные телодвижения превращались в наслаждение, наполненное радостью, счастьем, чувственным экстазом и еще множеством разных ощущений, которых он никогда раньше не испытывал и не мог бы испытать больше ни с кем.

Он пытался объяснить все это возлюбленному, среди торопливых жадных ласк в то краткое время, которое им было отпущено после суда. И с легким холодком понял, что пропасть между ними все еще велика, что они все время ходят по краю, рискуя сорваться…

- Мне больно оттого, что ты решил отдаться этому ублюдку без всяких чувств, только из-за меня, - сказал Альва грустно.

- Но я этого и боялся: что ты подумаешь, будто я питаю к нему какие-то чувства.

- Почему, Динэ? Если бы тебе нравился Файриз, я сам бы привел его к тебе, чтобы заняться любовью втроем. Ты можешь любить кого хочешь и спать с кем хочешь, моя любовь к тебе от этого не изменится.

- Но я ведь люблю тебя, как мне может нравиться кто-то еще?

- Постой, а разве тебе не нравится Лэй, или Озра с Вейстле, или Ирис?

- Они твои друзья, они тебя любят, и я это чувствую. Мне нравится находиться рядом с ними. Кроме того, они интересные собеседники, я узнаю от них много нового.

- И это все? - Альва вздохнул.

- Да, - немного удивленно сказал Итильдин. - Лиэлле, эльфы любят редко. Даже родственные привязанности нам не свойственны, просто представителям одного рода легче чувствовать друг друга.

- Ты же любишь свою сестру.

- Да, люблю, но не потому, что она моя сестра. Мы с детства много времени проводили вместе, были очень похожи по характеру, у нас совпадали увлечения и интересы. Она мне ближе, чем кто-либо еще из моего народа. Если бы мы захотели вырастить ребенка, мы не искали бы других партнеров.

- В смысле? - осторожно переспросил Альва.

- У нас нет понятия кровосмесительной связи, как у вас, - спокойно пояснил Итильдин.

- Интересно, сколько должно пройти времени, чтобы я перестал удивляться вашим обычаям…

- Люди тоже не перестают меня удивлять. Ваша жизнь так богата чувствами. Лиэлле, ты способен любить столь многое и столь многих, ты как солнце, которое светит всем…

- Боже милосердный, да я никого никогда и близко так не любил, как тебя!

- Я вовсе не претендую на всю твою любовь, Лиэлле. Мне доставляет наслаждение видеть, как ты одариваешь других теплом своего сердца. Но сам я на это не способен. Для меня существуешь только ты.

Альва долго молчал, и Итильдин чувствовал, что его возлюбленный смущен и озадачен услышанным. Он хотел снять с его плеч груз беспокойства, а вместо этого только усилил его. Это было как-то связано с тем, что люди называли «ответственность» и «зависимость».

- Тогда я гнусно воспользуюсь своей властью над тобой, - сказал наконец Альва и криво улыбнулся. - Обещай мне, что больше никогда не будешь решать в одиночку вопросы, касающиеся моей и твоей жизни.

- А с кем я могу советоваться, если тебя не будет рядом? - серьезно спросил Итильдин.

- С любым человеком, которому ты доверяешь.

- Хорошо, Лиэлле. Я обещаю.

- И обещай, что никогда не будешь мне лгать, даже ради спасения моей жизни.

- Я не могу обещать. Правда слишком часто причиняет боль.

- Динэ, ложь причиняет боль еще большую. И все равно оказывается напрасной. Тебе следовало рассказать мне все, мы нашли бы какой-нибудь выход, и тебе не пришлось бы идти на жертву.

- Это вовсе не жертва для меня.

- Но ведь тебе было плохо, я чувствовал!

- Мне было плохо оттого, что я был вынужден обманывать тебя. Оттого, что ты мог решить, что мне не хватает тебя и твоей любви. Оттого, что тебе угрожала опасность. Я думал только об этом, когда ко мне прикасались Файриз и Реннарте.

- Неужели тебе было все равно, что они трогают тебя, целуют? - голос Альвы дрогнул. - Они могли… тебя… и тебе было бы все равно?

- Да. Это не имеет значения.

- Значит, ты можешь лечь с любым? Если он предложит подходящую цену?

Вот оно… Итильдин похолодел. Они снова подошли к пропасти, разделявшей их, близко-близко. Лиэлле был такой горячий и страстный, для него каждый взгляд, каждый поцелуй выражал чувства, а уж секс - тем более. Даже в дружбе для него было много физического влечения, и почти все друзья в прошлом были его любовниками. Что он будет чувствовать после признания Итильдина - презрение? жалость? гнев?

- Да. Если тебе это неприятно, я могу поклясться всем, что для меня дорого, что никогда не лягу ни с кем, кроме тебя.

- Я не возьму с тебя такой клятвы.

- Но от тебя я не требую ничего подобного, - торопливо сказал Итильдин. - Я знаю, что для тебя физическая близость значит очень много, может быть, во мне ты не находишь достаточно опыта или страсти…

И тут Альва ударил его, хлестнул по щеке раскрытой ладонью. Итильдин мог бы остановить его руку или увернуться, но не стал.

- Ты можешь поступать как хочешь. Я все равно буду любить тебя, несмотря ни на что, - сказал он спокойно.

- Значит, ты готов мне все позволить, да? - сдавленно сказал Альва. - Готов простить мне все что угодно, все сделать, чтобы только мне было хорошо?

- Да, Лиэлле. Моя жизнь принадлежит тебе.

Альва снова его ударил, сильнее на этот раз. В глазах его сверкало бешенство.

- И это ты мне тоже позволишь? - крикнул он со злостью.

- Все, что захочешь, Лиэлле, - кротко произнес Итильдин.

- Может, ты и отдаешься мне, просто чтобы сделать приятное? - Альва почти рычал. - Ты когда-нибудь желал меня так же страстно, как я тебя?

Итильдин ответил ему предельно честно:

- Мне нравится заниматься с тобой любовью, но эта сторона жизни не имеет для меня такого значения, как для тебя.

Альва дал ему пощечину, прижал к постели, до боли стиснув его тонкие руки.

- Для тебя нет никакой разницы, ласкают тебя или насилуют? Давай, сопротивляйся, черт бы тебя побрал! Ты же сильнее меня!

- Я не буду сопротивляться, - эльф согнул ноги в коленях и обхватил ими талию Альвы. - Ты можешь взять меня, когда захочешь.

Молодой человек выпустил его, лег рядом и разрыдался. Эльф молча обнял своего возлюбленного, прижавшись щекой к его вздрагивающей спине.

- Это слишком много для меня… я не хочу… - бессвязно бормотал Альва, сотрясаясь от рыданий. - Это слишком… не могу… слишком тяжело…

- Лиэлле… Скажи мне, чего ты хочешь, и я это сделаю.

- Я всего лишь человек, я не могу… Я тебя люблю, но ты никогда не будешь для меня всем.

- Ты мне ничего не должен. Я не требую ничего. Просто позволь мне любить тебя.

- Я не могу… так… я не хочу быть хозяином твоего тела и твоей души…

- Мне незачем жить, если я тебе не нужен. - Итильдин почувствовал, как в уголках его глаз начинают собираться слезы. - Если ты прогонишь меня, я умру.

- Динэ… - Альва повернулся и обхватил Итильдина руками, чуть отстраняя его от себя, чтобы заглянуть ему в лицо. Щеки его были мокры от слез. - Ты сказал, что сделаешь все, что я захочу.

- Это правда.

- Пожалуйста, любовь моя. Не делай из меня божество на алтаре. Я не хочу быть единственным смыслом твоей жизни.

- Но у меня больше ничего нет, - сказал эльф растерянно.

- Это не любовь, Итильдин. Это рабство. А я не рабовладелец, - с горечью произнес Альва.

Итильдин низко опустил голову. В его голосе была печаль:

- Я не знаю другой любви.

- Ты можешь рассердиться на меня? Можешь мне отказать, хоть в чем-нибудь?

Эльф молча покачал головой.

- А если я велю тебе пойти и трахнуться с кем-нибудь? Ну, хоть с Реннарте? Или… или с Кинтаро!

Это был удар ниже пояса. Альва был намеренно жесток и знал это.

Итильдин всхлипнул, и по его щекам побежали слезы.

- Я это сделаю, - сказал он тихо.

- Тебе следовало бы врезать мне по морде за такие слова, - сказал Альва, беря его лицо в ладони и вытирая слезы. - Мне даже хочется, чтобы ты ненавидел меня так же, как его. Когда ты угрожал ему ножом, в твоем лице было столько страсти, сколько никогда не доставалось на мою долю.

Он поцеловал Итильдина, и сжатые губы эльфа послушно раскрылись ему навстречу. Но Альва лишь коснулся их нежно и отодвинулся.

- Я люблю тебя, - со вздохом сказал он. - Прости. Я забываю, что ты эльф, а не человек. У тебя еще будет шанс меня возненавидеть, когда мы будем заперты в этой дурацкой крепости в горах. Через месяц я там озверею и начну на всех кидаться. Так что ты должен обещать мне, что никогда больше не позволишь тебя ударить.

- Обещаю, - с облегчением сказал эльф и робко улыбнулся.

Они обнялись и легли рядом, переплетя руки и ноги. Альва спрятал лицо на груди Итильдина. Он долго молчал, думая о чем-то своем, и вдруг сказал - глухо, без выражения:

- Мой первый любовник бил меня. Мне приходилось все время пользоваться краской для лица, чтобы замазывать синяки и ссадины. Он был страшно ревнив, много пил и в пьяном виде вообще себя не контролировал. А на следующий день плакал и просил прощения, дарил подарки… И я всякий раз его прощал. Я бы все ему простил. Мне было всего семнадцать, я в первый раз был влюблен в мужчину. Думал: вот оно, настоящее, на всю жизнь, роковая страсть, как в романах! Надеялся, что мне удастся смягчить его характер своей любовью и нежностью… Идиот. Я его только провоцировал. Он увез меня в свой замок и там словно с цепи сорвался. Обращался со мной, как… Не хочу вспоминать. Лэй вытащила меня из этого кошмара. Потом я еще несколько лет не решался иметь дела с мужчинами. Озра и Вейстле обрабатывали меня три месяца, прежде чем затащили в постель, да и то пришлось напоить меня чуть ли не до отключки. С тех пор я ужасно боюсь, что кто-то снова получит власть надо мной. Что я снова попаду в такую зависимость. Или что кто-то попадет в зависимость от меня.

- Но ведь ты никогда не будешь так обращаться со мной, - шепнул эльф.

- На твоем месте я не был бы так уверен, - с горечью произнес Альва. - Если бы ты знал моего отца… Он был вспыльчивым и жестким человеком, и я, наверное, унаследовал от него больше, чем кажется на первый взгляд. Они с королем, тогда еще принцем, были любовниками, и сестра короля даже написала про них роман, им зачитывались все в Трианессе. Имена, конечно, были другие, но все прекрасно понимали, о ком на самом деле там речь. Между ними было столько всего… Один раз они чуть не убили друг друга!

- Государь до сих пор любит твоего отца, ты знаешь? - в голосе Итильдина была теплота и нежность. - Человек, которого так любят, не мог сделать ничего плохого.

Только на суде, когда его отпустил наконец страх за жизнь любимого, эльф смог понять, как много сделал король для спасения Альвы, и сразу же пришел поблагодарить его. Итильдин подарил ему одну из немногих вещей, привезенных из Грейна Тиаллэ: произведение эльфийского мага-ювелира, маленькое зеркальце в серебряной рамке из цветов и листьев, по желанию владельца показывающее лицо того, кто ему дорог.

Когда государь взглянул в зеркало, глаза его увлажнились, и эльф проклял себя за то, что по незнанию людских обычаев причинил ему боль. Но вслед за этим король Даронги улыбнулся сквозь слезы и показал Итильдину зеркальце. В первый момент эльф увидел в нем лицо своего Лиэлле, но сразу же понял свою ошибку. У этого человека были чуть более жесткие черты лица, чуть более темные волосы и глаза, упрямо выдвинутая вперед челюсть и взгляд такой решительный и суровый, какого Итильдин никогда не видел у Лиэлле. «Спасибо, мой мальчик, - сказал Даронги, обнимая и целуя его. - Ты сделал мне поистине королевский подарок. Это Рудра Руатта, каким он навсегда остался в моей памяти. Отец Альвы».

- Я ведь совсем не знал его… Мне было двенадцать, когда он отправился в экспедицию на Край мира и пропал в Поясе бурь, - пробормотал Альва.

- Они были счастливы вместе, несмотря ни на что. Я видел это в глазах государя, когда он говорил о твоем отце.

Альва вздохнул:

- Твои жертвы не сделают меня счастливым, любовь моя.

И глаза эльфа молча пообещали: «Тогда я найду другой путь, Лиэлле. Даже если на это уйдут годы».

Как только пришла весть о похищении Альвы, вождь Кинтаро заявился к королю и предложил свои услуги. Даронги мягко отклонил его предложение. Эссанти не знали Криды, и их помощь была бесполезна. К тому же государь не мог позволить свободно разъезжать по своей стране отряду вооруженных воинов-кочевников, даже несмотря на то, что они были союзниками в прошлом походе. Удрученный бездеятельностью, Кинтаро заперся в своих покоях и пил там всю ночь напролет в одиночестве.

Утром к нему явился Итильдин.

Кинтаро сидел в кресле, задрав ноги на стол. Эльф подошел и остановился напротив.

- Ух ты, кто к нам пожаловал! - протянул эссанти, хищно глядя на него. - Что, теперь без Альвы некому тебя трахать?

- Альва в смертельной опасности. Только ты можешь помочь, - бесстрастно сказал эльф, не обращая внимания на его глумливый тон.

- Конечно, он в опасности. Одна эльфийская потаскушка втравила его в такие неприятности, что и в кошмарном сне не приснится. Таких, как ты, куколка, надо держать на цепи в спальне, а не пускать к благородным.

Щеки Итильдина порозовели от стыда, но он не опустил глаз.

- Помоги мне спасти его.

- С какой стати? - сказал эссанти, подняв бровь, и налил себе еще вина.

- Он был твоим любовником.

- Он меня отверг, не прикидывайся, что не в курсе. Предпочел тебя, блудливого эльфа, готового лечь под кого угодно. Вот и нарвался. Получил по заслугам.

- Ты лжешь сейчас, - сказал Итильдин тихо. - На самом деле ты не желаешь ему смерти, тем более такой мучительной, как пытки энкинов.

Кинтаро вскочил с кресла и остановился перед эльфом, угрожающе глядя на него сверху вниз.

- А даже если и так, куколка? - сказал он медленно. - Даже если я сделаю вид, что не заметил, как ты назвал меня лжецом, и выслушаю тебя? Что ты знаешь такого, что поможет его спасти?

- У меня было видение. Я знаю место, где Альву передадут энкинам. Их еще можно будет перехватить, прежде чем его доставят Таргаю.

Коротко рассмеявшись, Кинтаро сел обратно в кресло.

- Видения! Сны! Эльфийские заморочки! У тебя рассудок помутился, если ты думаешь, что я поверю в эти бредни!

Но глаза его выдавали. Он испытующе вглядывался в эльфа, ожидая его ответа. Он хотел поверить. Итильдин ответил ему взглядом, полным мрачной решимости.

- Ты знаком с обычаями энкинов? - спросил он.

Кинтаро знаком показал: более или менее.

- По-твоему, откуда я знаю, что они перед пыткой обрезают жертве волосы и сжигают их на костре?

Именно это он и видел: как под ножом палача сыплются на землю рыжие кудри Альвы… как потом его тело раскрашивают узором из черных полос и привязывают обнаженного к столбу… А потом… Итильдин в ужасе закричал, и видение развеялось. Это было возможное будущее - настолько страшное, что у него стучали зубы при одном воспоминании. То, что случится, если ему не удастся это предотвратить.

Глаза вождя сверкнули.

- Назови место, - потребовал он.

- Холм, напоминающий очертаниями лошадь, и каменная голова лошади у родника. Похоже на святилище.

- Я знаю это место. Но оно далеко за территорией энкинов. - Вождь нахмурился, размышляя. - Только если они не хотят обогнуть Селхир как можно дальше… Ведь командир тамошнего гарнизона, эта стриженая баба - она подружка Альвы, так?

- Они старые друзья, - кивнул Итильдин.

- Сходится! - Кинтаро хлопнул себя по колену. - Теперь там такие патрули, что и мышь не проскользнет. Значит, они пойдут, скорее всего, через Нийяр на Джефлу, на юго-восток, потом на юг…

Он встал и возбужденно прошелся по комнате. Потом новая мысль пришла ему в голову, он остановился и повернулся к эльфу.

- Почему ты пришел ко мне, а не к королю?

- Только ты сможешь преследовать энкинов в Диких степях. Пожалуйста, найди их. Не дай ему умереть. Или хотя бы подари легкую смерть, а не такую, какую приготовили энкины.

- А ты не боишься, что цена за мою помощь окажется слишком высока? - Кинтаро усмехнулся, подходя ближе к эльфу.

- У меня есть деньги. Сколько ты хочешь?

- Разве я упоминал о деньгах? Деньги - пыль. Я предпочитаю удовольствия. Что ты можешь мне предложить, куколка? - И Кинтаро окинул эльфа взглядом с ног до головы, как товар, выставленный на продажу.

- Я сделаю все, что захочешь, только помоги мне спасти его.

- Все? - переспросил эссанти с похабной ухмылкой.

Итильдин опустился перед ним на колени и расстегнул на нем ремень. Кинтаро наблюдал за ним, продолжая ухмыляться. Он явно наслаждался унижением эльфа и не остановил его, пока тот не начал развязывать шнурки на его штанах.

- Тебя я уже имел, и не скажу, что ты был особенно хорош, - сказал вождь, отталкивая его руки.

Отчаяние мелькнуло в глазах Итильдина. Опустив глаза, он сказал тихо:

- Я многому научился и стал более искусен в любви. Ты получишь больше удовольствия, если я буду ласкать тебя добровольно, а не по принуждению.

- Цену себе набиваешь, куколка? Отличная из тебя вышла проститутка!

- Называй меня как хочешь, только помоги спасти Альву.

- А если я захочу большего? Например, чтобы ты оставил Альву и уехал навсегда, ни слова ему не говоря?

Итильдин сказал бы «да» без колебаний, но в первый момент мысль о расставании с Лиэлле была такой мучительной, что у него перехватило горло. Он справился с собой и ответил тихо:

- Я это сделаю.

- Бросишь своего любовника? Отдашь его мне?

- Зато он будет жить.

- А если я прикажу тебе отправиться к эссанти, чтобы там тебя снова трахали все подряд?

Эльф вдруг рассмеялся, горько и зло, и поднял голову, с вызовом глядя на вождя:

- Я оставил ради него свой народ. Неужели ты думаешь, что и этого я не сделаю ради него?

Кинтаро смотрел на него некоторое время в задумчивости, потом знаком велел ему подняться.

- Жди меня здесь. Я вернусь через час, и мы сразу же выступим. Свою награду я выберу сам, когда мы закончим дело.

…Итильдина вывезли из столицы тайно, в одежде степняка, на косматой степной лошадке, вместе с отрядом Кинтаро. Эссанти пересекли границу Криды и повернули на юго-запад. Кинтаро решил пойти наперерез энкинам, опасаясь не застать их в Нийяре. Кругом расстилалась бескрайняя однообразная степь, лишенная каких-либо ориентиров, но вождь уверенно направлял отряд, руководствуясь одному ему известными приметами. Они неутомимо гнали лошадей, почти не делая привалов, и Итильдин мимолетно поразился выносливости этих людей, почти такой же, как у Древних.

Он был готов к тому, что во время краткого отдыха Кинтаро предъявит на него свои права, но этого не случилось. Поглощенный погоней, вождь почти не обращал внимания на эльфа. Итильдин был готов и к тому, что на привале ему придется обслуживать весь отряд варваров. Почти все они были с ним когда-то, и не один раз, он помнил их, за исключением нескольких - может, он был тогда без сознания, а может, эти были слишком суеверны, чтобы лечь с эльфом. И все они помнили его - голого, в ошейнике с цепью, у столба в становище, эльф читал это в их взглядах, когда они глазели на него, пересмеиваясь и толкая друг друга локтями. Но Итильдину было все равно. Кроме жизни Альвы, ничего больше не имело значения. В любой момент Кинтаро мог приказать ему раздеться - и эльф послушался бы немедленно, покорно лег и терпел бы молча издевательства кочевников, как он был согласен терпеть грубую страсть Файриза и утонченное сладострастие Реннарте. Однако, судя по всему, вождь отдал прямо противоположный приказ - не трогать эльфа, и ни один из эссанти не приблизился к нему на расстояние вытянутой руки. Итильдин отметил это равнодушно, не испытав даже облегчения.

Он знал, достоверно и точно, что в любой момент отдаст свою жизнь за Альву и пожалеет в этот момент только о том, что больше никогда не увидит его улыбки, его ясных зеленых глаз. Только сделает ли это Лиэлле счастливым? Он сомневался. Все-таки Альва любил его, несмотря на всю разницу между ними, и это было чудо, как он теперь понимал. Ведь красивый кавалер Ахайре мог одарить своей любовью кого угодно, любого из благородных дворян королевского двора, и каждый почел бы это за величайшую честь. Он мог даже выбрать этого варварского вождя, со всей его дикой степной страстью, на которую никогда не будет способен эльф.

От Кинтаро сейчас зависело спасение Альвы. Это примирило эльфа с вождем эссанти, он теперь даже мог взглянуть на него без внутреннего содрогания, без мгновенных вспышек в памяти: сверкание меча, кровь, боль, степная пыль. Он видел его в бою, а после удачной осенней кампании и вовсе не сомневался, что Кинтаро как никто овладел искусством войны. Он разыщет энкинов и освободит Альву. Кошмарное видение больше не являлось Итильдину, а это значило, что они изменили будущее или хотя бы отложили его.

Впервые в жизни эльф остро пожалел, что не владеет способностями мага. Впрочем, он и так не собирался быть мертвым грузом. Во время их недельной погони Итильдин только тем и занимался, что прокручивал в памяти свое видение, стараясь определить и запомнить каждую деталь: количество врагов, их вооружение, положение солнца, лошадь, на которой везли его возлюбленного, связанного и раздетого. Степь летела под копыта его коня, солнце всходило и заходило, и все это время мозг его не переставал напряженно работать. Изо всех сил эльф напрягал свое сознание, стараясь услышать, почувствовать Альву, проникнуть сквозь покровы будущего, представить, как будут развиваться события и приготовить себя к действию. С каждым днем Лиэлле был все ближе, и наконец Итильдин начал улавливать далекие отголоски его эмоций, слабые, призрачные, едва различимые. Лиэлле был невредим, слегка напуган, но еще надеялся на спасение, не собираясь впадать в отчаяние. Такова была натура Альвы: даже перед лицом смерти он не терял присутствия духа. Итильдин видел это в своем прозрении: окровавленные губы едва шевелятся, палач наклоняется ниже, желая услышать мольбу о пощаде… и, взбешенный, бьет по лицу измученную жертву, которая еще способна насмехаться; но даже это не может стереть с губ рыжего северянина глумливую улыбку, адресованную его мучителям.

- Завтра мы с ними встретимся, - сказал Кинтаро на привале.

Варвар был против обыкновения молчалив и серьезен. Не было нужды уточнять, кого он имеет в виду. Итильдин подошел к Кинтаро поговорить без помех, заметив, что тот сел в стороне.

- Мы умрем, куколка? Что говорят твои видения?

В голосе вождя не было страха или беспокойства, одно лишь любопытство.

- Мои видения не касаются моей собственной судьбы, - ровно ответил эльф.

- Ах, вот почему встреча с эссанти год назад стала для тебя таким сюрпризом. - Вождь криво усмехнулся, думая о своем.

Эльф вздрогнул, но справился с собой, и голос его остался ровным:

- Ты не надеешься выиграть битву?

- Их сотня, нас пятьдесят, - равнодушно сказал Кинтаро. - Не лучший расклад. Ты сказал, у них красные узоры на теле. Ветераны. У каждого лук и колчан. Открытая степь, ветер в нашу сторону.

- Зачем нападать днем?

- На ночь они встанут в холмах и будут стрелять на каждый шорох. Даже если мы сможем пробиться в их лагерь, они успеют убить нашего сладенького рыжего, когда запахнет жареным.

- Мы должны напасть послезавтра.

- Опять предчувствия? Послезавтра не пойдет. К ним может подоспеть подкрепление.

- Послезавтра в полдень случится солнечное затмение.

Вождь стиснул руку эльфа.

- Откуда ты знаешь? - быстро спросил он.

Итильдин ответил коротко:

- Мы просто чувствуем.

- Затмение, чтоб мне провалиться! - повторил Кинтаро с каким-то детским удивлением. - Боги определенно за нас. Мы нападем послезавтра.

Еще день прошел в седле, они следовали параллельным курсом с энкинами, постепенно сближаясь. На ночь эссанти устроили привал. Всю ночь Кинтаро не спал, расхаживая по лагерю и обдумывая план действий. Он нервничал, но не показывал этого, и эльф удивился, поняв, что чувствует его настроение. Должно быть, их сблизило то, что они думали об одном и том же человеке.

На следующий день интуиция вождя и способности эльфа позволили им встретиться с энкинами в намеченное время. Ровно в полдень они были на расстоянии полета стрелы, тетивы натянуты - и тут черная тень начала наползать на солнце, и день потемнел.

Энкины были хладнокровными и опытными воинами, но при этом суеверными, как все степняки. Затмение отвлекло их, кое-кто даже опустил лук, с криком указывая в небо. Эссанти же, предупрежденные Кинтаро, как один, выпустили свои стрелы, кося противников. Через минуту на степь опустилась тьма, под покровом которой эссанти сошлись с энкинами врукопашную. Черный диск с пылающими краями равнодушно наблюдал с неба за побоищем.

Итильдин остался в стороне по приказу Кинтаро, с двумя запасными лошадьми. Он продолжал стрелять и в темноте, и каждая из его стрел находила цель. Когда тьма рассеялась, соотношение сил стало примерно равным, но исход боя все еще было невозможно предсказать.

Наконец Итильдин увидел, как Кинтаро пробился к Лиэлле, стащил его с лошади и перекинул через седло, закрывая щитом. Стрелы эльфа очистили ему дорогу, он вырвался из схватки и подскакал к нему. Пока эльф прикрывал их, стреляя из лука, Кинтаро перерезал веревки на руках и ногах Лиэлле, накинул на него плащ и посадил в седло.

- Одежду получишь попозже, хотя без нее ты лучше, - сказал он отрывисто. - Уходим.

Лошадь его была ранена, он бросил ее и пересел на другую. Лиэлле еще не пришел в себя и был не в состоянии говорить. Эльф боялся даже взглянуть на него лишний раз, чтобы не отвлечься от происходящего, не потерять голову. Они пришпорили лошадей и помчались прочь.

Через несколько часов они остановились на краткий отдых, посадили Альву на траву и быстро осмотрели в поисках ран, спрашивая на два голоса:

- С тобой все в порядке? Они тебе ничего не сделали?

- Они меня не трогали. Даже не поимели, - сказал Альва, очнувшись от оцепенения, и нервно хихикнул. - Ничего, если я прямо сейчас не буду обливать вас слезами, благодаря за спасение? Боюсь, если начну рыдать, не смогу остановиться.

За исключением пары синяков и ссадин на руках и ногах, у Лиэлле не было никаких повреждений, однако он похудел, осунулся и ослабел. Кинтаро влил в него вина и заставил сесть в седло. Им нужно было мчаться как ветер, и он не мог отягощать коня двойным грузом. К вечеру угроза погони миновала, однако все еще существовала опасность наткнуться на разъезды энкинов или эутангов. За день они обменялись едва ли парой слов.

- А твои воины? - спросил Итильдин.

- Они задержат энкинов. Или уведут в сторону.

- Они… вернутся?

- Те, кто выживет, - коротко ответил Кинтаро.

Привала на ночь не делали. Лиэлле спал на ходу, поэтому они по очереди сажали его к себе в седло. Итильдин тихо ликовал, глядя на возлюбленного, живого и невредимого, но тревога не покидала его: впереди лежал долгий путь по недружественным землям, и о спасении говорить было рано.

Им повезло добраться до Нийяра без приключений, хотя несколько раз по знаку Кинтаро приходилось класть лошадей на землю и ложиться самим. Обученные степные лошадки покорно лежали в густой траве, не фыркая и не дергая даже ухом. Однажды им пришлось провести так три часа, пока на горизонте двигался разъезд эутангов, издалека замеченный эльфом.

В Нийяре они встретили большой отряд эссанти под предводительством любовника Кинтаро. Те выступили на выручку сразу, как в лагерь прискакал гонец вождя, отправленный еще с криданской границы. До становища эссанти Итильдин и Альва доехали под надежной охраной. События последних недель показали, что для Альвы здесь будет безопаснее, чем где бы то ни было еще.

Через день вернулись воины Кинтаро, которые оставались биться с энкинами. Среди них не было ни одного, кто не был бы хоть единожды ранен легко или тяжело, но погибло не больше десятка, хотя противников было вдвое больше, и по дороге им не раз случалось вступать в стычки. Итильдин поймал себя на тайной радости, что во времена Великой войны племен кочевников еще не существовало, иначе Древний народ был бы истреблен под корень. Впрочем, уже сейчас эльфы были для большинства смертных легендой, мифом - Итильдин стал первым эльфом, которого увидели жители Криды за много сотен лет.

И он знал, что он первый из Древнего народа за многие тысячелетия, кто так близко узнал людей. Что-то из этого знания было счастьем, а что-то - тяжким бременем. Каждый день среди быстроживущих смертных изменял его безвозвратно, и к концу пути в нем могло не остаться ничего от эльфа. Но и эту цену Итильдин был готов заплатить.