"Лео Малле. Смерть ростовщика ("Нестор Бюрма") " - читать интересную книгу автора

трубку, потому что, повторяю, чего-чего, а недостатка работы, в отличие от
вас, не испытываю, я и так потерял с вами уйму времени. Вы слишком часто
болтались у меня под ногами в ходе того или иного расследования. В кои-то
веки я работаю над делом, в которое вы не замешаны, так не пытайтесь влезть
в расследование с единственной целью прочитать на первых страницах ваших
любимых газет, что Нестор Бурма тут, Нестор Бурма там... Понятно?
- Черт возьми, ну и тон у вас!
- Салют, Бурма!
Он повесил трубку. Я вздохнул. Как говорится, от облегчения. Возможно.
Но сюда примешивалось и другое чувство. Я тоже повесил трубку, с трудом
отлепив от нее ладонь.
Надев шляпу, я вышел на улицу. Немного пошатался там-сям. Мне не
хотелось слишком жадно бросаться за деньгами, обещанными мне врачом. Купил
очередные выпуски вечерних газет, но не узнал ничего дополнительного о деле
Кабироля. Если оставить в стороне пунктуацию и несколько опечаток,
повторялся первоначальный текст.
Врач оказался в полной запарке, когда я явился в его кабинет. Это мне
особенно понравилось, так как избавляло от разговоров. Он передал конверт
через ассистентку. И тот и другая были полными. Я разменял первую
пятитысячную купюру за стойкой бистро, после чего сел в такси на стоянке
перед кафе и поехал на площадь Республики. Оттуда пешком направился к улице
Тэмпль.
Дом, где согласно сообщениям газет жил Морис Баду, студент, сообщивший
стражам закона о неприятности с Жюлем Кабиролем, стоял сразу за сквером, на
том отрезке улицы Тэмпль, где торговали всякой всячиной. Я издалека заметил
знакомого "Петрушку" из "Все для смеха". Он по-прежнему нес неусыпную вахту,
но, как мне показалось, выглядел менее веселым, чем накануне. По обе стороны
входной двери дома, о котором идет речь, красовалась масса металлических
табличек, делая его схожим с быком-медалистом на сельскохозяйственной
ярмарке. Я искал среди них фамилию Баду, но безуспешно. Сын известного
промышленника... Возможно, папа вел свои дела в другом месте. Едва
увернувшись от пары тележек, которыми управляли энергичные рабочие, я
проскользнул в широкий внутренний двор, заваленный ящиками, велосипедами и
детскими колясками. Позади толстенного кота и пальмы в кадке консьержка
напрягала остатки зрения над романом о любви, ненависти и страсти.
Поглощенная чтением и привычная к постоянному снованию взад и вперед самых
разных личностей, она уделила мне не больше внимания, чем если бы меня не
было вовсе. Со своей стороны я не стремился узнавать у нее, где живет
Баду-сын. Молодому человеку должно быть поднадоело давать интервью
полицейским и журналистам и он наверняка отдал соответствующие распоряжения.
Мне следовало поискать иные источники информации, чем консьержка. Источник
явился в следующее мгновение в лице 16-летнего подручного, который с
развязным выражением на бледной физиономии под нечесаными волосами переносил
словно святыню картонные коробки из одного магазина в другой. Во время
очередного перехода я перехватил его в углу двора, вне зоны видимости
консьержки.
- Салют, Тото, - сказал я.
Он замер, взглянул на меня и перегнал из одного угла рта в другой
погасший изжеванный окурок. Это был весьма к месту и с потрясающей точностью
скопированный с героя кинофильма номер.