"Олег Малахов. Liberty" - читать интересную книгу автора

проблемы, вдохновителя, побуждающего жить. А пальцы уже опускались все ниже
по ее телу к сфере ее нетерпения. А молодость такая светлая. Целуются, несут
отпечатки горячих губ.

Карл вернулся к себе в офис, на полу лежала Анжела. Он подумал, что она
стоит у подножия Поклонной горы. У нее начинался кошмар, Карлу ничего не
стоило улыбнуться ей в последний раз. У нее мысли скомканы, она распята на
скрипке, у нее дрожит голос, отрекшийся от телодвижений. Сомкнет ли город
веки, поймут ли Анжелу сограждане??
- Девочка, которая сидела со своей, скорее всего бабушкой, знала
отлично классическую музыку, - сообщила Анжела, - а я даже не заметила, как
оркестр прощался с залом.
- Ты любишь свои мечты, - не уставал повторять Карл, и часто он после
этой фразы делал затяжной глоток пива или затягивался сигарой. Анжела дышала
чужбиной. Чужбине чертовски надоели ее ноздри, а Карл плевал в них иногда. И
если Карл плевал ей в ноздри, та беспрекословно раздвигала ноги, с мыслью о
чужбине.

Вновь кафе, готическая непосредственность отражается в глазах моей
случайной незнакомки. Солярис и Cocteau Twins свои образы скрестили в ее
мечтательном поведении. Несмотря на то, что международная обстановка
ухудшалась, девушка в кафе плакала от другого, от неподдельности своей, от
того, о чем говорить можно шепотом, и молчать трепетно. И подделывали ее, и
размеры ее многих устраивали. А как хорошо было в Литве, когда она спала в
деревенской постели с запахом ягод и вкусом меда из магнолии. Она ехала в
Клайпеду, к своему дедушке, к Альваро Альто.
- Послушай, дедушка, я сталкиваюсь с непониманием, на каждом шагу,
всюду, везде, с жестокостью, с НЕОНдертальцами, дедушка, меня пытаются
поймать, связать и сдать на живодерню. Белые руки мои, дедушка, державшие
жаворонка, который разучился петь мои любимые песни, строки моих лесных
стихов с радужными метафорами истекают багровой кровью, и я бы хотела петь
песню жаворонка кровавым голосом и окропить капельками крови листья в лесу,
и отдать сгустки крови сборщику налогов в торговых центрах, вырвать вены из
рук своих, из белых, соединить со спутниковыми сетями, и захлебнуться в
информации, но пусть там будет толика моей крови.
Дедушка слушал ее в кресле своих прадедов, наполняя глаза свои осенним
садом, стынущим за окном. Будто дед остывал вместе с ним, предчувствовал
нечто необратимое, не событие, и не действие, бездейственность. И будет так.
И он молчал помнящим все молчанием. Сильвия была его кровью, а стройной она
была всегда, и нравилась она мужчинам, ей посвящали стихи. Но глубокое озеро
рядом с садом привлекало ее больше, чем какой-нибудь воздыхатель.
Только, когда я сплю, ты можешь присутствовать в старом Мерседесе.
Именно там ты видишься мне невредимым и смеющимся над глупостью чиновников
человеком, да, обычным человеком. Ты просто убиваешь сто историй одним своим
безупречным выражением, соединяющим мудрость, не поддающуюся времени, с
простотой каждодневного желания мыть руки и есть фрукты. На струнных
инструментах особенно откровенно играли кельты, когда ты открывал свои
тайны, которые оказались незыблемо человечными, а мысли ты прятал в губах
младенцев, ищущих горячие соски. Никто тебя не мог растрогать. Но ты был
самым трогательным человеком. Не знаю, что на меня нашло, не покидай меня.