"Олег Малахов. Течение" - читать интересную книгу автора

упора, до предела, а потом будь, что будет. Покрывало укрыло мое лицо, и
когда дышать стало трудно, я освободился от него. Рядом с постелью: газета,
которую мне продал черный мальчик, стакан с выдохшимся пивом, молчание
будильника, мои не совсем чистые вещи, прокуренные, страницы, на которых
запечатлены мои искания, магнитофон с доигравшей кассетой, неуют,
создаваемый отсутствием чужеродного, но такого необходимого мне тела.
Эвелина придет завтра, а сегодня с утра я начал умирать. Босх пнул меня
ногой и приказал встать... Больно - удар в сердце. Я заикнулся было о том,
что нет необходимости жить, а Босх плюнул мне на лицо, освобожденное от
покрывала. Пойти что ли к Максимилиану...или позвонить Эвелине и отменить
завтрашний ее приход...или еще поспать, но Босх рядом, невидимый пинок... Я
встаю, хотя падение неизбежно. И все-таки солнце, а листья опадают. А она
плакала вчера, и я прикоснулся к ее слезам губами. Ее глаза. Какое
прекрасное удивление. Душа летит. Листья сопровождают ее полет. Эта улица
хранит молчание моего сна. Вот ее шаг. Вот дуновение. И вот она погрузилась
в мои глаза. У нее прекрасное имя, но я назову ее Девой. Я слишком тихо буду
произносить ее имя. Назвав единожды, я не стану злоупотреблять звуками и
знаками.
В многоэтажном доме люди не пытались найти друг друга. Им достаточно
было того, что они пользовались одним лифтом и мусоропроводом. Получалось
так, что Максимилиан часто ездил в лифте один. Он был бы не против видеть
кого-то из жильцов время от времени. Конечно, он бы не позволил себе
знакомство с кем-нибудь из них, но всего на всего ему редко удавалось просто
видеть людей вблизи более пяти секунд.
Кровь на бетоне. Бетон не может впитать кровь, ее могут слизать собаки.
Максимилиана избили в подъезде дома, который на пятом этаже хранил историю
его души, а душа Максимилиана кровоточит; Максимилиан не замечает
естественной крови своего организма, но кровь души наполняет его странно
преобразовывающие цветовое многообразие глаза. Кровь друзей - нож, режущий
твои мысли, мои мысли; мой стон становится стойкой звуковой единицей. Я
стоял возле койки Максимилиана, а все-таки за окном проплывало новое слово,
и кто-то готовился к прыжку с n-ого этажа n-ого дома. Родной город порождал
уродство. Просто двое влюбленных расстроились из-за жеста. А город
продолжал...продолжал проникать в окна моего мозга. Карие глаза моей
возлюбленной уже закрылись, спасая уникальность сна в то время, как я стоял
возле Максимилиана, потом, присев, прижимал его руки к своему сердцу.
Максимилиан сражался с болью, и я старался помочь ему. Что поделаешь, мой
милый друг?.. Боль - наш удел. Надо принимать боль с благодарностью. Боль -
это наша жизнь. Многие не умеют любить боль - они умирают или уже умерли,
хотя их биологические часы все еще отсчитывают секунды, минуты, и их
организм функционирует и руки касаются перил и дверных ручек, их глаза
читают вывески и обращают внимание на цены, наблюдают за транспортом, а
умение говорить выдает в них способность мыслить; лишь душа догорает внутри
вместе с непрочтенными книгами, неувиденными картинами и киношедеврами и
неуслышанными музыкальными откровениями.
Явление Розы. Губная помада по краям чашки. Запах "Диора", кофе,
табака. Роза появляется в золотой парче. Ее испорченный похотливый взгляд
наполняет комнату. В комнате освещены предметы. Лиц практически не видно.
Максимилиан рассматривал старинную фарфоровую вазу. Зеркало в серебряной
раме отражало его затылок и часть лица Розы. Я сидел на кресле у