"Нестор Иванович Махно. Воспоминания (книга 2) " - читать интересную книгу автора

их еще больше. Для меня лично после прочтения двух-трех номеров этой газетки
было несомненным, что она издается людьми предприимчивыми именно в области
торговли и вещами, и своей совестью; людьми, которые через фронт только
проехали, а крестьян и рабочих видели, вероятно, только тогда, когда, в силу
революции и роли в ней трудящихся, последних никак нельзя было обойти, ибо
они всюду были впереди - и в часы побед революции, и в часы смерти за нее.
Но предпринять против этих лжеанархистов сейчас ничего нельзя было. С
одной стороны, потому, что наше движение, будучи разрознено на множество
групп и группок, не связанных между собой даже единством цели, не говоря уже
о единстве действий в момент революции, вмещало в свои ряды всех, кто
уклонялся от ответственности момента и бежал из своих лагерей, делая под
прикрытием анархического принципа "Свобода и равенство мнений есть
неотъемлемое право каждого человека" от имени анархизма все, вплоть до
шпионства, в пользу большевистско-левоэсеровской власти за денежное
вознаграждение. А с другой стороны, еще и потому, что в это время поход
против анархизма Ленина и Троцкого не был еще прекращен, и наше выступление
против людей, именовавших себя анархистами, могло быть ложно истолковано,
могло сыграть на руку преследовавшей нас власти.
Беда была в том, что, будучи разрозненными, не имея за собой
организованных широких трудовых масс, русские анархисты растерялись и в
большинстве своем вступили на путь - полумолчаливый путь - симпатии по
отношению к делам большевистско-левоэсеровской власти. Все это власть учла с
особым удовлетворением и с намерением извлечь из такого положения известные
выгоды, так как самыми опасными оппозиционерами для нее были революционные
анархисты.
Власть шаг за шагом начала допускать снова выход анархистской прессы;
начала разбираться, с какими анархистами следует считаться, а с какими не
следует. Отсюда заметно начинает появляться в наших рядах мысль о
приспособленчестве, некрасивом, иезуитском приспособленчестве. Наиболее
сведущий в области торгашеского приспособленчества элемент перестает думать
об организации сил своего движения; он перебегает к большевикам, оставаясь
со званием анархиста. И эту свою перебежку часто смешивает с принципом
"свободы мнений", с которым он, дескать, ничуть не порывает связи, а,
наоборот, стремится укрепить его в анархических рядах.
В самый тяжелый и для революции, и для анархизма момент - требующий
тяжелых усилий анархического коллективного ума и энергии - анархисты,
получившие образование за счет трудящихся еще до их вступления в
анархические ряды, научившиеся как будто кое-что понимать, научившиеся
красиво говорить и писать, потянулись целыми вереницами, по-над фронтом
борющихся с оружием в руках трудящихся масс, в большевистские
культурно-просветительные отделы консультантами... И создавалось
впечатление, что для этого рода анархистов-революционеров жизнь
анархического движения чужда, ибо для движения нужно было слишком тяжело, и
с большими опасностями на тяжелом пути, работать. А они призваны ведь не
работать, а только советовать другим, как надо работать. Этим своим грубо
неверным пониманием задач революционного анархизма в момент революции,
когда, помимо фронтов контрреволюции, появляются и на теле самой революции
язвы, ведущие к ужасам политического, а иногда и физического
взаимоистребления самих носителей ее идеалов, наши товарищи, с именем и
сознанием (в большинстве случаев неизвестно только чего), наносили удар за