"Макс Мах. Карл Ругер: Боец ("Карл Ругер" #1)" - читать интересную книгу автора

будущего поражения во всех подробностях, и его затошнило.
- Что... - пролепетал он, не в силах справиться с охватившим его
чувством, в котором смешались страх, жалость и отвращение. - Что ты такое
говоришь, Карла?!
- Не будь слюнтяем, Карл! - потребовала девушка. - Будь мужчиной!
Ее полные губы разошлись в улыбке, открыв белые, как сахар, ровные и
острые зубы. В ее зеленых глазах кружили хороводы демоны страсти и смерти.
- Ты что, не знаешь, что случится, когда войска короля ворвутся в Линд?
Ее голос звенел от возмущения, но в нем не было страха. Он ударил
Карла, как плеть, и Карл очнулся, ощущая стыд за свою слабость, проявленную
перед Карлой. Но он быстро взял себя в руки, глубоко вздохнул, облизал губы
и посмотрел на Карлу, не пряча взгляда.
- Говори, - приказала она, встретив его взгляд, и повела плечами. Она
знала, что делала. От этого движения плавно качнулись ее большие груди, и
увидевшего это чудо Карла обдало жаром.
- Ты красивая, - сказал он, чтобы не молчать.
- Дальше! - Карла была неумолима.
- О чем? - В самом деле о чем он должен был говорить? И зачем?
- Начни с лица, - предложила она медовым голосом. - Тебе нравится мое
лицо?
- У тебя очень красивые глаза, - сказал Карл.
Начав говорить, он почувствовал неожиданное облегчение, а через секунду
уже забыл обо всем на свете, рисуя словами портрет Карлы. Карл был точен в
деталях и выразителен в сравнениях. Он был честен, говоря только о том, что
видел, и так, как видел это он. Он презрел запреты, вернее - напрочь о них
забыл, подробно описывая то, о чем и упоминать-то вслух было не принято. А
потом слово стало делом, и Карл узнал, какие у нее мягкие и податливые губы;
ощутил, как ложится в ладонь горячая и упругая грудь девушки, понял, о чем
говорят поэты, сравнивая кожу женщины с атласом или шелком, удивился,
почувствовав, какой жар скрыт внутри Карлы. Но все это случилось до того,
как Карл растворился в потоке своей и ее страсти. Тогда исчез мир, и слова
потеряли смысл, и разум отступил, освободив поле боя чувствам...
Через несколько часов, оставив разнеженную Карлу на сеновале, он
возвратился в дом, коротко взглянул в глаза отца, сидевшего в кресле у
кухонного стола, на котором Магда готовила обед, опустился перед ним на
колени и поцеловал Петру руку. Ничего не было сказано, но Магда заплакала, а
Петр нахмурился, но тоже ничего не сказал. А Карл, встав с колен, пошел в
комнату родителей, открыл отцовский сундук и достал оттуда старую кольчугу и
широкий солдатский меч. Через час он был уже на южной стене. Там, на стене,
он и встретил тот рассвет.
На востоке вставало солнце, а по земле стлался низовой туман, и из
этого белесого холодного марева бесшумно выходили идущие на приступ илимские
солдаты. Это называлось генеральным штурмом. Так сказал старый десятник,
стоявший на стене недалеко от Карла, но слова, которые так любил Карл,
слова, которыми он умел рисовать точно так же, как углем и красками, слова
больше ничего не значили. Его душа была уже в бою. Все остальное, что
приключилось с Карлом в этот день, стало всего лишь продолжением того, что
уже состоялось в его душе в ночь перед боем. Не было ни страха, такого
простительного перед лицом воплощенного ужаса войны, ни робости. И пьяного
азарта юности, не ведающей смерти, не было в помине. Все, с кем он дрался в