"Охота на последнего дикого мужчину" - читать интересную книгу автора (Валвей Анхела)

Глава 8

Как все началось? Возможно, с одного из тех неожиданных виражей, когда случай резко переворачивает твою жизнь. У меня никогда не было «бабок», денег, евро или как еще теперь говорят. Мы уже давно просто проживаем остатки богатства тети Мари, добавляя то, что зарабатываем честным трудом, потому что у нас никогда не было возможности получить деньги каким-то другим образом, и хотя я играю в лотерею с бабушкой, до сих пор мы еще ничего не выиграли.

Не желая чувствовать себя неудачницей, я считала, что удача здесь ни при чем. Я говорила себе, что нечего жаловаться: вот вчера в кошельке не было ни евро, а сегодня есть хотя бы один. Однако на меня это почти никогда не действовало. «Бабки» не дают счастья, но помогают залечивать душевные травмы при его отсутствии.

Последние два дня единственным бальзамом для моей души был Эпикур и группка его последователей, в чьем учении сочетались скептицизм и страсть, а это отвечало перепадам моего настроения и нуждам моей души. Я была убеждена, что следует благодарить природу, которая позволяет легко достичь необходимого и мешает получить избыточное. Я знаю, что изобилие – это нечто ненужное, однако в мире, подвластном его тирании, необходимы значительные усилия воли, чтобы придерживаться такой идеи. Самодостаточность – это большое благо, но нужно признать, что я им обладаю исключительно в физическом смысле: мне всегда хватало тех немногих вещей, которые я имела, и я довольствовалась малым. Те, кто не стремятся к изобилию, больше им наслаждаются, я, например. Поэтому я знаю, что получу от него все возможное. Даже Эпикур не советовал довольствоваться малым, не терять чувство меры, и это войдет в привычку и станет фундаментом будущего счастья. Оно имеет свои границы, но вполне достижимо. А так как разумность – главное из достоинств, а я считаю, что обладаю им, то буду пользоваться им сегодня, и завтра, и послезавтра, и потом… Я не боюсь правосудия, потому что все, чем владею, я получила от природы. Правосудие – это не дар, полученный человеком при рождении, а социальный договор, который варьируется в зависимости от обстоятельств и исторического момента. Я не совершила преступления и не поддалась искушению, я только взяла то, что природа невинным образом положила в мои руки.

И я верю, что выйду из этого переплета невредимой.

Однажды ночью мне позвонила моя подруга Коли, и в моей жизни все существенно изменилось. Пришло время играть, и я знала, что мои номера выигрышные. Надо только остаться живой, чтобы сорвать большой куш.

Мою подругу Коли зовут Флор, она расположена к полноте, и я считаю ее привлекательной, крупной и соблазнительной самкой, у которой, безусловно, больше шансов найти себе пару, чем у меня, в наше время человеческие самцы держат нос по ветру, выслеживая нас. Все знают ее как Колифлор.[6] По правде сказать, я не так воспитана, чтобы называть ее этим именем, поэтому зову ее Коли. По моему мнению, она одна из немногих, конечно не считая Бренди, настоящее призвание которой быть женщиной-объектом, доведенной до психической крайности. Однако она единственная из моих знакомых открыто призналась, что поступила в университет не только чтобы изведать то, о чем сообщала надпись на дверях аудитории: «Здесь ежедневно насилуют». Она сказала, что кроме этого хотела получить профессию, чтобы зарабатывать на жизнь. На втором курсе она сменила факультет, бросив биологию, и перешла в медицинскую школу, вскоре ее закончила и стала работать в больнице в ночную смену. Она поставляет нам с доном Мануэлем большое количество клиентов. Каждый раз, когда кто-нибудь у них умирает, она беседует с родственниками и дает им нашу карточку. Дон Мануэль никогда не платит ей комиссионные. Обычно потом я провожу пару вечеров с Коли в окрестных барах, выступая в роли приманки, на которую она ловит какого-нибудь неудачника-полуночника или больного с отслоением сетчатки.

Я знаю Коли с раннего детства. В ней и тогда было что-то от нынешней Колифлор: генерал Норман Шварцкопф в юбке с соской во рту и идеей-фикс – встретить мужчину, который разобьет ей сердце.

Однажды вечером я находилась в часовне, которую мы используем как зал для бдений у тел покойных и где в то время лежала старуха, а компанию ей составлял только бывший любовник одного из ее внуков, очень впечатлительный и чувствительный юноша, который прорыдал около получаса, а потом попрощался со мной, крепко меня обняв и поцеловав в щеку. Он исчез, и мы с доньей Ампаро на несколько минут остались одни. Потом я удалилась в офис, села в кресло шефа и немного почитала Эпикура, постепенно уясняя, что для него – мудреца и счастливого человека – было одинаково важно хорошо жить и хорошо умереть. Через некоторое время у меня в голове стали роиться ненужные вопросы. Я почувствовала, что меня сморит сон, если я не успею найти среди видеокассет шефа с Дорис Дей такую жемчужину, как «Интимные откровения» с участием Джесса Франко.[7] Я могла поклясться, что прошлым вечером видела эту кассету в сумке дона Ориоля, которую тот оставил, когда зашел в мастерскую, чтобы что-то забрать. Я направилась к полке, где стояли кассеты, и в этот момент зазвонил телефон. И как всегда в таких случаях, когда эта зараза застает меня врасплох, я чуть не подскочила и мое сердце чуть не выскочило из груди.

– Говорите! – закричала я.

– Это ты, Кандела? Какое дерьмо…

– Слушай, подруга. Запихай свое дерьмо себе в рот.

Я уже привыкла к таким звонкам.

– Не вешай трубку, это я, Флор! Не вешай трубку, черт побери!

– Коли, можно узнать?..

– Ты должна приехать в больницу, пожалуйста. Мы здесь вдвоем с Эктором, одни на этаже, а Эктор только практикант, черт, он даже еще не получил диплома. А я… подруга, не представляешь, в каком я состоянии.

Когда Коли немного успокоилась, я наконец поняла суть дела: у них есть клиент, он цыган, и у него ортодоксальная семья. Я оставила донью Ампаро в одиночестве, включила автоответчик, заперла дверь и поймала такси.

Я быстро доехала до больницы. Коли стояла в дверях, ждала меня и дымила как паровоз.

– Поезжай на другом лифте, не хочу, чтобы тебя видели, – сказала она мне. – Мы его положили в отдельную комнату. Не было времени ничего оформить.

– Не надо так волноваться, дорогая. Мы же не роды принимаем, верно? – успокоила я ее. – Мы просто обеспечим достойное и заслуженное успокоение еще одному смертному.

– Ха, сама с ними поговори. Ни Эктор, ни я не в состоянии сообщить им.

Патриарх лежал на спине на раскладной кровати, прикрытый белейшими, но проштампованными простынями, так что можно было определить имя больничного спонсора. Покойный был худым, жилистым, с выдающимся смуглым носом торчащим вверх, и напоминал персонаж из книги о сверхъестественных силах. На голове у него была шляпа, а в руках он решительно сжимал красивую, довольно тяжелую трость, способную нанести серьезные увечья. В ее центральной части была вставка из чего-то вроде стекла, заполненная жидкостью, похожей на воду. Хотя он умер три часа назад, у него все еще стояла капельница и он был подключен к медицинским аппаратам, выносящим единодушный и безоговорочный приговор: все по нулям, конец.

– Вы не хотите убрать капельницу? Вы его так накачаете, что когда прибудем в «Долгое прощание», он еще пару часов будет исходить мочой. Вы могли бы оставить зонд. Будет потоп, – с горечью пожаловалась я. Такие вещи часто случаются после того, как кто-нибудь протянет ноги. И даже еще кое-что похуже. Так что перед тем как отправиться в последнее путешествие, лучше заранее покакать и пописать, поскольку потом обстоятельства уже не позволят сделать для этого остановку.

– Дело в том, что они не знают о его смерти, – шепотом сообщил мне Эктор.

– Они?

– Семья! Поэтому мы тебя и позвали, чтобы ты им… сообщила. Они уже три часа орут и клянутся, что если с их папой что-нибудь случится, они здесь камня на камне не оставят. «Если папа умрет, – говорят они, – мы всех зарежем, отсюда ни один лекарь-шарлатан живым не выйдет, если папа не будет жить». Мы в ужасе. У старика была эмфизема легких. Он уже лежал в больнице с этим диагнозом двенадцать раз. Когда его привезли этой ночью, он был без сознания. – Коли вздохнула, еще раз выругалась и взглянула на старика испуганными глазами. – Будь проклята мать, которая его родила…

– Мы сказали им, вернее, старой женщине, которая единственная была похожа на вменяемую, что он очень плох и чтобы они не строили иллюзий… – Эктор смотрел на меня так, будто я была главным хирургом.

– Я их предупредила, что они могут его потерять: это неудивительно, если учитывать его возраст, и тогда большее, что они могут сделать, это похоронить его по высшему разряду. Наверняка они перевозят наркотики или драгоценности, а возможно, они карточные шулера. Должно быть, у них денег как грязи.

– Четверть часа назад я попросил его супругу держаться, не беспокоить больного, потому что ему становится все хуже и любое волнение опасно для него. – Эктор потел и промакивал лоб белым бумажным платком. – А они подняли такой шум, что теперь вряд ли ему что-нибудь поможет, потому что они его почти доконали. И не только его, но и других больных на этаже, которые и так очень слабы.

– А шляпа и трость? – спросила я.

– У нас не было возможности их убрать; дети сказали, что, если мы тронем их папу, который никогда в жизни не снимал своей шляпы и не оставлял трости, с тех пор как стал взрослым, они сделают из наших голов утиные гнезда.

– Боже, а это что значит?

– Предполагаю, ничего приятного. – Эктор бросил безрадостный взгляд на труп, а потом на дверь. – А в соседней палате у меня тяжелый пациент. Мне нужно его осмотреть. Если тебе не удастся объяснить все родне и ты не заберешь отсюда этого типа, нам придется дождаться утра, когда придет следующая смена, и тогда нас обвинят в том, что мы держали мертвого пациента в течение десяти часов, не выписали свидетельство о смерти и в положенный срок не отправили его в морг. Мы будем выглядеть полными идиотами, которые не могут отличить живого пациента от мертвого тела, лишенного признаков жизни, и, возможно, мы попадем на страницы газеты, где охотно публикуют истории о небрежности или некомпетентности врачей, – закончил он свою речь с презрительной улыбкой.

– Кандела, – Флор схватила меня за руку, – иди, попробуй, а если они взбеленятся, ты просто спокойно уйдешь, ведь ты не отсюда, а мы дождемся восьми часов утра и получим нагоняй. Но если это будет возможно, надо объяснить, что смерть была вызвана естественными причинами, и раз уж пациент умер, его необходимо отвезти в похоронное бюро. Мы вызовем «скорую помощь» и отвезем его к вам, ты наведешь красоту и сделаешь все необходимое, все будут довольны. У меня будет эмболия, если это еще продлится. Я видела одного из сыновей патриарха с вот таким кривым ножом. Его зовут Антонио, он велел, чтобы мы были осторожны с его папой и не считали его каким-то дерьмом. Когда я его выслушала, у меня сразу поднялось давление, верно, Эктор? Пусть тебе Эктор расскажет, как я все пережила.

– Ладно, – согласилась я, – только прошу, не надо умолять меня на коленях, ненавижу женщин, которые унижаются при каждом удобном случае.

И они оба вздохнули с облегчением.