"Хорьки" - читать интересную книгу автора (Мафунэ Ютаки)

Действие второе

Декорации те же, но кругом все убрано, чувствуется, что дом опустел. У очага разложены плоды папайи, мелкие кокосовые орехи.

Вечер.

У очага при свете тусклой лампочки сидят Mансабуро, коренастый мужчина, с лицом черным от загара, и О-Тори. Перед ними пачки банкнот и столбики монет. Мансабуро, затаив дыхание, наблюдает за О-Тори: она считает деньги. Руки ее слегка подрагивают. Время от времени зоркие блестящие глаза О-Тори находят Мансабуро.

О-Тори. Восемьдесят, девяносто, сто… Итого – пятьсот иен… Пятьсот и пятьсот – тысяча…

Мансабуро со стоном делает выдох.

Десять, двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят, семьдесят, восемьдесят, девяносто, сто; сто плюс десять, двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят, семьдесят, восемьдесят, девяносто – еще сто, итого – двести. Двести и эти пятьдесят – получается двести пятьдесят две иены пятьдесят дзэни.[7] Итого – вот тысяча двести пятьдесят две иены пятьдесят дзэни.

Оба какое-то время молчат.

Ошибки быть не должно… Итак.

Мансабуро (от напряжения у него срывается голос). Ошибки быть не должно. Все верно. (Переводит дыхание.)

О-Тори (серьезно). Вот, Сабу, еще раз говорю. В моем положении нелегко было выбраться из Дзёсю с такими деньгами. Я простая ткачиха. Хочу, чтобы ты знал: я рисковала – это не раз плюнуть, в самом деле…

Мансабуро (шмыгает носом от избытка чувств). Понимаю, тетушка! Не мастер я на красивые слова… Когда писал тебе оттуда, то даже мечтать не смел о таком одолжении, правда-правда! Я и теперь еще как во сне. Я понимал, что в этом году во время праздника Бон истекает срок Ияма и дом так или иначе перейдет к нему… Услышал как-то, что на заработках за три года можно накопить тысчонку, решил поехать на юг… И моя жизнь и жизнь моей семьи висела на волоске. Где уж нам отложить хоть десять грошей! И на поездку взял в долг у хозяйки… Только что самоубийством всей семьей не кончаем.[8] Вот я тебе и выплакался. Получил в ответ телеграмму – не поверил, полдня с женой ее разглядывали… (Пауза.) Отдал дом Ияма, оставил мать без крыши над головой – что мне на это возразить?! Век не забуду! Тетушка!

О-Тори. Человек не должен так падать духом. Погляди на меня! Ты ведь знаешь, что меня из деревни прогнали как воровку? Потом – этот Ямакагэ, потом – кухаркой была в артели землекопов. Но когда у тебя решается вопрос жизни и смерти – примчалась с деньгами. И теперь уж все здесь смотрят на меня совсем другими глазами. Ха-ха-ха!

Мансабуро (с чувством). Точно! Второй такой замечательной женщины, как ты, на всем свете не сыщешь. (Внезапно переходит на официальный тон.) Итак, тетушка, какой же ты хочешь процент?

О-Тори. Никаких процентов!

Мансабуро (изумленно). Как так? Я… это, я… не понимаю!

О-Тори. Не беспокойся! Ты что же, обязательно хочешь платить проценты, как положено?

Мансабуро (скрывая радость). Ну, это дело особое!

О-Тори (теперь уже твердо и сурово). Зато, Сабу, ты напишешь мне расписку, что отныне во всех делах будешь поступать по моему усмотрению. А точнее, во всем, что касается этой усадьбы…

Мансабуро (вдруг забеспокоившись). То есть как это?

О-Тори. Ха-ха-ха, вот дуралей! Это же так просто! Пока ты на заработках, я буду вместо тебя вести все дела. В этом доме! Понятно?!

Мансабуро. Да я сам хотел об этом просить! Вот ведь как! (Пауза.) Но все-таки деньги, тетушка, страшная вещь. Я у Ияма всего-то за двести иен заложил эту усадьбу. А теперь набежало тысяча двести пятьдесят две иены пятьдесят дзэни. У меня ведь и самолюбие есть, и приличия я знаю. И помню, что существует долг перед предками. Честное слово. Я и на юг-то уехал, чтоб только вернуть эту усадьбу. А остался – попал бы в кабалу к Ияма…

О-Тори. Да Ияма меньше всего думал вернуть назад свои деньги!

Мансабуро. Как?! Денег не хотел?!

О-Тори. А вот так! Он во что бы то ни стало мечтал заполучить этот дом. Неужели непонятно, Сабу?! Для Ияма лучше, если бы ты не отдал денег до истечения срока. Он жаждал как можно скорее овладеть домом. Потому так и наседал на вас…

Мансабуро. Д-дом этот?

О-Тори. Грешно тебе было закладывать его за тысячу и даже за две. Р1яма-то соображает! Здесь скоро железная дорога пройдет, и как раз на этом самом месте будет вокзал. Что, оценил теперь свой дом? Можно отдать его под магазины. А рестораны еще больше дохода принесут. Я себе так и представляю. Будь осторожен, Сабу! Я его раскусила.

Мансабуро. Хм…

О-Тори. Ха-ха-ха! Хорошо, что ты подоспел. А то этот мерзавец денег не берет: отдавайте, мол, дом, как обещали. Я ему: «О чем тут толковать, раз деньги возвращаю», а он: «Хоть ты и отдаешь мне за Мансабуро все деньги сразу, я их не возьму и ни с кем, кроме него, разговаривать не стану». Он просчитался, думал, что ты не приедешь. У этого мужика голова работает, хоть по его виду этого и не скажешь. Требовал, чтоб сегодня же срочно переписали дом на его имя. Даже я и то места себе не находила, пока ты не появился. Ну что ж. Сабу, все хорошо, что хорошо кончается. Ах, до чего здорово!

Мансабуро. Тебе спасибо, тетушка! Мне такого счастья до сих пор не выпадало…

Каждый задумывается о своем.

Тетушка! У меня к тебе огромная просьба.

О-Тори (со смехом). Валяй! Все выслушаю.

Мансабуро (с радостью). Только не сердись, тетушка! Дело вот какое: из-за меня у матери столько неприятностей. Ей уж недолго осталось… мне бы хотелось скрасить ее последние дни, а другого такого случая не будет. Да и перед людьми предстать в ином свете. Ведь надо мной все издевались: мол, Сабу оставил мать на произвол судьбы, аж на юг отправился на заработки. Спаси мою честь, тетушка!

О-Тори. Все вокруг да около… Говори-ка прямо.

Мансабуро (нерешительно). Скажи матери, что эти деньги, тысячу иен, я заработал на юге за три года. И в деревне, всяким там Кихэям, – то же… Что, чересчур многого хочу?!

О-Тори (сердито). Твоя мать! Глаза бы не смотрели на эту сумасшедшую старуху! Глядит на меня волком. Она и раньше такая была… Я даже думала ей выложить эти денежки, сбить с нее спесь.

Мансабуро. Так-то оно так! Я тебя, тетушка, прекрасно понимаю. Я сам по дороге домой о том же беспокоился… Мне ведь всегда о тебе говорили как о враге. И матушке нелегко, это уж точно. Она только что, вне себя, снова ругала тебя. Вот проклятие, честное слово. Ты уж не обращай на это внимания, сделай милость…

О-Тори. Если старуха узнает правду, то пойдет по деревне скандалить… В самом деле, ни к чему мне, чтобы дело разладилось. Ладно! Будь по-твоему.

Мансабуро. Ну, тетушка, век не забуду! Ты уж прости меня… До чего же хочется теперь поскорее показать матушке эти деньги!

О-Тори. Ох уж эти мне сыновьи чувства! Тошно видеть эту мерзкую старуху, честное слово. Но она мать тебе… Ну, что же, пойду. Не хочется мне с ней встречаться. (Уходит.)

Мансабуро, скрестив на груди руки, не отрывает глаз от денег. У выхода в сторону пролива появляется О-Кадзи. Вид у нее изможденный.

О-Кадзи. Ох, сердце не на месте, и душа болит: воровка по дому рыщет. Сабу, о чем это ты опять тут болтал с этой мерзавкой? Ведь говорила я тебе, не ввязывайся ты в разговоры с нею. Смотри, зазеваешься, попадешь в беду!

Мансабуро. Ну-ка, матушка, погляди сюда. Видала ты когда-нибудь такое? Хорошенько гляди! Ну, как?

О-Кадзи (покачивается). Как во сне, Сабу. Неужели ты привез их с юга? Не врешь? А?!

Мансабуро. Возьми-ка их в руки. Как тебе?!

О-Кадзи (благоговейно подносит деньги ко лбу). Будь я проклята! Как же ты намыкался, чтобы столько скопить! Эх, видел бы покойный отец! (Вытирает слезы.) Ох, Сабу, наконец-то я могу смотреть людям в глаза. Так мы вернем усадьбу?

Мансабуро. Сколько ж я тебе горя причинил… Но теперь будь спокойна…

О-Кадзи. Да что обо мне говорить, я как подумаю, как вы там бедствуете… Ох! И помирать не страшно. (Вдруг в ужасе.) Сабу! Ты эти деньги показывал О-Тори?

Мансабуро. А как же, похвастался!

О-Кадзи. Ну что за дурень! Даже матери еще ничего не сказал, а этой воровке уже похвастался, как будто ты не знаешь, какая она разбойница. Для чего она вернулась? Пронюхала, что ты денег накопил, и прилетела. Ты у нее на прицеле, Сабу! А ты с такой дрянью переписку завел! Не ожидала я от тебя!

Мансабуро. Я ведь думал, может, она когда чем поможет. Прослышал, что разбогатела…

О-Кадзи. Дурень ты, дурень! Такой простофиля! Ты что же, Сабу, не помнишь, за что ее прогнали из деревни? Покойный твой отец вышвырнул ее из дому. Как она буянила, сколько раз вмешивалась полиция! Из-за нее нам было стыдно людям на глаза показаться. Ни один человек с нами не знался. И вдобавок, когда отец умер, она устроила скандал, чтоб отхватить себе дом. А теперь чего ей понадобилось? (По бледному лицу О-Кадзи пробегает дрожь.) Ей твои денежки нужны! Будь осторожен! Каждый раз, когда эта мерзавка здесь появляется, непременно случается несчастье. Одурачит она тебя! Выгони ее немедля! Ты только посмотри, какой у нее взгляд!

Мансабуро (растерянно). Ясно! Все будет хорошо! Буду держать с ней ухо востро! А ты давай-ка переходи в дом. В конюшне тебе оставаться – перед людьми неудобно: я как-никак уже дома…

О-Кадзи. Пока ты не выгонишь О-Тори, я глаз ночью не смогу сомкнуть… С тех пор как ты вернулся, я за ней приглядываю… Если она будет кружить возле твоей комнаты, я ее убью, честное слово. (Все больше распаляясь.) Честное слово. Я не успокоюсь, пока эта дрянь не уберегся из нашего дома!

Мансабуро. Мне, дорогая матушка, сорок лет как-никак… Ха-ха-ха…

О-Кадзи (запинаясь от волнения). Отнеси скорее эти деньги Ияма. Случись что, как тогда быть?

Мансабуро. Ладно-ладно. Не беспокойся, мы договорились, что Кихэй отнесет.

О-Кадзи. А вот и он, кажется! Сабу, поаккуратнее с деньгами! А, черт! Сабу, по деревне ходят слухи, что она была в Дзёсю любовницей у какого-то богатея, а потом отравила своего сожителя и прибрала к рукам все его деньги. Гляди! Это же разбойница! (Уходит трясущейся походкой.)

Кихэй (влетает). Думал пораньше прийти, да пропустил чарочку, хоть и давал себе слово не пить, пока не выполню твоего поручения.

Мансабуро (заворачивая деньги). Я уж заждался! Ненадежный ты человек!

Кихэй. Виноват!

Мансабуро. Как бы то ни было, отнеси это. А потом будем пить сколько влезет, поди, не терпится…

Кихэй. Вот это? Постой! Дай-ка хоть подержу немножко. Черт, даже не верится! Неужели ты и впрямь привез такие деньги, Сабу?

Мансабуро. Кто ж, как не я!

Кихэй. Нет, в самом деле? Надо было и мне на юг податься. Эх, жалость какая! Я как узнал, что ты приехал дом спасать, поразился, честное слово…

Мансабуро. Потом поговорим, а сейчас отправляйся живо за распиской от Ияма. Очень тебя прошу!

Кихэй. Неужели все это ему достанется? Эх, жалость какая! Хоть бы на денек их мне! Вот было бы дело! Черт! Неужели все это попадет в мошну мерзавца Ияма? Черт! (Стонет.)

Мансабуро. Ха-ха-ха, а не лучше для тебя бочонок сакэ? Пойти, что ль, и мне, посмотреть, как танцуют, давно уж не видал! Как вернешься, Кихэй, за мной, будь спокоен, не пропадет.

Кихэй. Эх, Сабу, не поехать ли на сей раз и мне с тобой на юг? Ах, жалость какая!

Уходят. Через некоторое время Мансабуро возвращается, с ним – Ямакагэ и Фурумати.

Фурумати. О тебе, право, столько разговора! Еще до твоего приезда шуму в деревне было! Одни говорят, Мансабуро привез две-три тысячи. Другие: мол, раз он отдает долг Ияма, должно быть, – тысяч пять… А то поговаривают, что все десять нажил… во как!

Мансабуро. Ха-ха-ха, от пересудов никуда не денешься…

Ямакагэ. Из наглей деревни уехали десять семей, а преуспел ты один. (Испытующе смотрит.) Сколько ж ты заработал? Отгадать? (Растопырив пальцы на руке.) Пять тысяч?

Мансабуро. Ха-ха-ха…

Ямакагэ. А?!

Фурумати. Сейчас в деревне и про Бон забыли, все шумят, только и гадают, какое у вас с О-Тори состояние. Мир перевернулся. Мать-то твоя что должна чувствовать?!

Мансабуро. Верно, так или иначе все уладилось…

Ямакагэ. Кстати, Сабу… (покашливает) на минуточку, разговор имеется. Все о тех же долгах… Дело в том, что мы не знали о твоем возвращении…

Мансабуро. А, вот вы о чем! Спасибо вам огромное. Мне все подробно доложили и матушка, и Кихэй… вы уж нас извините…

Ямакагэ Гм… Да, мы вроде договорились уже о расчете, но…

Фурумати внимательно слушает.

Но с нашей стороны такое соглашение в какой-то мере уступка, ведь мы имели дело с твоей матушкой. (Говорит себе под нос, полушепотом). Ну а раз ты приехал, нам надо все заново оговорить. Исэкин – особая статья, а мы вот с матушкой Фурумати одного мнения. (Покашливает.)

Мансабуро. Так в чем же дело?

Ямакагэ (потупившись). Короче, мы в общем хотим, чтоб с нами рассчитались наличными, как с Ияма.

Мансабуро. Ну уж извините, сэнсэй, ведь у нас посредник был, Кихэй…

Фурумати смотрит на Ямакагэ. словно желая сказать. ‹Говорила я!»

Ямакагэ. Но раз мы встретились с тобой, нам не нужны никакие посредники!

Входит О-Тори; возникает неловкое молчание.

О-Тори. Ага, все в сборе…

Фурумати (в растерянности). Ходила танцы смотреть?

О-Тори. Подойдешь – и сердце сжимается, чувствуешь, что и впрямь вернулась на родину. Мы с вами, сэнсэй, в прежние времена тоже неплохо танцевали, ха-ха-ха…

Ямакагэ вымученно улыбается.

Мансабуро (с хмурым видом). Эти господа, тетушка, сказали, что хотели бы получить с меня…

О-Тори. А что, есть еще какие-то счета?

Мансабуро. Да нет, все те же, о которых Кихэй договаривался.

О-Тори. Еще чего! (Пауза.) Вам же заплатили, сэнсэй?

Ямакагэ (в замешательстве). Кх, это… да нет. Я верну все, что взял вместо денег… Ну, это – лошадь и двенадцать циновок.

О-Тори. Да не может быть, чтоб вы всерьез… Что вы?!

Ямакагэ (себе под нос, полушепотом). Да нет, мы тут с матушкой Фурумати посовещались…

О-Тори (вдруг переходя на крик). Чушь какая-то! Раз вы не шутите, я тоже кое-что скажу! Вам тут, может, море по колено – ведете себя с деревенскими мужиками, как заблагорассудится, но О-Тори прошла огонь и воду, со мной этот номер не выйдет. Вы меня плохо знаете! Шантажисты!

Ямакагэ (робко). Да я же не с тобой разговариваю, а с Сабу…

О-Тори (в гневе). А это все равно! Думаешь, Сабу – простачок, вот и хочешь его надуть! Мошенники! Вы…

Ямакагэ (удивленно). Как? Мошенники?!

О-Тори. Вот именно! Я вас выведу на чистую воду! Вам понравится, если я раззвоню по всей деревне?! На это я мастерица, это я люблю! Полюбуйтесь: этот господин не держит своего слова.

Фурумати и Ямакагэ смущенно молчат.

Фуру мат и. Ни к чему так кричать, О-Тори! Люди ведь услышат…

О-Тори. А я и кричу, чтоб меня услышали. И всюду буду кричать.

Фурумати (еще более растерянно). Нам лучше уйти, доктор. Позору не оберешься. С этой женщиной спорить… (Направляется к выходу.)

О-Тори. А я вам так просто не дам уйти. Мы еще не кончили разговора. Ну-ка, сядьте, пожалуйста. Я хочу от вас все точно услышать.

Ямакагэ и Фурумати в замешательстве останавливаются у двери. Бодро влетает Кихэй.

Кихэй. Дело сделано! Ой, и вы тут, уважаемые? Надо пропустить по чарочке за удачу.

Ямакагэ и Фурумати возвращаются.

Сабу! Старик Ияма разложил денежки и всем, кто ни придет, похваляется, что, мол, эти денежки с юга приехали. Да, и взял он только тысячу двести пятьдесят иен. Остальные – сколько там? – две иены пятьдесят дзэни уступил, чтоб было на что обмывать. Вот и расписка: «Получил сполна». На, Мансабуро, погляди хорошенько.

Мансабуро (с трепетом берет расписку). Все точно.

О-Тори. Что ты сказал? Уступил две иены пятьдесят дзэни? Так?

Кихэй. Ага. Уступаю, говорит, две иены пятьдесят дзэни из общей суммы тысяча двести пятьдесят две иены пятьдесят дзэни. Для такого жадюги это здорово!

О-Тори (кричит). Отнеси обратно! Что за дурень! Ты же отдавал громадный долг, это тебе не штуку ткани купить! Отнеси и скажи: Сабу не так беден, чтобы выклянчивать гроши!

Кихэй. Сестрица! Ты недовольна?! А я-то его обхаживал… Ну хорошо, хорошо!

О-Тори. Что хорошо-то?! Ишь, голову потерял от восторга! Дурак ты нищий, вот кто!

Кихэй. Не срами меня…

О-Тори. Противно слушать! Вот увидишь, завтра старик об этом по всей деревне растрезвонит. Пойдет трепать, мол, сделал скидку Мансабуро – не иначе. Неси обратно!

Кихэй. Постой, не сердись так, сестрица!

О-Тори. Ладно! Давай сюда эти две иены и пятьдесят дзэни. Я их сама ему в рожу швырну. Он меня еще не знает, скотина…

Кихэй (растерянно). Да подожди! (Смущенно достает бутылочку сакэ.) Понимаешь, я по дороге купил.

О-Тори. Что?! На эти деньги?!

Кихэй. Да не принимай ты близко к сердцу! Это он мне дал на сакэ, я для себя выпрашивал…

О-Тори. Ах, подлая твоя душа, пропащий ты человек!

Кихэй. Он у меня не посмеет об этом и слова сказать! Я сам позабочусь. (Услужливо приносит чашку из кухни и передает ее Мансабуро.) Вот и чарка! Итак, все решилось, надо поздравить хозяина! И я свое дело сделал, Сабу!

О-Тори. Похоже, нет, Кихэй!

Кихэй. А что?!

О-Тори. Эти уважаемые господа пришли высказать недовольство тем, как ты все уладил.

Кихэй. Что, они?!

О-Тори. Говорят, та уплата не в счет, а ты так гордился…

Кихэй. Что-что? Неужели это правда, сэнсэй? (Повышая голос.) Правда?!

Ямакагэ, отвернувшись, покашливает.

Фурумати (в замешательстве). Да ладно, Кихэй, чего уж тут…

Кихэй (решительно кивает головой). Вот так-то лучше. Что это вы тут вздумали меня позорить?! Ну, матушка Фурумати, налей-ка чарочку, а! Буду пить всю ночь напролет. Эй, Сабу, давненько мы с тобой не пили вместе! Черт, разбогател теперь, мерзавец. Ну, пей!

Мансабуро (пьет сакэ и улыбается). Эх, вот теперь я чувствую, что и впрямь вернулся в деревню.

Кихэй. А ты сходи потанцуй – то ли еще будет! Верно, сестрица?

О-Тори. Сходи-сходи, Сабу! А то все твердишь: «родина, родина»…

Мансабуро (взволнованно). Так и есть, тетушка! Разве человек, который никогда не уезжал из деревни, это почувствует?

Кихэй (поднимается внезапно). А, ладно, пошли, Сабу! Как следует заткни расписку за пояс! Отдал я ее тебе?

Мане а бур о. Отдал, отдал! Ну, хорошо…

Кихэй (вдруг дико кричит, как сумасшедший). И-и-и раз! И-и-и два! И-и-и три! (Выделывает разные танцевальные па.)

Мансабуро и Кихэй выходят.

О-Тори (к Фурумати). А чего бы и тебе, матушка, не пойти посмотреть?

Фурумати (угодливо). И в самом деле…

О-Тори. И я догоню тебя по дороге… (Чуть ли не подталкивает Фурумати к дверям.)

Фурумати уходит, обменявшись взглядами с Ямакагэ. Он собирается следовать за ней.

Ты что ж, сэнсэй, в самом деле хочешь идти на танцы?! А у меня к тебе просьба – удели минуточку. Серьезный разговор предстоит. (Тащит Ямакагэ к очагу.) Хотела встретиться, побеседовать с тобой по душам, да все недосуг, честное слово… Но вот наконец-то мы остались вдвоем…

Ямакагэ. Кхэ! Какое дело-то?!

О-Тори (пристально глядя ему в лицо). В прежние времена про нас с тобой чего только не болтали в деревне, а когда ты меня бросил, я, бывало, со скандалом врывалась в твой дом. Да ты не так еще стар, чтоб забыть это…

Ямакагэ (натянуто улыбаясь). Г-глупости…

О-Тори. Ха-ха-ха… так и норовишь смыться, не бойся, теперь уже я не собираюсь сводить счеты.

Ямакагэ. Ну а что за дело?

О-Тори. Да, это не все. Я тебе кое-что интересное скажу. Я тут расшумелась, так что даже напугала Фурумати, эту старую кошку. Но тебя я считаю самым надежным человеком в деревне. Образованный, обходительный, ну, словом, и теперь можно влюбиться. Ха-ха-ха…

Ямакагэ (заинтересовавшись). С чего это ты мне так льстишь, О-Тори?

О-Тори. Поговорим серьезно. Дело в том, что я хотела просить тебя быть моим советчиком. Думаю поручить тебе одно прибыльное дельце… Гляди-ка! Он даже в лице изменился! Ха-ха-ха…

Ямакагэ (стараясь говорить бесстрастно). Что это за дело?

О-Тори. Мне нужен человек, который мог бы здесь меня заменить. Хорошо буду платить, щедро. Для тебя это должно быть выгодно… Хочу поставить тебя управляющим усадьбы Мансабуро. Вернее, своим управляющим.

Ямакагэ. Ты говоришь так, словно дом на самом деле твои.

О-Тори. Так оно и есть.

Ямакагэ. Гм, не знаю, что за подвох ты готовишь… Дом записан на твое имя?

О-Тори. Да. Но это пока секрет.

Ямакагэ. Гм…

О-Тори. Хорошо, если до моего возвращения ты какое-то время последишь за домом. Я все раздумываю, как извлечь из него прибыль. Я денег на ветер не пускаю, даже если это один-единственный грош. Такая уж у меня натура. Ну, что скажешь? Согласен? Нет?

Ямакагэ. Гм, можно попробовать!

О-Тори. Тем более что денежки сами поплывут в руки!

Ямакагэ. Ну что ты из меня д-дурака делаешь!

О-Тори. Ха-ха-ха, да я шучу… Ишь, какой сердитый! Ну ни чуточки не изменился с тех пор.

Ямакагэ уныло вытирает пот со лба.

Итак, решено! Тогда сразу же отправляйся в управу и перепиши на мое имя этот сарай.

Ямакагэ. Постой! Без согласия Мансабуро? Он потом поднимет шум, дело может далеко зайти…

О-Тори. Доктор, я человек неграмотный и в законах, как ты, не разбираюсь. Но я своими руками сколотила себе состояние. А для этого надо хорошо знать все ходы и выходы в этой жизни. Так что мне ни к чему твои нравоучения! Каким ты был трусом, таким и остался. Успокойся (открывает кошелек), вот, возьми задаток. Я хочу, чтоб ты отныне стал моим секретарем.

Ямакагэ. Ну, за такие деньги не трудно… (Сразу принимает рабски-покорный вид.)

О-Тори (многозначительно). Могу еще подбросить.

Ямакагэ. Хм, сколько же у тебя денег?

О-Тори (властно). Это тебя не касается, господин казначей! Тебе что больше по душе: сидеть в управе или прослушивать брюхо у кобыл?

Ямакагэ. О ч-чем ты?

О-Тори. А-ха-ха-ха, а может, в женихи ко мне пойдешь?

Ямакагэ все время вытирает пот со лба и шеи.

(Неожиданно серьезно.) Да, доктор, пока Сабу не уедет, никому ни слова.

Ямакагэ. Угу!

О-Сима (входит, шатаясь). Что за секреты?! Кровь заиграла у старой кобылы? Так, бородатый сэнсэй?! Не связывайтесь со старухой, святой человек… Тошно! Черт!

O-Topи. Тебя что, не пустили танцевать? Бесчувственная твоя рожа!

О-Сима. Что-что?!

О-Тори. Ха-ха-ха! Ничего странного, что ты бесишься, муж-то в тюрьме. Нашла бы себе кого помоложе!

О-Сима. Мы с тобой из разного теста; как же, стану я якшаться с местными вонючими парнями!

Тем временем Ямакагэ собирается уходить.

Эй, сэнсэй, забирай с собой эту каргу. Там в полях для вас найдется местечко…

Ямакагэ уходит, не сказав ни слова.

Подумаешь, гордый какой!

О-Тори. Жаль мне тебя, до чего ты опустилась… Хочешь выпить?

О-Сима (внезапно становясь серьезной). Говорят, у тебя в Дзёсю фабрика есть?

О-Тори. Напрашиваешься на работу?

О-Сима. Да я не о себе… И за что какой-то кухарке такая удача привалила? Глупо…

О-Тори. Просто у меня чутье…

О-Сима. А сколько ты платишь своим работницам? Я вполне серьезно спрашиваю…

О-Тори. Платить?! К чему мне это?

О-Сима. Как?! Зачем же они идут к тебе?

О-Тори. А вот затем…

О-Сима. Чушь какая-то! Неужели в наше время такие находятся?

О-Тори. Находятся…

О-Сима. Вряд ли они работают на совесть.

О-Тори. Это мое изобретение.

О-Сима. Вот, значит, как ты разбогатела…

О-Тори. У меня на фабрике тридцать работниц, и все – девочки. Когда они начинают подрастать и разбираться что к чему, я их тут же увольняю.

О-Сима. Напрасно я завела этот разговор. В такое место я своих девочек не отдам.

О-Тори. А, ты хотела своих дочерей пристроить! Лучше не надо.

О-Сима. Ну, по-родственному, дай им хоть какое-то жалованье, тетушка!

О-Тори. Я буду их кормить. И не более.

О-Сима. Мои дочки даром работать не будут, это нелепо… И неинтересно. Но где же ты берешь этих девчонок?

О-Тори. Сами приходят, хоть отбавляй!

О-Сима молча размышляет.

Входит Яго. Он в шляпе, украшенной цветами, на нем одна набедренная повязка, на поясе висит пустая банка из-под керосина, громыхающая на каждом шагу.

Яго (очень громко). Тетушка! Тетушка! Ты не забыла наш вчерашний разговор? Помочь обещала! Меня даже танцы не увлекают. Одолжи денег, тетушка!..

О-Тори. Что это ты? О чем?

Яго. Как! Как «о чем»!? Лошадь, да лошадь же! Если ты дашь мне пятьдесят иен, я куплю молодую лошадь. Вот что! Одолжи мне пятьдесят иен.

О-Тори. А, помню-помню. Ну ладно!

Яго. Что ладно-то?

О-Тори. Где она, эта лошадь?

Яго. Ее приведет барышник-пьянчуга. Не упустить бы такой случай. Торги будут, он там объявится.

О-Тори. Только гляди не зевай, а то этот барышник подсунет тебе падаль…

Яго. Что ты! Я в лошадях разбираюсь, где уж ему меня провести! Кого хочешь спроси в деревне. Я эту лошадь давно облюбовал. Именно эту! Если она достанется кому другому, я с ума сойду. Душа болит, честное слово…

О-Тори. Погоди. Сейчас принесу, пятьдесят иен хватит. говоришь?

Яго. Ага! Так одолжишь, а?

О-Тори (удаляясь в глубь сцены). Кому другому не дала бы, но ты мне как-никак родня…

Яго (высоко подпрыгнув, идет вслед за ней). Вот спасибо! Какие уж тут танцы… Прости, тетушка!

О-Тори. Совсем голову потерял, гляди не оброни! (Отдает ему деньги.)

Яго. Черт! Как можно! Небо услышало мои молитвы! Грех жаловаться! (Убегает.)

О-Сима. Одолжи и мне пятьдесят иен, тетушка!

О-Тори. А что ты оставишь в залог?

О-Сима. Хм, у Яго же ты не требовала залога?

О-Тори. Вот дура! Совсем в людях не разбираешься. Разве я стала бы так просто раздавать свои денежки?

О-Сима. А как же?

О-Тори. У этого парня участок земли по нынешним ценам все двести иен стоит… (Ухмыляется.)

О-Сима (возмущенно). Ох, гляди! Люди с тобой как-нибудь за все рассчитаются! За всё! Разбойница! Тебе на всех наплевать!

О-Тори (погруженная в свои мысли). В самом деле, заделайся я ростовщиком, то могла бы жить в нашей деревне без всяких забот. И безбедно провела б остаток дней… Тяжело в этом грубом мире. Тебе, О-Сима, наверно, тоже досталось, а скажи, ведь нигде не дышится так легко, как в родных местах? (Растроганно.) Пора и мне подумать… (Собирается уйти.)

О-Сима. Тетушка! Возьми моих дочек, дай им жалованье. А?

О-Тори. Нет уж…

О-Сима. Тетушка, тетушка! Ну тетушка!.. (Уходит вслед за ней.)

Занавес