"Анатолий Лысенко. Хомуня (Историческая повесть)" - читать интересную книгу автора

на новое летосчисление следует вычитать от старого это число.

Дорога, словно проложили ее по следу пугливого зайца, растерянно и,
на первый взгляд, даже бестолково металась между рекой и угрюмыми утесами.
Поднимаясь встречь потоку, она то резко взбиралась на крутые склоны, тесно
прижимаясь к отвесным скалам, - и тогда река как бы проваливалась куда-то
вниз, глухо шумела под обрывом, на дне пропасти, - то опять неожиданно
подходила к самой стремнине. Зеленоватый Куфис вскипал и пенился между
огромными валунами, сброшенными сюда еще во времена хаоса, еще в те
времена, когда злые джинны были заточены в глубокое подземелье и
постоянно, ссорясь между собой, сотрясали горы. Тугие струи яростно
наскакивали на отшлифованные глыбы базальта, разлетались на мелкие брызги,
и они, подсвеченные полуденным солнцем, сверкали розоватой, с фиолетовой
просинью, радугой, обдавали путников прохладой.
Разбиваясь о камни и тут же собираясь в стрежень, бурные воды
стремительно скатывались с двуглавой Ошхамахо - горы счастья - и неслись
на запад, в Сурожское море, до самой Тмутаракани, разграбленной и навеки
уничтоженной кочевниками.
Чем круче становился подъем, тем сильнее ревела и устремлялась вниз
река, тем тяжелее ступали, поднимаясь в горы, ослы, мулы, лошади и люди.
- Пошеве-еливай, человеконогие! Гы-гы-гы!..
Это трубный голос высокого и плотного, будто набитого мускулами,
косматого Валсамона. Первый раб-телохранитель походя, чуть склонившись с
седла, стеганул плетью зазевавшегося невольника - тот потянулся к
кизиловой ветке, хотел сорвать ягоду. Не оглядываясь, Валсамон пришпорил
коня и направился на свое почетное место у правой руки Омара Тайфура,
ехавшего во главе каравана.
- Гы-гы-гы! - эхом катился по ущелью трубный голос. - Не отставай,
счастливый!
Потирая обожженную плетью щеку, раб негромко, но злобно выругался,
плюнул вслед ускакавшему Валсамону и не спеша двинулся вверх по каменистой
дороге.


Полураздетые носильщики с красными, растертыми до крови плечами
еле-еле переставляли натруженные ноги, обутые в сандалии на деревянной
подошве, и не обращали внимания на голос грозного стража. Не хватало сил
даже порадоваться, что первый раб-телохранитель на сей раз не стал всех
подряд хлестать плетью, поиграл только с одним из их горемычных собратьев.
Погонщики не так устало, но тоже понуро тянулись за навьюченными товаром
ослами и мулами, опасливо поглядывали на телохранителей. Вооруженные
саблями, ножами, луками и стрелами, стражи дремали в седлах, по очереди
останавливались, пропуская караван, потом скакали вперед, лошадьми
наезжали на уставших невольников, сбивали их с ног, хлестали плетьми и
арапниками.
- Почему ты носильщиков зовешь <человеконогими>, Валсамон? - спросил
Хомуня, по возрасту самый старший в караване.
Валсамон снисходительно посмотрел на второго раба-телохранителя, снял
с головы засаленный, бывший когда-то белым, как чалма у Омара Тайфура,
платок, вытер лицо, водворил платок на место и лишь потом удостоил