"Убийство в Тауэре" - читать интересную книгу автора (Холт Виктория)

Глава 8 ВРАГИ

Свадьба принцессы Елизаветы с пфальцграфом была отложена из-за траура по принцу Уэльскому. Генрих умер в ноябре, а свадьбу отложили до февраля – это означало, что пфальцграф и его свита должны жить и развлекаться в убыток королевской казне. Яков подсчитал, что свадьба его дочери обошлась ему почти в сто тысяч фунтов.

Придворные соперничали друг с другом, чей наряд великолепнее, и Яков настоял, чтобы его Робби сверкал ярче остальных, так как это лишь соответствует его красоте. Поэтому он щедро одарил своего фаворита драгоценностями. Но, несмотря на то, что его привязанность к Роберту Карру была самой сильной, Яков не забыл и о других юношах, которые были достаточно красивы, чтобы демонстрировать подаренные им изысканные наряды и украшения.

Кроме того, королеву, которая хотя и была подавлена горем, да и в любом случае не испытывала удовольствия от свадьбы своей дочери, также нужно было дорого одеть, и цена ее гардероба составила немногим меньше шести тысяч фунтов, потраченных на свадебное платье и приданое Елизаветы.

Что до самого Якова, он должен был помнить, что он король и в присутствии иностранцев обязан хорошо выглядеть. Яков был к этому готов – лишь бы его одежда не только была расшита драгоценными камнями, но и плотно подбита и лишь бы ему не пришлось мыться.

Итак, Елизавета венчалась в Уайтхолльском соборе и прекрасно выглядела в белом платье с золотыми волосами, ниспадающими до плеч, в короне из жемчугов и бриллиантов. К венцу ее вели Карл – теперь ставший красивым и наделенным достоинством, подобающим наследнику трона, – и Генри Хауард, граф Нортгемптон. Королева тихонько всплакнула, пока архиепископ Кентерберийский проводил обряд. Яков знал, что она думает о том, что потеряла дочь, отдав ее иноземцу, как потеряла сына, отдав его смерти.

Празднества, следовавшие за венчанием, были не слишком шумными, потому что, хотя прошло уже три месяца после смерти Генриха, это печальное событие еще не забылось.

Роберт Карр предложил, чтобы прощальный банкет проходил в его собственном замке в Рочестере, и король, обрадованный возможностью видеть своего дорогого Робби хозяином, принимающим весь его двор, с радостью согласился.

Последние слова прощания были сказаны, и Елизавета отплыла из Англии к своему новому дому, а двор вернулся в замок Рочестера, чтобы еще несколько дней пользоваться гостеприимством виконта перед возвращением в Уайтхолл.

Замок, стоящий на берегу реки Медуэй, был великолепным образцом норманнской архитектуры. Он явно был построен как крепость и располагался на холме, а с главной башни открывался вид на деревню и реку. Роберт Карр гордился им, поскольку замок был местом действия многочисленных исторических событий со времени его постройки в 1088 году норманнским монахом Гундульфом, который был епископом Рочестерским и выдающимся архитектором. Это было идеальное место, чтобы принять весь двор, и то, что Роберт мог это сделать, свидетельствовало, как быстро он возвысился после смерти Солсбери.

Роберта одевали слуги в его покоях, когда человек, которого он стал считать одним из своих ближайших друзей и сторонников, попросил приема.

Это был Генри Хауард, граф Нортгемптон, который усердно обхаживал фаворита с тех пор, как понял всю твердость его обладания королевской привязанностью.

– О! – воскликнул лукавый старый придворный. – Я вам помешал!

– Нет, – ответил Роберт. – Я уже почти готов. «Боже, – подумал Нортгемптон, – какой он красавчик! И выглядит все таким же свежим и молодым, как в тот день, когда верхом въезжал на арену для турниров и так предусмотрительно свалился с коня».

– Прошу вас, садитесь! Я минут через пять буду готов к выходу в банкетный зал, – сказал Роберт.

– Тогда мы пойдем вместе, – отозвался Нортгемптон.

Ему было на руку, чтобы его видели с фаворитом – это напомнит его врагам, что у него есть высокопоставленные друзья. Добродушный и беспечный Роберт никогда не давал себе труда поинтересоваться, почему высокомерный Хауард так стремится к его дружбе, и, когда Овербери сказал ему: «Генри Хауард перестанет с тобой разговаривать на следующий же день после того, как ты лишишься королевского расположения», – он ответил: «С чего бы?» Это означало, что, пока Нортгемптон предлагает свою дружбу, Роберт Карр готов ее принять.

Роберт отпустил слуг только из вежливости, догадываясь, что Нортгемптон не хочет, чтобы они слышали их разговор, а поскольку оба являлись высокопоставленными министрами, было ясно, что они рано или поздно примутся обсуждать государственные дела. Став членом Тайного совета, Роберт чувствовал необходимость держать язык за зубами в присутствии слуг.

Когда они остались одни, Нортгемптон спросил Роберта, знает ли тот, что некий джентльмен был вынужден подписать Акт о супремации.[2]

Роберт, насколько мог, заверил его, что этого человека никто не принуждал. Нортгемптон почувствовал облегчение. Такие вопросы было лучше задавать с глазу на глаз. Нортгемптон немного волновался, поскольку, будучи тайным католиком, он не имел ни малейшего желания подписывать Акт о супремации. Он опасался, что, если тот человек, о котором шла речь, был вынужден так поступить, не исключена возможность, что приглашение поставить подпись последует и Нортгемптону.

Подписание этого акта было уловкой, которую Яков замыслил, когда ему в очередной раз требовались деньги. Он придумал заставить католиков подписать клятву, а если те станут отказываться, подвергнуть их жестоким штрафам или тюремному заключению. Поскольку папа призвал католиков не подписывать клятву, так как она содержала предложения, унизительные для католической веры, подписать ее было бы равносильно отказу от своей религии. Многие католики отказались это сделать и, следовательно, лишались собственности, на что и надеялся Яков, поскольку он выдумал этот план, чтобы раздобыть денег.

Роберту не нравился этот замысел, потому что он считал несправедливым наказывать людей за их религию, и он предпочел бы видеть католиков и протестантов, живущих в мире и согласии.

Однако время от времени его обязанностью было писать католикам приказы о принесении присяги, и он делал это, потому что всегда повиновался королю, хотя никогда не привлекал его внимания ни к одному католику и ничего не предпринимал до тех пор, пока Яков сам не заставлял его проводить в жизнь этот неприятный закон.

Тем не менее Роберт никогда не намекал Якову, что не одобряет его. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что, если бы попытался сделать какое-нибудь критическое замечание, Яков моментально опроверг бы его каким-нибудь хитроумным аргументом, и понимал, что Яков продолжает любить своего Робби потому, что тот никогда не был тем, кого король называл сварливым придирой.

Нортгемптон был осведомлен об этом качестве Карра и знал, что может спросить его о наказаниях отказавшихся подчиниться закону без всяких последствий для себя. Если же его, Нортгемптона, попросят подписать присягу, он решил, что подпишется, – его политическая карьера всегда значила для него больше, чем религиозные пристрастия, но он предпочитал, чтобы ему не пришлось делать такой выбор. Поэтому иметь в друзьях Роберта Карра было весьма кстати.

Решив, что опасность ему не грозит, Нортгемптон продолжал:

– Я позволил себе воспользоваться вашим гостеприимством и полагаю, вы не подумаете, что я злоупотребляю вашей дружбой.

Роберт улыбнулся своей очаровательной улыбкой и ответил:

– Мой дорогой Нортгемптон, мне доставляет удовольствие, что вы можете злоупотреблять моей дружбой. Это показывает, что вы в ней уверены.

– Спасибо, мой дорогой друг. Дело в том, что некоторые члены моего семейства неожиданно вернулись ко двору. Я позволил себе пригласить их в замок. Они, наверное, уже приехали.

– Любой, принадлежащий к вашему семейству, будет радушно принят.

– Спасибо, Роберт. Я так и думал, что вы скажете это.

– И кто эти родственники? Я с ними знаком?

– Думаю, вы знакомы с моей внучатой племянницей. Она некоторое время жила с мужем в провинции. Ха, я никогда не верил, что деревня устроит мадам Франсис надолго.

– Насколько я понимаю, – спросил Роберт, – вы говорите о графине Эссекс?

– Вы правы. Эта молодая особа любит поступать по-своему. Она упросила меня позволить ей приехать сюда. Франсис не могла дождаться, когда весь двор переберется в Уайтхолл. Она говорила, что слишком долго отсутствовала.

– Ну да, – сдержанно согласился Роберт. – Должно быть, прошло немало времени с тех пор, как она была при дворе.

Во время танцев в большом зале Франсис оказалась рядом с ним.

Роберт забыл, как она красива. Ни одна женщина при дворе не могла с ней сравниться, и Роберт пришел в возбуждение лишь от одного ее вида. Их руки соприкоснулись в танце, и на секунду Франсис сжала его пальцы.

– С возвращением ко двору, леди Эссекс.

– Как приятно видеть вас, виконт Рочестер.

– А граф Эссекс тоже при дворе?

– Увы, да.

Роберт повернулся к следующей партнерше, как того требовал танец. Франсис была такой же волнующей, как всегда.

Она уже приготовила фразу, когда Роберт снова повернулся к ней.

– Я должна увидеться с тобой… наедине.

– Когда?

– Сегодня ночью.

– А граф?

– Откуда мне знать? Мне все равно! Он мне не муж и никогда им не был.

– Как это может быть?

– Потому что я люблю другого.

– А этот другой?

– Сегодня ночью он мне скажет, любит он меня или нет.

– Где?

– В нижних покоях башни Гундульфа. Там темные и мрачные кладовые, куда мало кто ходит.

Роберт промолчал, и она умоляюще посмотрела на него.

Он скучал по Франсис и хотел возобновить их отношения. Ему так и не удалось ее забыть. В ней бурлила такая жизненная сила, что устоять было невозможно. Если они с графом живут отдельно по взаимному согласию, то ничего плохого в этом нет.

В ту же ночь, когда замок затих, они встретились в нижних покоях башни Гундульфа и снова стали любовниками.

Франсис сидела напротив Анны Тернер в ее доме в Хаммерсмите и изливала свои опасения.

– Вы все еще не уверены в нем? – спросила миссис Тернер.

Франсис кивнула.

– И все-таки я думаю, он нуждается во мне больше, чем прежде. Перемена заметна.

– Наш милый доктор поработал ради этого.

– Знаю. Но мой возлюбленный все время помнит о сопернике. – Ее лицо помрачнело. – А тот всегда рядом, всегда угрожает. Я скорее умру, чем дам увезти себя назад в деревню.

– Моя милая леди, вы не должны говорить о смерти. Неужели было так трудно подсыпать порошки, которые предложил доктор?

– Просто невозможно. Я не выходила из своих покоев, потому что не могла терпеть его рядом с собой. Там есть две служанки, которые были готовы исполнить мою просьбу. Я подкупила их, и они старались изо всех сил. Но муж всегда окружен своими слугами, и среди них был один человек, Уилсон, которого перехитрить не удалось.

Миссис Тернер кивнула.

– Печально – у нас столько препятствий!

– Больше всего я боюсь, что, если возникнет слишком много препятствий, мой возлюбленный будет готов отказаться от нашей любви.

– Мы должны привязать его так сильно, чтобы он не смог сбежать.

– А это возможно?

– С помощью доктора возможно все. Думаю, вы должны снова увидеться с ним… и как можно скорее.

– Я сделаю это.

– Позвольте рассказать ему о вашем визите, и он назовет день, когда вас примет. Я сумею передать вам сообщение.

– Дорогая Тернер, что бы я без вас делала!

– Милая подруга, я с удовольствием вам помогаю! Я немного училась у доктора и понимаю, что того, кто стоит между вами и вашим возлюбленным, следует удалить, потому что в противном случае все наши усилия будут бесполезны. Франсис стиснула руки.

– Да поможет мне Бог больше никогда не видеть его лица!

– Вам поможет доктор. – Анна Тернер склонилась вперед и коснулась руки Франсис. – Не забывайте, – тихо повторила она, – с помощью доктора нет ничего невозможного.

Томас Овербери сидел за столом в покоях милорда Рочестера и писал. На его лице блуждала довольная улыбка, и в комнате не было слышно ни звука, кроме скрипа пера. Томас прочел написанное, и его улыбка превратилась в самодовольную ухмылку. Он всегда был доволен своей работой.

Роберт сидел на подоконнике и смотрел на дворцовые угодья; его красивое лицо было задумчиво.

– Послушай это, Роберт! – воскликнул Томас и принялся зачитывать вслух только что написанное.

– Прекрасно… как всегда, – похвалил Роберт, когда он закончил.

– Вот так, дорогой мой! Что бы ты без меня делал!

– Ради бога, Том, что бы мы с тобой делали друг без друга!

Томас на момент задумался.

– Что правда, то правда, – согласился он наконец.

Но в его голове поселилось сомнение. В таверне «Русалка» он обедал с писателями, среди которых был сам Бен Джонсон, и с ним обходились как с равным. Там он держался как человек, имеющий отношение к литературе, там он был самим собой, а не призраком, не тенью другого. Томас представил Роберта Карра в этой компании. Он даже не понял бы, о чем они говорят. Однако где бы он теперь был без Роберта? Что бы принесла ему его писанина? Достаточно, чтобы жить впроголодь на чердаке?

И Томас повторил со вздохом:

– Что правда, то правда.

Роберт не заметил ни малейшего недовольства в словах своего друга, поскольку был занят собственными проблемами.

– Том, – сказал он, – я хочу, чтобы ты еще кое-что сделал для меня.

Томас ожидал продолжения, но Роберт колебался.

– Я хочу, чтобы ты написал вместо меня даме. Сообщи ей, что я не смогу увидеться с ней, как мы договаривались. Король отдал приказ, чтобы я прислуживал ему.

Томас снова взялся за перо.

– Мне выражать сильное сожаление? Дама стала обузой?

– О нет-нет! Мне хотелось бы быть с ней. Вырази самое что ни на есть сильное сожаление.

Овербери кивнул.

– Расскажи мне, какова она из себя, и я напишу оду ее красоте.

Роберт описал ее так точно, что Томас спросил:

– А не может этот образчик красоты быть графиней Эссекс?

– Ну Том, как ты догадался?

– Ты сам мне помогал. Это хорошо. Теперь я знаю, кому пишу, и постараюсь, насколько мне хватит таланта.

«Прекраснейшая из прекрасных, – начал писать он. – Я в полном отчаянии…»

Роберт следил, как его перо бегает по бумаги без запинок. Как здорово обладать таким даром слова! Если бы он был так же умен, как Овербери, то сам смог бы писать письма, осуществлять собственные идеи, – был бы таким же умным, как покойный Солсбери. С мозгами и красотой он мог бы ни от кого не зависеть.

Роберт удивлялся, почему эта мысль пришла ему именно в тот момент, когда он наблюдал, как его умный друг улыбается за работой.

Но мысль исчезла так же быстро, как появилась, – Роберт был не из тех, кто анализирует свои чувства.

Том отложил перо и принялся читать.

Страдания влюбленного были выражены в письме деликатно, но страстно и поэтично.

Франсис удивится, но будет довольна.

Доктор Форман сидел за столом напротив Франсис. Опершись на локти и склонившись вперед, он выразительно жестикулировал руками во время разговора и не сводил глаз, блестящих от распутных мыслей, с нетерпеливого прекрасного лица собеседницы.

В полутемной комнате мерцали свечи.

Конечно, он колдун – Франсис догадывалась об этом. Она верила, что Форман заключил соглашение с дьяволом, и если охотники за ведьмами внезапно ворвутся в комнату и осмотрят его, то наверняка найдут на его теле дьявольскую отметину.

Но ей все равно. Она повинуется лишь своему настойчивому желанию.

Франсис хотела, чтобы Роберт Карр оставался ее верным возлюбленным, она стремилась вызвать в нем такую же фанатичную страсть, как у нее, и хотела убрать с пути Эссекса.

Именно по этой причине Франсис совершала опасные поездки в Ламбет. Ради удовлетворения своих желаний она была готова участвовать в колдовстве, хотя и знала, что колдовские культы считаются преступлением. Король верил, что колдуны способны творить злые дела, и старался очистить от них свою страну. Наказанием служила казнь через повешение или сожжение на костре. Ничего, говорила себе Франсис; она была готова пойти на любой риск ради того, чтобы привязать к себе Карра навсегда и избавиться от мужа.

Голос Формана стал вкрадчивым.

– Дорогая леди, вы должны рассказать мне обо всем… не упуская ни одной подробности.

Расскажите, как пылок ваш возлюбленный в любви.

Франсис заколебалась. Но она знала, что должна повиноваться этому человеку, поскольку он сможет ей помочь лишь в том случае, если она расскажет ему все.

Поэтому Франсис отвечала на все заданные ей вопросы. Она видела, как ее собеседник облизывал губы от удовольствия, словно сам участвовал в пересказываемых событиях. Сначала Франсис было не по себе, но потом она перестала смущаться. Ей казалось, что сверхъестественные способности этого человека дают возможность снова пережить наслаждение экстаза.

Когда рассказ закончился, доктор попросил ее встать. Он положил руки ей на плечи, и Франсис почувствовала, как его сила вливается в нее. Доктор делал пассы руками перед ее глазами, и она снова представила, что находится с Робертом в какой-то темной комнате.

Доктор Форман раздвинул черные занавеси в углу, за которыми оказалась рогатая голова козла. Он стал повторять заклинания, и, хотя Франсис не могла разобрать слов, она верила в их могущество.

Наконец доктор повернулся к ней.

– То, о чем вы просите, исполнится… со временем, – пообещал он.

Франсис должна посещать его как можно чаще и в тайне ото всех, продолжал Форман. Нужно создать восковые фигурки трех действующих лиц этой драмы. Того, от кого она хотела избавиться, того, чью страсть нужно усилить, и женщины. Но это стоит больших денег.

– Вы получите все, что пожелаете, если сделаете это для меня.

Доктор наклонил голову.

– Мне придется воспользоваться помощью некоторых моих слуг, чтобы добыть все необходимое. Но им тоже нужно заплатить за услуги.

– Понимаю.

– Зовите меня отцом – потому что им я для вас и являюсь, дорогая дочь.

– Да, отец, – послушно повторила Франсис.

Франсис теперь часто получала письма от Роберта. Их страстность удивляла ее, к тому же они были написаны таким поэтическим языком, что она перечитывала их, пока не запоминала наизусть.

– Только влюбленный мог написать такое, – заверяла она Дженнет. – Знаешь, он изменился. Роберт начинает чувствовать так же глубоко, как и я. О да! В последнее время он переменился.

– Кажется более страстным? – осведомилась Дженнет.

– Когда мы вместе, он любит меня не больше, чем прежде, но письма выдают его истинные чувства. Как они красивы! И это все благодаря доктору и милой Тернер! Это они заставляют его мечтать обо мне и сделают так, что мой образ всегда будет в его мыслях.

Франсис подумала о трех восковых фигурках, которые сделал доктор. Фигурку Эссекса пронзили булавками, разогретыми на пламени свечи, и во время этой процедуры доктор, облаченный в черную мантию с каббалистическими знаками, бормотал магические заклинания. Фигурка Роберта была одета в атлас и парчу, а фигурка Франсис была обнаженной. Доктор попросил, чтобы она попозировала, так как было важно, чтобы фигурка была совершенной во всех деталях. Теперь Франсис полностью ему доверяла – она смотрела на него как на любимого отца и, поборов смущение, позировала, пока изготовлялась фигурка.

Франсис помнила ритуал – горящий фимиам, который наполнил комнату ароматическими запахами и парами. Она помнила, как восковую мужскую фигурку раздели донага, положили вместе с женской на маленькое ложе и придали им позы любовного акта, одновременно втыкая нагретые булавки в фигурку Эссекса.

Сначала зрелище вызвало отвращение у Франсис, но постепенно стало ее возбуждать.

Франсис верила в черную магию – разве она не заметила перемен в своем возлюбленном с тех пор, как начала принимать в ней участие? В его пере появилась свежая сила, потому что только влюбленный мог написать письма, которые он писал ей. Роберт не ждал особой необходимости – письма приходили часто с приложением стихов, восхваляющих ее красоту и радость, которую ему приносит их любовь.

Из верхнего оконца дома в Ламбете женщина смотрела, как леди Эссекс отъезжает верхом в сопровождении своей служанки.

– На этот раз знатная дама, – с ухмылкой сказала женщина самой себе. – Саймон знает, как заполучить нужных клиентов.

Она отошла от окна, подошла к лестнице и посмотрела вниз. Где он сейчас? В той комнате, где принимает клиентов? Наверняка манипулирует с непристойными фигурками!

Что за человек!

Джейн Форман рассмеялась, удивляясь, как это ей удалось выйти замуж за Саймона. Она сделала это с радостью. В Саймоне было что-то, отличающее его от обыкновенных людей. Он был колдуном.

Однажды Джейн сказала ему:

– А что, если я выдам тебя охотникам за ведьмами, Саймон?

Он посмотрел на жену таким взглядом, что кровь застыла у нее в жилах. Джейн понимала, что, если у нее хватит глупости так поступить, Саймон заставит ее поплатиться за это. Но разве она способна на такое? Когда он устроил им такую приятную жизнь!

Джейн была ему хорошей женой, – она никогда не ворчала, когда он соблазнял служанок. Саймон говорил ей, что нуждается в разнообразии. К тому же его хозяин приказал ему не иметь под одной крышей девственниц, потому что они встанут между ним и его ремеслом, принося чистоту в дом, а это нехорошо, когда работаешь на дьявола.

Джейн могла бы возразить, что Саймон уже изгнал девственность из своего дома и что ему не нужно больше так усердно выполнять приказ своего хозяина. Но с Саймоном не поспоришь. Она должна быть благодарна за безбедную жизнь, которую он ей дал, и мириться с ним, его любовницами и внебрачными детьми, одной из которых, несомненно, была эта заносчивая Анна Тернер.

Они запирались вдвоем на несколько часов кряду. Саймон говорил, что они строят планы обработки новой клиентки, которая была самой богатой из тех, что попадали к ним в руки.

Джейн медленно спустилась по лестнице и направилась к двери комнаты, где Форман принимал клиентов.

– Саймон, – окликнула она, – ты звал меня?

Ответа не последовало, поэтому Джейн осторожно приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Ароматы все еще витали в воздухе, по занавеси были раздвинуты, впуская дневной свет, а свечи потушены.

Джейн тихо закрыла за собой дверь, подошла к столу и принялась оглядываться по сторонам. Заметив большую коробку на скамейке, она открыла и увидела восковые фигурки.

– Что за благородный красавчик! – хихикнула Джейн. – А здесь еще и дама с настоящими волосами. Ну и фигура!

Она могла представить, какие штуки Саймон с ними выкидывал.

Однако за всем этим кроются деньги, а они на них живут.

– Нельзя, чтобы он меня тут застукал, – прошептала Джейн.

Открыв дверь, она выглянула, удостоверилась, что ее никто не видит, и тихонечко прокралась вверх по лестнице.

Роберт поспешно вошел в покои, где Овербери сидел за работой.

– Том! – крикнул он. – Напиши мне быстро письмо… выражающее сожаление.

– Прекрасной графине? – спросил Овербери с улыбкой.

– Да. Я пообещал встретиться с ней сегодня вечером, но король приказал сопровождать его.

– Иногда неудобно быть таким популярным! – пробормотал Овербери.

– А когда закончишь, не мог бы ты отнести его в Хаммерсмит?

– В Хаммерсмит?

– Да, я должен был встретиться с ней там… в доме миссис Тернер. Сейчас мне нужно идти, но ты знаешь, что делать. Твои письма доставляют ей удовольствие. Напиши, что я в отчаянии… ты умеешь выразить это словами.

Роберт ушел, а Овербери вернулся к своему столу слегка раздосадованный. Одно дело писать цветистые послания, но доставлять их, как какой-нибудь паж, унизительно. И еще в Хаммерсмит! Какой-то миссис Тернер! Где-то он уже слышал это имя. Тому казалось, что она имеет отношение к доктору Форману – известному мошеннику, а возможно, даже колдуну. У этого человека не раз бывали неприятности – его призывали к ответу за грязные делишки. Не может быть, чтобы графиня Эссекс была связана с подобными людьми!

Однако ничего не оставалось, как написать письмо и отнести его этой женщине.

Час спустя Овербери скакал в Хаммерсмит, но по пути туда настроение его не улучшилось. Разве не абсурдно, что человек, наделенный такими талантами, как он, должен выполнять подобные поручения? В некоторых кругах говорили, что Рочестер управляет королем, а Овербери управляет Рочестером, а разве в этом случае Овербери не правит Англией?

Ему нравилось слушать подобные разговоры. Но это делало вдвойне досадным быть на посылках у тайных любовников.

Служанка впустила его в дом, а когда он сказал, что ему необходимо срочно увидеть графиню Эссекс, его препроводили в красивую комнату. Вскоре дверь распахнулась, женский голос воскликнул: «Роберт, любимый мой…» – затем умолк.

На графине было платье с глубоким вырезом, который, по новой моде, почти целиком открывал ее грудь. Длинные волосы были распущены, шею окружал серебристый воротник, собранный в складки.

Когда она посмотрела на него, выражение ее лица стало холодным.

– Миледи, я принес вам письмо от виконта Рочестера.

Франсис грубо выхватила письмо.

– Значит, он не придет, – сказала она.

– Королю понадобилось его присутствие.

Губки ее надулись, и она, как ребенок, ожидающий лакомства, обратила свой гнев на того, кто сообщил, что получить его сейчас же он не может.

– Возвращайтесь к милорду, – приказала она, – и поблагодарите его за то, что он послал вас. Но вам нужно закусить. Еду подадут в кухне.

– Мне вовсе не нужно закусывать, миледи, и я не ем в кухнях. Возможно, я должен был представиться. Сэр Томас Овербери к вашим услугам.

– Да, я знаю, что вы слуга милорда Рочестера.

И Франсис презрительно отвернулась.

Ярость охватила Овербери. Распутная девка! Да как она смеет! Она, видите ли, слышала о нем! А знает ли она, что благодаря его услугам Роберт Карр сумел запять пост министра? Как она смеет обходиться с ним так высокомерно!

Франсис удалилась, а Овербери вышел к своему коню и поскакал назад во дворец.

«Я не забуду ваших оскорблений, леди Эссекс!» – думал он.

Сентябрьский день выдался теплым, и окна в сад были открыты, когда Джейн Форман сидела рядом с мужем, пока служанки подавали им ужин.

Доктор был в благодушном настроении. Графиня приходила сегодня, а это событие всегда доставляло ему удовольствие.

Джейн размышляла, сколько денег он получает с этого дела и как долго ему удастся их тянуть. Тайком наведываясь в комнату, где Саймон принимал клиентов, и заглядывая в дневник, который он вел (Джейн немного умела читать), она узнала, что графиня влюблена в виконта Рочестера, который, как все знают, был самым известным человеком при дворе, и хочет избавиться от своего мужа, графа Эссекса. Джейн знала один-единственный способ избавления от мужей, а также то, что Саймон опасался торговать ядами. Он и так уже имел много неприятностей, чтобы нарываться на новые, а продажа ядов может довести его до настоящей беды.

«Ах, – подумала она, – в один прекрасный день он кончит жизнь на виселице!»

А ей от этого добра не будет – ведь жизнь здесь, в Ламбете, такая уютная, даже роскошная, а Джейн нравились удобства.

Она пристально посмотрела на мужа и при свете, падавшем ему на лицо, подумала, что Саймон за последнее время сильно состарился – его бледность стала более заметной, и он выглядел усталым.

Форман хорошо поел и подремывал за столом, поэтому Джейн не предполагала, что он чувствует ее испытующий взгляд.

– Ну, жена, – вдруг спросил Саймон, – о чем ты думаешь?

Джейн иногда верила, что он может читать ее мысли, поэтому не солгала ему.

– О смерти, – просто ответила она.

– И что именно о смерти?

– Я думала, кто из нас с тобой умрет первым. Ты знаешь? Конечно же знаешь? У тебя предчувствие на подобные вещи.

– Первым умру я, – спокойно сказал Саймон.

Джейн склонилась к нему и быстро спросила:

– Когда?

– В следующий четверг, – ответил он.

Джейн вскочила на ноги.

– В четверг?

Форман был удивлен не меньше ее.

– Эй! – воскликнул он. – Что такого я тут наговорил?

– Ты сказал, что умрешь в четверг.

Форман выглядел испуганным. Он говорил не думая, и слова слетали у него с языка почти помимо его воли. Саймон был встревожен, потому что такое происходило в тех редких случаях, когда он предвидел будущее.

– Забудь об этом, – сказал он.

Но никто из них не мог об этом забыть.

«Он выглядит еще старше, – думала Джейн. – И еще более усталым. Еще ближе к смерти – ближе к четвергу».

В среду Джейн сказала, шутя:

– Ну, тебе осталось жить один день, Саймон. Надеюсь, твои дела в порядке?

Он рассмеялся вместе с ней, и она почувствовала облегчение. Конечно же он пошутил!

В четверг Саймон сказал, что у него дела в Паддл-Доке, и поехал туда на лодке. Он спокойно греб, когда весла выпали у него из рук, и он упал лицом вниз.

Когда тело принесли домой, Джейн не могла этому поверить. Хотя некоторые его пророчества сбывались, но другие нет. Этому она не поверила, потому и была ошеломлена и сбита с толку.

Немного оправившись от шока, Джейн пошла в комнату, где Форман принимал клиентов. Очевидно, он сам не поверил своему пророчеству, поскольку не сделал попытки привести свои дела в порядок.

– Я должна уничтожить все это, – сказала Джейн, вынимая восковые фигурки, порошки и флаконы с какими-то жидкостями.

Она поставила все это на скамью и принялась копаться в ящиках его бюро. Здесь она обнаружила его дневник и стала переворачивать страницы.

Это было увлекательно, поскольку там содержался отчет о многих интригах и любовных делах, а Саймон без колебаний упоминал имена связанных с этими делами леди и джентльменов.

Сколько историй могла рассказать эта книга!

Джейн посмотрела на недавние записи и прочла отчет о любовной связи леди Эссекс и графа Рочестера с описаниями того, что она говорила и делала в этой комнате.

Джейн захлопнула книгу, а потом обнаружила письма. Форман сохранил все до одного.

«Дорогой отец», – называла его Франсис и подписывалась любящей дочерью.

Джейн разожгла камин в комнате и принялась сортировать письма и бумаги. Среди них были заговоры, заклинания и рецепты приготовления некоторых снадобий.

Возможно, не стоит уничтожать такие вещи – они могут пригодиться.

Она повернулась спиной к камину, нашла большую коробку и положила туда восковые фигурки, рецепты, письма и дневник с захватывающим отчетом о дворцовых интригах, в том числе о самой недавней – с участием леди Эссекс и королевского фаворита.

«Печальные новости! – писала миссис Тернер. – Умоляю добрую миледи прийти ко мне безотлагательно. Мы утешим друг друга».

При первой же возможности Франсис отправилась в Хаммерсмит, и обе поплакали вместе.

– Все уже начинало действовать, – горевала Франсис. – Милорд все больше влюблялся в меня. Его письма были таким замечательными. И я поняла, что ему легче выражать свои чувства на бумаге, чем поступками. Я знаю, это все благодаря моему любимому отцу. Что мы будем делать без него?

– Не отчаивайтесь, мой добрый друг. Есть и другие – хотя, возможно, не столь искусные, как наш отец. Но они существуют, и я их отыщу.

– Дорогая Анна, что я без тебя буду делать?

– Нет необходимости делать что-то без меня. Зная, что вам нужно, я уже обдумала ваше дело. Мой муж был лекарем, помните? Поэтому я знаю людей, которые понимают толк в снадобьях.

Франсис задумалась.

– Хотя милорд и стал любить меня больше, – медленно произнесла она, – тот, другой, остается источником моих бед. Как бы мне хотелось избавиться от него! Тогда бы мой милорд любил меня еще больше, так как я уверена, что соперник не идет у него из головы. Исполняя государственные дела, ему часто приходится писать или поддерживать отношения с тем, другим, и он делает это с исключительной вежливостью. Милорд чувствует себя неловко в такие моменты, а потом слегка охладевает и ко мне.

– Именно в этом я не всегда соглашалась с нашим любимым покойным отцом. Он хотел работать над вашим лордом и преуспел в этом. Но я всегда чувствовала, что мы должны избавиться от того, другого, чтобы добиться полного успеха.

– Хорошо бы! – вздохнула Франсис.

– У меня много друзей в Сити, – продолжала миссис Тернер. – Среди них имеется некий доктор Сейворис, который, как я полагаю, не уступает умом нашему дорогому отцу. Я могла бы посоветоваться с ним. Он берет дорого… гораздо дороже, чем наш дорогой отец. Но нельзя же надеяться, что все будет по-прежнему!

– Ты должна увидеться с этим доктором Сейворисом.

– Обязательно. И есть еще один человек, по имени Гришем, который предсказал Пороховой заговор в своем календаре и, бедняжка, поплатился за это, потому что многие говорили, что он был одним из заговорщиков. Но это не было доказано – просто он оказался прав в своем пророчестве.

– Я знаю, ты сделаешь все, что в твоих силах, чтобы помочь мне, Анна.

– Можете положиться на меня, – заверила миссис Тернер, – и мы вместе достигнем желаемого – даже без помощи нашего дорогого отца.

Роберт заметил перемену в отношении к себе Овербери, который стал держаться холодно и отчужденно. Он спросил, что случилось.

– Случилось? – проворчал Овербери. – А что может случиться? Все идет хорошо, разве нет? Король доволен моей работой.

– Мне кажется, Том, что недоволен ты.

– О, я уже привык, что ты получаешь похвалы за сделанную мной работу.

– Если тебе что-нибудь нужно…

– Ты щедр ко мне, – согласился Овербери. – В скупости тебя не упрекнешь.

– Я бы презирал себя, если бы скупился. Ведь не забываю того, что ты для меня сделал.

Овербери смягчился. Он не мог устоять перед очарованием Роберта. Красивая внешность и покладистый характер были очень привлекательны. К тому же его раздражал не сам Роберт, а его женщина.

– Знаю, – сказал он. – Роберт, могу я поговорить с тобой откровенно?

– Я всегда жду от тебя откровенности.

– Думаю, ты совершаешь большую ошибку, так часто встречаясь с этой женщиной.

Роберт удивился, и щеки его зарделись румянцем, но Овербери поспешно продолжал:

– В ней есть что-то… что-то порочное. Осторожнее, Роберт. А как же Эссекс? Ты сделал его рогоносцем. Если об этом пойдут слухи при дворе, будет очень неприятно.

В первый раз за всю их дружбу Овербери увидел гнев Роберта.

Он сказал как отрезал:

– Ты мне очень помог, но я прошу тебя не лезть в мои личные дела!

Они посмотрели друг на друга – оба были необычайно бледны, потому что румянец исчез с лица Роберта так же быстро, как появился. Не сказав ни слова, он повернулся и быстро вышел из покоев.

«Дурак! – подумал Овербери, когда захлопнулась дверь. – Неужели он не видит, куда это его заведет? Эта женщина погубит его».

И тут же последовала другая, более неприятная мысль: «А что будет со мной?» Ибо никогда еще людские судьбы не были так тесно связаны, как судьбы Тома Овербери и Роберта Карра.

Том принялся вышагивать по комнате. Так ли это? Многие догадывались, что неожиданные способности фаворита могли только означать, что он обладает призраком, который работает в его тени. Некоторые знали, что рука Овербери пишет письма, а его мозг создает блестящие идеи. И если Роберт Карр выйдет из милости, запятнав себя скандальной связью с женой Эссекса, никто не обвинит Тома Овербери. Люди могут вспомнить, что это он был мозгами этого красавчика. Эта мысль была утешительной.

«Нужен ли мне Роберт Карр так же, как я нужен ему?» – вертелось у него в голове.

Томас отправился в таверну «Русалка», где ему всегда были рады, как поэту, который был также близким другом самого влиятельного человека при дворе. Естественно, что ему льстили, поскольку он был богаче большинства завсегдатаев таверны и мог развлечь их своим остроумием и изысканной беседой о придворной жизни. Однако Томас всегда был осторожен, никогда не выдавая, насколько сильное имеет он влияние на Роберта Карра.

Но в тот день Овербери был опрометчив и, выпив лишнего, разговорился. Мысль о том, как его оскорбила Франсис, не выходила у него из головы, смешавшись с резкими словами его друга. И он задавался вопросом: «Кто потеряет больше – я или Роберт?»

В таверне «Русалка» Томас свободно распространялся о своих отношениях с Робертом Карром, и, когда кто-то сказал: «Так, значит, настоящий правитель – Овербери!» – не стал отрицать этого.

Но на следующее утро он более трезво обдумал ситуацию, и ему стало не по себе.