"Убийство в Тауэре" - читать интересную книгу автора (Холт Виктория)

Глава 12 ПОЯВЛЕНИЕ ДЖОРДЖА ВИЛЬЕРСА

Яков был погружен в беспокойные раздумья, когда ему доложили о прибытии во дворец сэра Джона Дигби.

Деньги! Он никогда не мог их найти в достаточном количестве. И не то чтобы он тратил много на себя. Если Яков просил денег у парламента, тут же начинались разговоры о его фаворитах, и утверждали, что именно их жадными руками опустошена казна.

Один из министров заявил, что эти красивые молодые люди для короля – домашние собачки, а для народа – волки. Яков знал, что они просто горят желанием уничтожить Роберта. Они завидовали ему, так как он полагался на него все больше и больше. Роберт был прекрасным компаньоном и отличным министром, он никогда не высказывал критических замечаний, не делал попытки навязать свою волю, а усердно и с любовью трудился ради своего повелителя.

Но ситуация осложнилась, когда пивовары собрались у входа во дворец и объявили, что прекратят поставки, пока их счета не будут оплачены. Они говорили, что дворец задолжал им шестнадцать тысяч фунтов, и поэтому они на грани разорения. Пивовары даже осмелились обратиться в суд. Подобное положение дел непозволительно. Торговцы не имеют права подавать в суд на короля. Есть единственный способ уладить подобную ситуацию, сохранив монаршее достоинство. Пивовары, которые осмелились так поступить, должны быть отправлены в тюрьму Маршалси за оскорбление величества.

Но Яков был человеком, который считал своим долгом рассмотреть дело со всех точек зрения. Поставив себя на место пивоваров, он признал, что несправедливо, когда торговец поставляет товар и не получает платы, а когда требует денег, его отправляют в тюрьму. Лишь пламенная вера Якова в божественное право королей давала ему возможность поступать так, как он решил, но даже в этом случае это доставляло ему огорчение.

Вот какие мысли досаждали ему, когда вошел сэр Джон Дигби и попросил аудиенции.

Яков охотно согласился. Он симпатизировал Дигби, привлекательному мужчине лет тридцати пяти, который приехал ко двору из своего родного Уорикшира в надежде сделать дипломатическую карьеру. Яков приметил его во время Порохового заговора, когда он был послан с сообщением королю. На Якова сразу же произвели впечатление его красивая внешность и ум, и Дигби стал членом Тайного кабинета. Одним из королевских резчиков мяса.

Яков отдавал должное честности этого человека – качеству, которое слишком редко встречается при дворе, – и решил повысить его по службе.

Случай представился для Дигби несколько лет назад, когда Яков отправил его в Мадрид своим послом, чтобы устроить свадьбу инфанты Анны с принцем Генрихом. Дигби быстро разузнал, что инфанта уже помолвлена с Людовиком XIII Французским, а когда Филипп III предложил союз между принцем и своей младшей дочерью Марией, Дигби почувствовал отсутствие серьезных намерений со стороны испанского монарха и отсоветовал эту свадьбу. Несмотря на то, что дело закончилось ничем, Дигби показал себя стоящим дипломатом во всех отношениях.

Когда он кланялся королю, то был очень серьезен.

– Ну, Джонни, – сказал Яков, – вижу, ты принес мне новости, которые не решаешься выложить. Неужели они настолько плохи?

– Боюсь, ваше величество, это будет потрясением для вас.

– Ну, мой мальчик, я за свою жизнь пережил столько потрясений, что переживу еще несколько до того, как умру. Итак, я тебя слушаю.

Дигби вынул из кармана свиток и медленно произнес:

– Я подготовил этот список и считаю своим долгом представить его вашему величеству собственноручно – пока я здесь, в Лондоне.

Яков взял свиток, развернул его и нахмурился. Это был список имен, хорошо известных при дворе.

– Я решил, ваше величество, что определенная информация просачивается в Испанию, и поручил моим шпионам проследить, как это может быть. Теперь я закончил свое расследование. Этот список, ваше величество, содержит имена ваших министров и придворных, которые получают плату от короля Испании за оказанные ему услуги.

– Изменники? – пробормотал Яков.

– Вот именно, ваше величество. Боюсь, что, когда вы прочитаете эти имена, вы будете глубоко потрясены.

Яков поспешно пробежал глазами список. Он знал, что может доверять Дигби, но едва верил прочитанному. Однако здесь были представлены не только имена, но и размер взяток.

Яков не стал тщательно изучать список, опасаясь, что найдет там одно имя. Если бы такое произошло, он больше никогда не смог бы никому доверять.

– Спасибо, Джонни, – сказал он. – Ты – хороший подданный. Оставь этот список мне. Я хочу как следует изучить его. Ты еще об этом услышишь, а сейчас оставь меня и скажи моим слугам, что я хочу побыть один.

Когда Дигби удалился, Яков вернулся к свитку.

Нортгемптон! Негодяй! Ведь он был близким другом Робби, а теперь стал его родственником!

Графиня Саффолк – его теща! Яков всегда относился к ней с недоверием, зная, как она жадна.

Слава богу! Имени Робби здесь нет!

Неужели он думал, что Робби – предатель? Никогда! Слава богу, он может ему доверять.

Свиток перестал казаться важным. В конце концов, так ли уж удивительно, что его окружают мздоимцы?

Но Яков был рад, что увидел этот список, так как получил еще одно доказательство, что не ошибся в своем Робби.

Яков решил ничего не говорить о своем открытии. Он был предупрежден, что его окружают люди, подкупленные Испанией, но не видел никакой пользы в том, чтобы выносить сор из избы. Конечно, ему нужно остерегаться этих людей, но затевать сейчас скандал было бы неразумно. До сих пор обсуждался развод Эссекса, и стало известно, что король предлагал даровать титул баронета любому, кто в состоянии заплатить за него шесть тысяч фунтов. Предложение осталось втуне, в основном потому, что тех, кто готов был уплатить такую цепу за титул, было не так уж и много. Однако слухи об этом просочились и широко обсуждались. Нет, он не хочет нового скандала!

Поэтому Яков не подал вида подкупленным Испанией, что ему об этом известно, но стал пристально за ними следить.

А тем временем Нортгемптон несколько раз тайно встречался с испанским послом.

Граф Гондомар быстро понял влиятельность этого хитрого политикана, который теперь был связан родственными узами с королевским фаворитом, а поскольку этот молодой человек легко поддавался влиянию, граф Гондомар возлагал большие надежды на будущее.

– Было бы замечательно, – говорил он Нортгемптону, – устроить женитьбу принца Уэльского на инфанте Марии. Полагаю, если этот брак состоится, через несколько лет католицизм вернется в Англию.

Нортгемптон соглашался. Он был готов отработать деньги, которые получал от Испании, и противился французскому браку принца Уэльского, который теперь предполагался.

– А что думает граф Сомерсет об испанском браке?

Нортгемптон улыбнулся.

– Не сомневаюсь, – сказал он, – что, когда я переговорю с ним, он сочтет его превосходной идеей.

– Тогда, мой добрый друг, король будет на нашей стороне. Ведь, как я слышал, то, что Сомерсет желает сегодня, его величество возжелает завтра.

– Ваше величество испытываете крайнюю нужду в деньгах, – говорил Роберт. – Почему бы вам не наполнить сундуки испанским золотом?

– Согласясь на брак Карла с испанской инфантой, Робби?

– Да, сир. Филипп даст инфанте великолепное приданое.

– Народ против испанского брака, мальчик.

– Так как боится, что католическая вера вернется в Англию.

– Этого никогда не будет. Я знаю англичан. Они помнят Марию Кровавую и угрозу Армады. Эта страна превратилась в заклятого врага Испании еще в дни Дрейка и Елизаветы. Легенды плохо забываются. Англичане не потерпят инквизиции, поэтому подозрительно относятся к католиками, а особенно к испанским.

– Значит, ваше величество не желаете извлечь прибыль из испанского золота?

– Я бы так не сказал, Робби. Нет никакого вреда в том, что ты ведешь кое-какие переговоры с Гондомаром. Прощупай его. Узнай, что они предлагают. Решим ли мы породниться с Францией или с Испанией, неплохо знать все возможные последствия. К тому же, Робби, мы довольно долго пребывали без государственного секретаря. Я остановил выбор на Уинвуде.

Роберт был удивлен. Уинвуд не был человеком, которого выбрал Нортгемптон, и, следовательно, поддерживал Роберт. Нортгемптон считал, что сэр Томас Лейк подходит для этой должности, так как является, по мнению старого графа, «человеком Хауардов». Что скажет Нортгемптон, когда узнает, что выбор короля пал на Уинвуда?

Неужели король выбрал Уинвуда потому, что, как верный протестант и пуританин, он был категорически против союза с Испанией?

Яков ждал, что Роберт выразит разочарование его выбором, по тот воздержался. Хотя этот человек не из числа его сторонников, но, как только король упомянул о нем, кандидатура сразу же стала приемлемой для Роберта.

«Как я его люблю за это! – думал Яков. – Никогда никто другой не встанет между нами. Роберт Карр всегда будет стоять на первом месте в моем сердце».

Услышав о назначении, сэр Ральф Уинвуд преисполнился радостью. Он так долго этого хотел! Теперь у него есть положение, позволяющее воспользоваться своим голосом против всех идолопоклонников; а это особенно важно, поскольку ему известно, что Нортгемптон содействует испанскому браку и убедил Сомерсета последовать своему примеру.

По мнению сэра Ральфа Уинвуда, его долг состоял в деятельности, направленной против фаворита.

Он узнал, что королева втайне придерживается католической веры, и это его глубоко потрясло. Настало время для верного протестанта контролировать состояние дел.

Уинвуд считал предосудительным увлечение короля красивыми молодыми людьми. Насколько лучшим правителем он стал бы, окружив себя серьезными людьми – обладающими не красотой, а опытом.

Однако не исключено, что Сомерсет не всегда сможет удерживать свое сегодняшнее положение, и тот факт, что сэр Ральф Уинвуд стал государственным секретарем, был шагом в верном направлении.

Среди придворных начались трения. Предложенный испанский брак наследника трона непременно должен был вызвать конфликтную ситуацию, а теперь, когда Сомерсет вступил в клан Хауардов, их партия была самой могущественной в стране. Нортгемптон, ее глава, был тайным католиком, – что же касается короля, он знал, что Нортгемптон подкуплен Испанией, но ничего не предпринимал, чтобы лишить его влияния. Казалось, правителями Англии были Сомерсет, Нортгемптон и тесть Сомерсета, граф Саффолк.

То, что королева приняла католичество, вызвало еще большее волнение, поскольку она всегда чувствовала глубокое презрение к Сомерсету и часто вспоминала о смерти своего сына и о подозрениях, которые тогда высказывались в отношении Сомерсета и Овербери.

Сторонники Сомерсета и Хауардов, приверженцы королевы, протестанты, такие, как сэр Ральф Уинвуд, те, кто отстаивали испанский брак принца Карла, и те, кто стоял за французский, – все они воевали друг с другом, и эти раздоры вели к оскорблениям, которые заканчивались дуэлями. Яков был расстроен и все чаще обращался к Роберту за утешением. Еще никогда Роберт не был так могуществен, никогда еще столько людей не хотело увидеть его падение.

Именно в это время король и некоторые придворные предприняли поездку в Кембридж, а так как граф Саффолк был президентом тамошнего университета, устроительство развлечений для королевской свиты было возложено на него. Показателем того, насколько дерзок стал клан Хауардов, стало то, что Саффолк не пригласил королеву.

Анна была разгневана – ведь она так любила всякие развлечения. Королева сочла это оскорблением и, как обычно, во всем винила Роберта Карра, хотя тот не имел к этому никакого отношения.

– Он доиграется, – заявила она. – Я отомщу ему за это!

Во время пребывания короля в Кембридже там присутствовало очень мало представительниц дамского пола, если не считать принадлежавших к семейству Хауард.

Франсис состояла в свите, и, как только она выехала из Лондона, настроение ее улучшилось; теперь ее отделяли мили от таких мест, как Ламбет и Хаммерсмит, рядом с ней был Роберт, преданный муж, всегда заботившийся о ее здоровье и удобствах. Она вознамерилась быть веселой и наслаждаться положением, за которое так долго боролась.

Ее отец, Саффолк, будучи хозяином, расположился в колледже Сент-Джонс, но леди Саффолк с Франсис и другими дамами семейства остановились в колледже Магдалены, Яков и Карл с Робертом – в колледже Троицы.

Университетские умы твердо решили предоставить королевской свите развлечения; весь город горел нетерпением воздать почести гостям, в колледжах Сент-Джонс и Троицы давали балы, но, поскольку это был университетский город, развлечения старались поддерживать на интеллектуальном уровне.

Однажды вся компания собралась посмотреть пьесу под названием «Невежда»,[3] которую представляли для удовольствия короля и его друзей.

В пьесе играл юноша, такой красивый и полный жизненных сил, что когда он выходил на сцену, то привлекал всеобщее внимание. Природа редко кого удостаивала подобной внешностью, при дворе с ним мог сравниться по красоте только Роберт Карр.

Король склонился вперед в своем кресле и наблюдал за действием с куда большим интересом, нежели оно того заслуживало. Но за пьесой ли он следил?

Яков обратился к одному из своих придворных:

– Скажи-ка, как зовут этого мальчика?

Ответить на этот вопрос было невозможно, поскольку молодой человек не пользовался известностью.

– Узнайте и сообщите мне, – приказал Яков. Придворный поспешно отошел и через несколько минут возвратился.

– Его зовут Джордж Вильерс, ваше величество.

– Джордж Вильерс, – медленно повторил Яков, словно хотел запомнить это имя.

Многие заметили этот инцидент; одни с мрачным предчувствием, другие с радостью.

Значит ли это что-нибудь? И можно ли так сделать, чтобы это что-то значило?

Едва ли, так как король не приказал привести к нему Джорджа Вильерса, а когда выходил из Клэр-Холл, где давали пьесу, то любовно опирался на плечо Роберта Карра.

По возвращении из Кембриджа лорд Пемброк, который заметил мимолетный интерес короля к юному Джорджу Вильерсу, отправился с визитом к королеве.

Анна всегда относилась к Пемброку по-дружески, и, когда он попросил у нее аудиенции, она с готовностью предоставила ее ему.

Пемброк нашел Анну забавляющейся со своими резвыми миниатюрными борзыми, которых она держала на темно-красном поводке; узорчатые ошейники на их шеях были украшены золотыми буквами «А. R.»,[4] что говорило о их принадлежности королеве.

– О, милорд, – сказала она. – Вижу, вы в добром здравии. Полагаю, вы недавно возвратились с кембриджских увеселений.

Анна с досады надула губки – ведь ее развлекаться не пригласили. Нечасто королева сносила подобные унижения! Но чего еще можно ожидать, если король все свое внимание отдает смазливым мальчикам, а самый худший из них – Роберт Карр, который, как она всегда считала, приложил руку к смерти ее любимого сына.

При этой мысли королева всегда была готова расплакаться, и в ее обычно ласковом взгляде вспыхнул гнев.

– Я сразу же пришел к вашему величеству, поскольку уверен, что вы захотите узнать об увеселениях.

– Могу поклясться, там повсюду были одни Хауарды!

– Вы правы, ваше величество. Женщин там почти не было, если не считать представительниц клана Хауардов.

– А леди Сомерсет?

– Как обычно, блистала своей красотой.

– Мне она никогда не нравилась. Они с мужем друг друга стоят.

– Ваше величество, там ставили пьесу.

– Пьесу? Хорошую? Всем известно, как я люблю всякие представления. Вы не считаете, милорд, что Саффолку стоило бы сделать выговор за то, что он так меня оскорбил? Не пригласить королеву! Разве с какой-нибудь королевой обращались подобным образом?

– Преданные друзья вашего величества были на страже ее интересов.

– И что они видели? Что слышали?

– В пьесе, ваше величество, играл очень красивый молодой человек.

– Еще один?

– Готов поклясться, этот по красоте не уступает Сомерсету.

– И наш красавчик был расстроен?

– Не думаю, что он это заметил, ваше величество. Он в последнее время стал слишком уверенным в себе.

– Сомерсет действительно слишком самоуверен, милорд. Настанет день, и он за это поплатится.

– И возможно, скорее, чем он думает, ваше величество.

– Так что же вы заметили, милорд?

– Король спросил имя этого юноши.

Анна кивнула.

– Более того, – продолжал Пемброк, – он настоял, чтобы его имя специально разузнали.

– И это имя?

– Джордж Вильерс.

– Никогда не слышала такого.

– Ваше величество, когда я смотрел пьесу, мне пришло в голову, что вам, возможно, предстоит его услышать.

– Что за планы вы вынашиваете, Пемброк?

– Если бы мы смогли заменить Сомерсета на своего человека…

Глаза Анны засверкали. Это было бы замечательной местью Сомерсету!

– И вы полагаете, это возможно? – поспешно спросила она. – Вы же знаете, что король до безумия любит Сомерсета.

– Думаю, что при определенной подготовке мы сможем кое-что сделать. Этот мальчик Вильерс, сдается мне, один из тех немногих, кто в состоянии со временем вытеснить Сомерсета с его места.

– Неужели он так красив?

– Он напоминает мне голову святого Стефана – итальянскую скульптуру. Вы помните ее, ваше величество?

– Здесь, в Уайтхолле? Да, хорошо помню. Неужели этот юноша столь же красив?

– Полагаю, ваше величество согласится со мной, когда его увидит.

– И что вы намерены делать?

– Привезти его ко двору, обучить его, как следует себя вести, и, когда настанет подходящий момент, попросить ваше величество представить его королю.

Анна рассмеялась. Она подняла одну из собачек и прижала ее к шее.

– Заменить одного красавчика другим! Ну, если милорд Сомерсет лишится своего высокомерия, это доставит мне удовольствие. Присмотритесь к этому Вильерсу, милорд, и доставьте его ко мне. Хочу сама взглянуть на него.

После поездки в Кембридж Франсис почувствовала себя чуть лучше. Ей всегда становилось лучше, когда она уезжала из Лондона, потому что Лондон напоминал ей слишком о многом. Было мало вероятно, чтобы какая-нибудь нуждающаяся в деньгах личность последовала за ней в Кембридж, заверяя, что сделала все возможное, чтобы помочь графине добиться теперешнего положения. Поэтому в Кембридже Франсис попыталась забыть о своих страхах и веселиться вместе с матерью и сестрами, а успокоившись, заново обдумала ситуацию. Почему она должна бояться этих ничтожных людей? Если бы она могла все рассказать Роберту, они завтра же перестали бы докучать ей. Но конечно, муж не должен знать правду.

Однако есть человек, с кем она может быть откровенной, – ее двоюродный дед, Нортгемптон. Старый мошенник все поймет и посоветует, как ей поступить.

Вернувшись в Лондон, Франсис решила навестить Нортгемптона в его доме на Чаринг-Кросс.

Когда она прибыла туда, ей сказали, что граф в парламенте, где, как ей было известно, в это время шли бурные дебаты, поскольку многие министры все еще решительно придерживались мнения о том, что шотландских фаворитов следует снова вернуть за границу. Нортгемптон вел с ними жестокую битву. Он не намеревался позволять, чтобы Роберта выслали из Лондона, поскольку его дальнейшая судьба и судьба клана Хауардов была связана с Робертом Карром. При одной мысли об этом Франсис успокоилась. Ее двоюродный дед всемогущ и непобедим.

– Граф вернется на барже, миледи, – поведал ей один из слуг. – Вы увидите его прибытие задолго до того, как он появится здесь.

Франсис сказала, что пойдет в сад ждать его возвращения.

Жаркое июньское солнце освещало цветущие пирамиды вербейника на речном берегу, и было приятно слушать плеск весел по воде, когда мимо проплывали лодки. Франсис давно уже не чувствовала такого покоя. Как глупо было волноваться, идти на поводу у людей, которые так много требуют! Почему она раньше не догадалась попросить помощи у своего двоюродного деда? Он знает, что делать.

Франсис спустилась к реке и, увидев баржу Нортгемптона, поспешила к причалу, чтобы приветствовать его.

Но что происходит? Его выносят, он так бледен, что сам на себя не похож.

– Что случилось? – закричала она. – Милорд болен?

Ей не ответили – все были заняты тем, что выносили Нортгемптона на берег.

Говорили, что он умирает, но Франсис не верила этому – не смела верить. При мысли об этом ее охватывала истерика, так как она решила, что никто, кроме него, не может помочь ей.

Франсис знала, что у Нортгемптона на бедре жировик, но у многих пожилых людей встречаются такие вещи. Но оказалось, что опухоль разрослась до таких размеров и вызывала такую боль, что когда граф потерял сознание в парламенте, то решил согласиться на операцию. Его хирург Фелтон тотчас же прибыл в дом на Чаринг-Кросс, чтобы его прооперировать, потому что возникли опасения, что, если этого не сделать, граф может поплатиться своей жизнью.

«Он скоро поправится, – утешала себя Франсис. – И тогда он скажет мне, что я должна делать».

Говорили, что, когда Фелтон разрезал опухоль на бедре графа, оттуда брызнуло столько гноя, что сам хирург мог умереть от заражения.

Что же касается графа, то он лежал на кровати, зная, что конец близок.

– Теперь нет необходимости держать в тайне мое вероисповедание, – сказал он. – Пошлите за католическим священником, чтобы я мог пройти обряд соборования.

Когда священник ушел, Франсис подошла к его постели и встала на колени. Но взгляд графа был почти остекленевшим – как будто он не узнавал ее.

«Вы не можете так поступить! – хотелось ей сказать. – Вы погрязли в этом деле, как и я. Вы должны жить и помочь мне!»

Но у постели находились посторонние, а разве она могла говорить о таких секретах в их присутствии?

– Это конец, – сказал Нортгемптон. – Кто бы мог подумать, что я умру от какого-то гнойника? Похороните меня в замковой часовне Дувра – не забудьте, что я умер комендантом Пяти портов.[5] Длинная процессия выйдет из Лондона и направится через Кент к побережью – это будет последнее путешествие Нортгемптона.

– Дедушка, – прошептала Франсис, – не говорите так! Вы поправитесь. Вы должны поправиться!

Он пристально посмотрел на нее.

– Это еще кто? Франсис… Роберт позаботится о ней. Любите друг друга, Франсис.

– Вы не должны умирать… сейчас! – плакала она.

Но его дыхание участилось, а взгляд остекленел.

Нортгемптон больше ее не видел. Он готовился к своему последнему путешествию в Дувр.

Тело графа накрыли покровом из бархата с белым крестом, и при свете свечей его приближенные по очереди сменялась во время ночного бдения.

Они говорили о нем шепотом. Им внушало благоговейный страх то, что кто еще вчера был всемогущим на земле – стал ничем.

В своих апартаментах Франсис плакала, а Роберт пытался успокоить ее.

– Ты не должна лить слезы, любовь моя, – говорил он. – Граф был великим, но старым человеком. А смерть ждет пас всех…

Но что мог знать Роберт? Он считал, что Франсис плакала из-за любви к старику, не догадываясь, что страх перед будущем без помощи графа приводил ее в ужас.

Франсис злилась сама на себя. Что это с ней? Она всегда была смелой, целеустремленной и не считалась с последствиями, когда добивалась желаемого. Чего ей бояться, если кто-то умер в Тауэре?

Это вселило в нее силы, и прежняя жизнерадостность вернулась к ней. Франсис будет продолжать платить всем этим людям, но даст им понять, что, если они попытаются получить больше, чем, по ее мнению, заслуживают, она найдет способ заставить их пожалеть об этом.

Роберт слишком мягок. Он не умеет пользоваться случаем. Яков так привязан к нему, что Роберт может получить все, что захочет, а он настолько глуп, что не пользуется этим. Королева ведет себя оскорбительно по отношению к ней и к нему. С какой стати они должны мириться с этим? Роберт действительно не понимает собственной власти. Ей ничего не остается, как руководить им.

По ночам, когда они лежали рядом после занятий любовью, Франсис говорила ему о том, что он может сделать и что она ожидает от него.

– Хоть Яков и король, но ты можешь управлять им, Роберт. Ты – некоронованный король Англии, а я – некоронованная королева.

Роберт был так доволен тем, что Франсис вышла из депрессии, что был согласен на все. Она постоянно подталкивала его на разные поступки. Иногда Франсис настаивала, чтобы он не ходил на назначенные королем встречи. «Какое это имеет значение? – спрашивала она. – Яков тебя простит».

Яков всегда прощал – хотя слегка укорял его.

– Это на тебя не похоже, Робби, – печально говорил он.

И Роберт начинал понимать, что Франсис права. Он был настоящим правителем Англии, так как Яков всегда делал то, что он хотел.

– Теперь, когда умер мой двоюродный дедушка, – сказала Франсис, – ты должен быть комендантом Пяти портов.

– Мне король еще не предлагал этот пост.

– Тогда попроси его.

Роберт попросил и получил желаемое.

– А как насчет лорда – хранителя печати?

– Я и так уже занимаю высокие посты.

– Печать должна быть твоей. Попроси. Он попросил, и печать стала его.

Яков был сбит с толку. Что происходит с его милым Робби? Его поведение изменилось, он стал слишком требователен, попросил сделать его камергером, а своего тестя Саффолка – казначеем.

Яков исполнил эти просьбы, но ему все больше и больше становилось не по себе. Впервые он засомневался в бескорыстной преданности Роберта.

В своей резиденции в замке Бейнарда на северном берегу Темзы, неподалеку от собора Святого Павла, граф Пемброк созвал своих друзей.

Он тщательно отбирал этих людей, и они имели одну общую черту: все ненавидели Сомерсета и были бы рады его падению.

– После смерти Нортгемптона, – заговорил Пемброк, когда все собрались, – Сомерсет стал еще могущественнее, чем прежде.

– Комендант Пяти портов, – подтвердил сэр Томас Лейк, – а теперь еще и лорд – хранитель печати и камергер. Любопытно, что будет дальше.

– Корона, – одновременно пошутило несколько человек.

– Зачем она ему? – с горечью спросил Лейк. – Она и так уже его. Единственное упущение, что он не может ее носить.

– Какая польза от того, что мы здесь ворчим? – настаивал Пемброк. – Мы должны действовать. Именно поэтому я попросил вас всех прийти сюда сегодня.

– Говорите, что у вас на уме, – взмолился Лейк.

– Джордж Вильерс, – ответил Пемброк. – Я видел, как король смотрел на него, и полагаю, для нас настал удобный момент.

– Ваш план состоит в том, чтобы заменить Сомерсета на Вильерса?

– Совершенно верно. Мы подготовим его, и он будет нашим человеком. Он станет работать на нас, как Сомерсет работал на Хауардов.

– Эти фавориты склонны становиться заносчивыми, когда уверены в королевской благосклонности.

– Сомерсет неплохо потрудился на Хауардов.

– Но в последнее время он изменился – разве вы не заметили?

– Заметил, – согласился Пемброк. – И это нам на пользу. Он становится заносчив. Неоднократно я замечал явное неуважение к королю в его поведении. И это дает мне надежду.

– Сомерсет глупец. Можно подумать, он не понимает, что держится на своем месте только благодаря мягкому характеру. Если бы Нортгемптон был жив, он его бы предупредил.

– Или Овербери.

– О, Овербери! Этот парень, если хотите знать, делал за него всю работу. И еще давал хорошие советы. Сомерсет без Нортгемптона и Овербери очень уязвим.

– Вот почему, – продолжил Пемброк, – мы должны действовать быстро. Я снабдил мистера Джорджа Вильерса одеждой, чтобы ему было не стыдно появиться при дворе. Вильерс несколько поизносился и, хотя с такой внешностью заметен в любой компании, в красивой одежде он выглядит, как молодой греческий бог. Король отметил его, но не решается показывать свою благосклонность, хотя, я уверен, он отворачивается от Сомерсета, но отворачивается медленно. Вы ведь знаете, что король всегда по-дружески относится к бывшим фаворитам, даже если их заменяют другие.

– Нужно сделать так, чтобы король получше разглядел этого Вильерса, – сказал Лейк. – Я куплю ему место королевского виночерпия. Что вы об этом думаете?

– Превосходно! – воскликнул Пемброк. – Это будет следующим шагом. Очень скоро я обращусь к ее величеству, которая в курсе наших планов, с просьбой ходатайствовать перед королем о месте постельничего для юного Вильерса.

Заговорщики были уверены, что лучшая пора царствующего фаворита подходит к концу. Попрощавшись с Пемброком, они весело поскакали назад в Уайтхолл.

Проезжая по Флит-стрит, они миновали несколько прилавков, на которых торговцы разложили свой товар. На одном прилавке художник выставил свои работы, среди которых выделялся портрет Роберта Карра.

Кавалькада остановилась, чтобы посмотреть на портрет. Он был очень похож на оригинал. Один из всадников приказал своему груму:

– Возьми пригоршню грязи и брось в эту картину.

Грум очень удивился:

– Я правильно вас понял, сэр?

– Правильно. Действуй!

С ухмылкой грум повиновался.

Художник, который находился поблизости, разглядывая кавалькаду придворных в надежде продать картины, застыл в изумлении, увидев, что его лучший портрет испорчен.

Он бросился вперед с криком:

– Господа! Это скверная шутка!

– Нам не нравится оригинал твоего портрета, – заявил джентльмен, приказавший своему груму бросить грязь.

– Это милорд Сомерсет! – запротестовал художник. – Разве в нашем королевстве может быть оригинал лучше?

– Вы слишком хорошо рисуете, приятель, – последовал ответ. – Мы узнали его с первого взгляда. И это первая пригоршня грязи, брошенная в этого человека.

– Вы испортили мою картину и должны за нее заплатить!

Но придворные уже подстегнули своих коней и галопом поскакали прочь.

Художник закричал им вслед:

– Не думайте, что вам это сойдет с рук! Я знаю, кто вы! Я пожалуюсь милорду Сомерсету! Вы еще об этом пожалеете!

Роберт слушал художника, загораясь гневом. Теперь он часто злился и нервничал. Его отношения с Яковом изменились, и он сам удивлялся своей вспыльчивости.

Роберт заметил Джорджа Вильерса при дворе, и ему показалось, что очень многие прилагают усилия, чтобы король обратил внимание на этого молодого человека. Он догадывался почему. Роберт внимательно рассмотрел Вильерса, отметив гладкую чистую кожу, красивые черты лица, юношеский румянец, и это заставило его взглянуть на себя в зеркало. Он постарел со времени развода – возможно, начал стареть после встречи с Франсис, так как то, что они обманывали ее мужа, причиняло ему слишком много огорчений. Роберт понимал, что по внешности он не идет ни в какое сравнение с этим свежим юношей.

Это было унизительно, так как его соглядатаи донесли ему, что Пемброк и Лейк стоят во главе сторонников этого юноши, а он прекрасно знал, как они к нему относятся. Было ясно, что они пытаются сделать.

Возможно, это являлось причиной его вспыльчивости. Роберт хотел доказать, что его власть над Яковом не изменилась – вот почему он выходил из себя так часто.

Роберту хотелось, чтобы Овербери был жив, чтобы они снова были добрыми приятелями, чтобы он мог обсудить это дело с проницательным и сочувствующим другом.

– Грязь! – воскликнул он. – Они бросали грязь в мой портрет!

– Да, милорд. И это не мальчишеские забавы. Это были придворные, и один из них приказал своему груму сделать это. Остальные тоже были с ним. Я кричал им вслед, что это моя лучшая картина, которая была скопирована с портрета вашей милости, что я где-то видел.

– Они знали, что на портрете изображен я?

– Конечно, милорд. Они сказали, что им не нравится оригинал и что это первая пригоршня грязи, которая будет брошена в вашу милость.

Роберт справился с гневом, вознаградил художника и попытался выбросить этот случай из головы. Нет ничего удивительно в том, что у него есть враги.

Когда Франсис услышала о происшествии, то пришла в ярость. Она тоже знала о Джордже Вильерсе и больше всего хотела, чтобы ее муж сумел сохранить свое прежнее положение. Он просто обязан быть первым джентльменом при дворе, а она – первой леди. Какая ирония судьбы, если после всего, через что ей пришлось пройти, дабы достичь нынешнего положения, она потеряет его из-за такого ничтожества, как Джордж Вильерс!

Франсис разузнала, кем были обидчики. Они из сторонников Пемброка – те самые люди, что снабдили Вильерса новыми нарядами, устроили ему должность королевского виночерпия и прилагали все усилия, чтобы при каждом удобном случае юноша попадался на глаза королю.

– Ты не можешь спустить им с рук такое оскорбление, – бушевала она. – Им нужно показать, что ты всемогущ. Было бы совершеннейшей глупостью игнорировать это!

– Мне это не так уж важно, Франсис.

– Зато мне важно! – кричала она. – Мы должны отомстить за себя и дать им знать, что нам известно, кто это сделал!

– Но как?

– Я придумала способ. Этот молодой выскочка сегодня будет щеголять за королевским столом в изящном наряде, который ему купили. Когда он начнет подниматься, чтобы налить королю вина, один из наших людей перевернет на него супницу. Это будет справедливое возмездие за то, что они сделали с твоим портретом.

– Ну, это довольно безобидно, – согласился Роберт.

Роберт сидел по правую руку от короля, и Яков казался довольным, потому что он пребывал в хорошем расположении духа. Хотя печально, что Роберт стал, как и другие юноши, которым Яков свою привязанность, подвержен вспышкам раздражительности.

Взгляд короля задержался на юном виночерпии, который сидел на некотором расстоянии от него. Обаятельный мальчик, мог бы быть моделью для головы святого Стефана. Редкий красавчик – от его лица трудно отвести взгляд. Но он не должен злить Роберта. Роберт стал очень наблюдательным и начинает дуться, если король слишком заглядывается на парня помоложе.

Яков хотел сказать: «Послушай, Робби, прошло несколько лет с тех пор, как ты лежал на траве арены для турниров со сломанной рукой и завязалась наша дружба. Никогда никто не займет твоего места. Но почему же ты не можешь быть таким, как прежде? Когда-то не было более покладистого мальчика в моем королевстве. Я хочу вернуть моего Робби. Если он вернется, я никогда даже не взгляну на другого, раз это причиняет ему боль».

Яков почувствовал, что Роберт заметил молодого человека, который сидел беспечно, словно его красота ставила его на один уровень с другими.

Несчастный случай произошел внезапно. Один из королевских слуг, который поднялся, чтобы подать королю суп, должен был пройти мимо места, где сидел Вильерс. Очевидно, он поскользнулся и опрокинул супницу на камзол юного Вильерса и атласные панталоны юноши.

Вильерс встал, его красивое лицо налилось краской (но, как заметил Яков, не стало при этом менее красивым) и совершил непредсказуемый поступок. Он поднял руку и дал пощечину королевскому прислужнику.

На несколько секунд воцарилась полная тишина. Роберт увидел, что глаза Франсис расширились от удовольствия. Он знал, о чем она думает.

Если в присутствии короля один человек ударит другого, это преступление, которое заслуживает сурового наказания – лишения ударившего правой руки.

Сомерсет встал. Он знал, что все взгляды обращены на него. Королева, Пемброк и все те, кто поддерживал этого молодого человека, сочли, что этим необдуманным поступком он погубил свое будущее и их надежду заменить Сомерсета.

– Эй, ты, юный болван, – сказал Роберт. – Подобное поведение в присутствии его величества заслуживает наказания.

Вильерс побледнел и стал еще больше похож на статую святого Стефана. Он понимал, что Сомерсет имеет в виду, поскольку при дворе не было человека, который не знал бы о наказании за рукоприкладство в присутствии короля. Все обратили внимание, как он левой рукой закрыл правую, словно хотел ее защитить.

– Подойди сюда, юноша, – сказал Яков. Вильерс предстал перед королем.

– Ты переусердствовал, мальчик, – продолжал Яков.

Молодой человек ясным взглядом смотрел прямо на него. Глаза у него были такие же прекрасные, как у Роберта в его возрасте. Взгляд Якова переместился на его правую руку. Она была красивой формы, с длинными и тонкими пальцами.

«Искалечить это прекрасное тело? – подумал Яков. – Никогда!»

– Прекрасный камзол испорчен, – заговорил король, скривив губы.

– Да, ваше величество, – пробормотал молодой человек.

– Но камзолы можно заменить, руки же не заменишь.

Король увидел ужас в глазах юноши и самодовольную улыбку на лице Роберта. И с этого момента Яков начал чувствовать к Роберту неприязнь.

– Ну, – продолжал он, – ты молод и новичок при дворе. Держи себя в руках, мальчик, и не позволяй себе снова подобных поступков в моем присутствии.

Когда молодой человек преклонил колена перед королем и поднял свое прекрасное лицо, Яков был глубоко тронут.

– Вернись на свое место, мальчик, – сказал он. – И запомни мои слова.

Придворные лукаво переглядывались и шепотом отпускали комментарии.

Одни падают с коня, а другие, что посмелее, дают пощечину джентльмену в присутствии его величества.

Какая разница? Для красивого молодого человека все способы хороши, чтобы обратить на себя внимание короля.

Джордж Вильерс стал настоящим придворным.

Группа приверженцев Пемброка ликовала, особенно когда через несколько дней после случая с испорченным костюмом в королевской опочивальне освободился пост.

– Лучшей возможности и быть не может! – воскликнул Пемброк. – Настало время ввести Вильерса в интимный круг короля. Один из нас просто обязан сообщить его величеству, что мистер Джордж Вильерс прекрасно сможет заполнить вакансию.

Когда Якову было сделано это предложение, он обрадовался. Король не забыл юного Вильерса и с радостью исполнил бы просьбу, но, зная о чувствах Роберта, заколебался и сказал, что подумает и даст ответ через несколько дней.

Это было ударом, поскольку те, кто поддерживал Вильерса, полагали, что Яков сразу же даст свое согласие.

У Роберта все еще оставались друзья, которые знали, что, если его заменят на Вильерса, их карьеры сразу же пострадают. Поэтому Роберт вскоре узнал, что Пемброк и его сторонники пытаются раздобыть для Вильерса пост в королевской опочивальне.

Он сообщил об этом Франсис, и ее глаза потемнели от гнева. Она со всей страстью устремилась в конфликт с Вильерсом, находя стимул в том, что у нее есть ради чего бороться; к тому же это отвлекало ее ум от шайки мелких шантажистов, которым она регулярно платила.

– Вильерс не должен получить этот пост! – воскликнула Франсис. – В противном случае он скоро займет твое место.

– Он не сможет. Вильерс слишком молод и неопытен.

– Ты тоже был таким.

– Мне понадобились годы, чтобы достичь теперешнего положения.

– Вильерс выглядит не таким уж глупым.

– Следует понимать, – с горечью сделал вывод Роберт, – что глуп я!

– У тебя есть друзья, которые тебе помогают.

– У него тоже.

– Это я и хочу сказать. Его поддерживают влиятельные люди. За тобой стоял мой двоюродный дедушка, но он теперь умер.

– Как бы мне хотелось, чтобы со мной был Овербери!

Франсис сжала кулаки и завизжала:

– Овербери тебе только вредил! Он вредил нам! Глупо было доверять этому человеку, Роберт. Ради бога, будь благоразумным!

Она выбежала из комнаты, и Роберт нахмурился, глядя ей вслед.

Что происходит с его жизнью? Что происходит с ним самим?

Франсис вовсе не такая милая и любящая женщина, какой он ее себе представлял. Она постоянно подстрекает его. Неужели он в самом деле глуп? Роберт подумал о тех, которые брали взятки, что он всегда презирал. Неужели он был простаком? Он всегда соглашался с королем – до сегодняшнего дня – и никогда не навязывал Якову своего мнения.

Неужели и Яков считает его глупцом? Неужели король думает, что сможет ввести этого хитрого мальчишку в свою опочивальню, потому что он, Роберт, слишком мягок, чтобы воспротивиться этому?

Роберт отправился к Якову, который удалился на ночь, и дерзко вошел в его личные апартаменты.

– О, Робби! – удивленно воскликнул Яков. – Что привело тебя сюда в такое время?

– Следует понимать, ваше величество, что мы с вами больше не являемся добрыми друзьями?

– Что с тобой, мой милый? Где тот ласковый мальчик, которого я знал когда-то?

– Вероятно, мистер Джордж Вильерс занял его место.

– А, вот ты о чем! Нет, Робби, никто не займет твоего места. Разве ты не знаешь?

– Что-то не похоже.

Яков похлопал по постели.

– Сядь, Робби, и выслушай своего старого папочку. Ты совсем не такой, каким был раньше, мальчик. Что вызвало в тебе такие перемены?

– Это я-то изменился? – воскликнул Роберт. – Это вы переменились ко мне с тех пор, как вам подсунули этого мальчишку!

Яков покачал головой.

– Ты меня печалишь, Робби. Жестоко печалишь. Ты пришел ко мне в отвратительном настроении и в неурочный час. Ты нарушил мой покой, и, кажется, намеренно, чтобы сделать мне больно. Почему ты стал в последнее время таким хмурым, Роберт? Я страдаю из-за привязанности к тебе. Я молился за тебя, потому что, мой мальчик, если ты и дальше будешь продолжать в том же духе, то пожалеешь об этом. Никогда еще не молился ни за одного живого человека, кроме тебя. Сейчас я буду говорить с тобой очень серьезно. Ты не должен забывать, что обязан мне своим состоянием и положением при дворе. Только потому, что я так сильно к тебе привязан, я терпеливо сношу твою раздражительность. Но не испытывай мое терпение. Люби меня, как прежде, Робби, и ты сможешь опираться на мою привязанность, как на скалу. Я никогда не устану проявлять мои чувства к тебе. Я смирился с твоей дерзостью, и я прощаю ее, хотя сделать это не так уж легко. Твоя судьба в твоих руках. Я – самый лучший и добрейший из повелителей, какие только у тебя могут быть. Но если ты будешь неблагодарен, если забудешь, что хотя я и люблю тебя, но все-таки являюсь твоим королем, тогда тебе останется винить в последствиях только самого себя.

Роберт угрюмо выслушал эту речь. Он не меньше Якова желал восстановить прежние отношения. Ему хотелось быть более красноречивым и объяснить своему доброму другу, как все переменилось с тех пор, как он предал Эссекса из-за своей любви к Франсис. Яков понял бы это скорее, чем понял он сам.

Роберт упал на колени и поцеловал Якову руку. Король был доволен, видя, что его лицо просветлело.

– Ваше величество, – сказал Роберт, – простите меня.

– Больше не будем говорить об этом, Робби. Но не забывай того, что я сказал.

Тут Роберт вспомнил, зачем сюда пришел.

– Могу я попросить вас об одном одолжении?

– О каком, Робби?

– Мой родственник ищет должности при дворе, а сейчас как раз в королевской опочивальне освободилось место, и я с превеликим удовольствием предложил бы ему этот пост.

Король был глубоко тронут.

– Мой дорогой друг, располагай этим местом, как считаешь нужным. И запомни: я никогда не стану никого отличать своей благосклонностью, за исключением тех, кто может поблагодарить за это тебя.

Это была победа! Роберт прослезился от волнения и облегчения. Они с Яковом были счастливы, потому что им казалось, что их привязанность осталась такой же прочной, какой была прежде.

В рядах сторонников Пемброка воцарилось разочарование, когда стало известно, что пост в опочивальне отдан племяннику Сомерсета.

– Похоже, – сказал сэр Томас Лейк, – Сомерсет не потерял ни йоты королевского расположения.

– Яков всегда привязан к старым друзьям, – согласился Пемброк, – но его привлек Вильерс, и мы не должны терять надежды. Я собираюсь посетить королеву.

Анна приняла его, как всегда, с удовольствием, и он, не медля, поведал ей все, что хочет от нее.

– Сомерсет становится непереносимо заносчивым, ваше величество.

Анна кивнула, всегда готовая выслушать нелицеприятные замечания о Сомерсете.

– Есть только один способ подрезать ему крылышки, и он состоит в том, чтобы переключить внимание короля на другого.

– И у нас будет еще один кривляка Сомерсет, который со временем станет таким же невыносимым?

– Вильерс пока еще молод.

– Вы полагаете, что юнцы менее заносчивы, чем люди среднего возраста? Поощряйте этого молодого человека, милорд, и он скоро станет презирать нас точно так же, как Сомерсет.

– У этого юноши не такой характер. Он выказывает большее стремление учиться.

– Это не долго продлится.

– Если со временем он и станет таким же, как Сомерсет, то этого еще долго ждать, ваше величество. Чтобы стать таким же могущественным, ему потребуются годы, а мы должны уничтожить Сомерсета или подчиниться ему.

– В этом вы правы, – вздохнула Анна. – Что же вы от меня хотите?

– Представьте его королю. Скажите ему, что вы просите о милости пожаловать Джорджу Вильерсу рыцарское звание и место в королевской опочивальне.

– В опочивальне был вакантный пост.

– Он достался племяннику Сомерсета, ваше величество. Скоро при дворе не останется поста, не занятого одним из его приверженцев.

– Ну, – сказала Анна. – Думаю, тут вы правы. – Она немного колебалась. – Я сделаю, как вы хотите, и попрошу принца Карла поддержать меня.

Это была победа! Король давно хотел возвысить Вильерса, а если королева попросит его об этом, как он может ей отказать – особенно если это и ему самому доставит такое удовольствие?

Был день Святого Георгия, и Джордж Вильерс поджидал вместе со своими покровителями у королевской опочивальни. У Якова находились королева и принц Карл, и было известно, что Анна собирается просить своего мужа об одолжении.

Наконец Вильерса позвали в опочивальню, и молодой человек повиновался.

Роберт, который слышал сплетни о том, что вот-вот произойдет, не мог поверить своим ушам, пока не подошел к двери опочивальни и не увидел там группу своих врагов и среди них взволнованного юношу, на которого они возлагали свои надежды. Он подоспел вовремя, чтобы увидеть, как молодой человек входит в опочивальню, и ему вдруг захотелось растолкать их всех, войти следом и выбранить короля в их присутствии. Но Роберт помнил слова Якова, когда он не так давно разбудил его, как тот выразился, в неурочный час. Король тогда его предупредил.

Но как он может стоять и смотреть, как этого юнца делают постельничим, когда он ясно дал понять королю, что возражает, чтобы этот пост был отдан ему?

Роберт обуздал свой гнев. Франсис стала бы его подстрекать, по ее сейчас с ним не было, а когда он самостоятельно принимал решение, то никому не удавалось довести его до столь разгоряченного состояния.

Роберт поспешно написал записку королю, попросив Якова сделать Вильерса камердинером, а не постельничим, если уж он должен исполнить просьбу королевы и дать юнцу какой-то пост, высокомерно подозвал пажа и велел отнести записку королю.

Яков прочел ее и печально подумал: «Неужели он так никогда ничему не научится?»

Затем он возвел Джорджа Вильерса в рыцари и назначил одним из своих постельничих.

Честолюбивый сэр Джордж Вильерс не имел ни малейшего желания ссориться с графом Сомерсетом, который все еще занимал самые высокие посты в королевстве. Вильерс понимал, что ему предстоит долгий путь к такому же могуществу. Он был уверен, что, заключив перемирие с Сомерсетом, дав ему понять, что не намеревается занимать его место, мог бы гораздо быстрее добиться большей королевской благосклонности.

Поэтому Вильерс искал возможности переговорить с Сомерсетом. Когда Роберт услышал о том, кто просит встречи с ним, то пришел в гнев – самый неистовый гнев, порождаемый страхом.

Этот парень уверен в себе, если просит у него аудиенции. За кого он его принимает? Неужели он вообразил, что, будучи королевским постельничим, он может поддерживать дружеские отношения с самым главнейшим из министров?

На красивом лице Вильерса было униженное выражение.

– Милорд, – заговорил он, – как любезно с вашей стороны, что вы согласились побеседовать со мной. Я пришел спросить, чем могу служить вам, если вы соблаговолите дать мне какое-нибудь поручение. Мне всегда хотелось добиться вашего покровительства. Предлагаю вам свои скромные услуги.

Ярость Роберта внезапно стала неконтролируемой, потому что в этом молодом человеке он увидел самого себя в те далекие дни, когда король был очарован его изяществом и красотой. Жестоко было просить его быть свидетелем своего заката, когда на горизонте встает новая звезда.

– Прочь с глаз моих! – рявкнул Роберт с перекошенным ртом и пылающим взглядом. – От меня ты не добьешься ни дружбы, пи покровительства. Могу тебе дать только дельный совет. Слушай внимательно, парень, еще одна попытка вкрасться в мое доверие – и я сверну тебе шею!

– Так вот как вы держите свои обещания! – бушевал Роберт.

– Мои обещания? – удивился Яков. – Что ты имеешь в виду? Что я обещал тебе и не исполнил?

– Вы взяли этого юнца в постельничие!

– Я – король. Тебе следовало бы знать, что я сам выбираю себе джентльменов.

– Джентльменов! Да кто этот молодой человек?

– Если ты имеешь в виду сэра Джорджа Вильерса, я бы сказал, что он такой же джентльмен, каким был Роберт Карр, когда впервые появился при дворе.

– Я же просил вас, если вы не могли не оказать ему милости, сделать его камердинером.

Яков был тверд.

– Я пожелал сделать его постельничим. Неужели я должен снова напоминать тебе, что король здесь я?

Но Роберт не мог обуздать своего гнева. Ему не давала покоя Франсис. Он начинал понимать, что женился на женщине, которую не знает. Он терял свою власть над королем. Весь его мир стал непрочным, и Роберт был встревожен, хотя не совсем понимал почему. Он нуждался в совете умудренного опытом человека, но все его советчики и друзья были мертвы. Нортгемптон! Овербери!

Воспоминание об Овербери угнетало Роберта больше прежнего.

– Вы не держите своих обещаний! – сорвался он. – Вы поступаете со мной нечестно!

– Роберт, – сказал Яков, и в его голосе было больше печали, чем гнева. – Ты свободен. Иди в свои покои и не приходи ко мне снова до тех пор, пока не усвоишь, что, хотя я и унижался ради тебя, я – король этой страны и, следовательно, твой господин.

– Вы отвернулись от меня!

Яков положил руку Роберту на плечо.

– Нет. Избавься от своей раздражительности, и ты увидишь, что моя привязанность к тебе не изменилась. Я – преданный друг, Роберт, но не могу сказать, сколько еще продлится моя любовь к тебе, если ты будешь злить меня. Иди и подумай о том, что я тебе сказал. Хорошенько подумай, Роберт. Стань снова моим хорошим другом, и ты увидишь, что моя любовь к тебе нисколько не уменьшилась.

Роберт ушел к себе и, расхаживая туда-сюда по комнате, осознал, какую глупость совершил.

Яков был его преданным другом. Со временем он может почувствовать симпатию к Вильерсу, но это не повлияет на его любовь к Роберту Карру. Роберт не должен давать волю своим нервам и плохому настроению.

Он – лорд-хранитель печати, камергер и все еще самый могущественный человек в королевстве.

Нужно вернуть свой прежний покладистый нрав и объяснить Франсис, что, хотя король любит его и наградил огромным состоянием и высоким положением, будет глупо с его стороны продолжать давить на Якова, который ясно дал ему понять, что больше не станет этого терпеть. Он должен быть мудрым, спокойным, безмятежным.

А когда он станет таким, Яков опять будет к нему ласков.

Хотя король и улыбался сэру Джорджу Вильерсу, он давал понять, что его интерес к очаровательному молодому человеку пи в коей мере не уменьшил привязанности к милорду Сомерсету.

Король был счастлив. Он был доволен новым юношей, которого ласково называл Стини из-за сходства со святым Стефаном, а Роберт стал прежним, поняв, что дружба между ними слишком крепка, чтобы ее могла разорвать новая симпатия.

Яков предпринял путешествие на юг, потому что время от времени нужно показываться своему народу, и отдыхал в Болье, когда услышал, что сэр Ральф Уинвуд прискакал из Лондона, желая переговорить с ним по безотлагательному делу.

Яков никогда не жаловал Уинвуда, но считал его хорошим министром, поэтому сразу же его принял.

Уинвуд что-то слишком возбужден, подумал Яков. Должно быть, новости важные, раз он приехал издалека, чтобы их сообщить, тем более что Яков собирался вскоре вернуться в Лондон.

– Ваше величество, – начал Уинвуд, – моих ушей достигли странные слухи, которые меня так встревожили, что я не успокоюсь, пока не доложу о них вам.

– Давайте послушаем, – согласился Яков.

– Они исходят из Влиссингена,[6] ваше величество, где не так давно умер один английский парень, каясь, что помог совершить преступление.

– И что это за парень?

– Он был помощником доктора Поля де Лобеля, ваше величество, и заявил, что сэр Томас Овербери умер не своей смертью в Тауэре и что он за деньги отравил клистир, который ему был прописан.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся Яков. – Всегда ходят подобные сплетни.

– Похоже, это более чем сплетни, сир. Парень был в отчаянии и во всем признался на смертном одре. Он упоминал имена некоторых особ, принимавших участие в этом деле, и я полагаю, те, кого он называл, действительно живут в Лондоне.

– И кто же эти люди?

– Тюремный надзиратель Тауэра и некий доктор Франклин, темная личность, ваше величество, возможно, замешанная в колдовстве.

При упоминании о колдовстве лицо Якова помрачнело.

– Займитесь этим делом, Уинвуд, – приказал он, – и доложите мне, что узнаете.