"Н.Ляшко. Рассказ о кандалах" - читать интересную книгу автора

с ними, об аресте и обыске. Матвей устал рассказывать, как было дело, и
отмахивался от любопытных:
- Как да как! Вот обыщут тебя, сам узнаешь.
После работы в переулке его догнал парень из сборочной, сказал, у кого
хранятся кандалы, и передал собранные для Алексея деньги. Матвея смутило и
обрадовало это. Он забормотал, что он не нищий и сам поддержит сына, но
тут же сдался, заблистал глазами, заговорил о своей радости и на прощанье
весело сказал:
- А кандалы ты получше хорони, а то беда тебе будет. Не гляди, что
стар, волью...
Матвей долго глядел от ворот на удаляющегося парня и думал:
"Вспомнили... ишь ты... та-ак... давно бы надо..."


VIII


Второй раз кандалы зазвенели в заводской столовой, под новый год. Играл
оркестр. В разгар танцев из толпы, запрудившей дверь из коридора,
выскользнули ряженые: каторжанин в кандалах Алексея и каторжанка в
холщовой юбке и бушлатике. Они подали друг другу руки, проворно врезались
в танцующие пары и оглушили их звоном. Пары разъединились и застыли. Из
коридора и буфета все вбежали в зал. Оркестр сбился и умолк.
Сотни глаз жадно следили за парой с оранжевыми тузами и буквами "А. К.
Т." [Акатуйская каторжная тюрьма] на спинах. Пара описала круг и понеслась
к двери. Свет мгновенно погас, и во тьму хлынул бумажный шорох. Что-то
взлетало, падало и с шуршаньем распластывалось. Шум прорезали крики
испуга, но свет вспыхнул, глаза растерянно забегали по сторонам и впились
в лежащие на полу, свернутые треугольниками, листы бумаги.
- Прокламации! - раздался голос, и руки ринулись к полу.
- Дай сюда! Постой! По одной, чтоб всем хватило.
Топот, крики, хруст сгибаемых спин, и вновь полбыл сер и блестел
следами каблуков. Взвился крик распорядителя, заиграл оркестр, закружились
пары. И многим казалось, что каторжанина, каторжанки и внезапной тьмы,
испуга и прокламаций не было. Они-сон, бред.
А в проходной конторе у телефона стоял человек и кричал в трубку:
- Надо оцепить столовую и обыскать всех! Обнаглели!
У подъезда, в коридоре сновали заводские ищейки, заговаривали,
притворялись веселыми, восхищались, сверлили взглядами лица, заглядывали в
зал, но видели лишь кружащиеся пары.
Глаза молодых скользили по растерянным лицам и усмешливо дерзко
говорили: "3наем, мы все знаем... это мы, мы".
Робкие хмурились и ворчали:
- И повеселиться не дадут.
- Не дадим, не дадим...
И в молодом смехе, в звуках оркестра слышалась путающаяся в ногах,
придушенная порывами, знобящая песня цепей:
Бряц-бряц-бряц...