"Н.Ляшко. Рассказ о кандалах" - читать интересную книгу автора

поодиночке, молодежь-стаями. Здоровались и спрашивали:
- Можно?
- Можно, можно...
Люди подходили к портрету, раздумчиво глядели на кандалы, как бы
впитывали идущую от звеньев боль и силились запомнить их.
В рабочую пору, когда в доме оставались мать да внучка, прибегали дети
и долго звенели в коридоре голосами:
- Пусти, тетенька, поглядеть...
Гурьбой катились через порог, горящими глазами впивались в кандалы, в
портрет и перешептывались.
Осмелев, протягивали руки, осторожно, потом смелее трогали звенья.
Мать шикала на них:
- Кш... проказники, забаву нашли! - и открывала дверь: - Будет, уходите.
Соседи шутили над нею и Матвеем:
- У вас теперь вроде часовня какая.
Она отмалчивалась, а Матвей с улыбкой говорил:
- Пускай глядят. Вот приедет сын, распорядится.


XII


Алексей явился в праздник, в конце второй недели свободы. И каким
явился! Па полголовы выше Матвея, плечистый, гибкий, с голубизной в
глазах. У Матвея дыхание занялось от радости, а потом в сердце
шевельнулась печаль: такого не поносишь на руках, не приголубишь. Где
бойкий мальчишка, суетливый подросток?
Вырос, вытянулся... И проклятые кандалы не помешали.
Сам кого хочешь поднимет, поносит, утешит.
Не обошлось без слез, без лепета и забот о мелочах.
Кандалы Алексей увидел на стене во время чая, кивнул на них и спросил:
- Живы?
- Живы, отсидели на чердаках.
Матвей и Алексей взглянули друг другу в глаза и долго смеялись. Матвей
принялся рассказывать, кто сколько хранил кандалы, как их искали. На этом
свидание и оборвалось. За Алексеем пришли из Совета товарищи, к полудню на
окраине узнали, что вечером он будет говорить на собрании.
Аникановы пошли слушать его всей семьей. Сквер у Народного дома был
запружен. Алексея, показавшегося на сколоченной недавно трибуне, встретили
криками.
Слова его не падали, а взлетали над толпою, кружилисьодно, другое,
третье; стая их быстро росла и билась о головы крыльями. Даже Василий
минутами шевелился от зяби и мурашек. Грудь Матвея ширилась, тело легчало.
Ему хотелось крикнуть на весь сквер, что этот Алешкаего сын, что он,
старик, согласен с ним во всем до последней капли.
Он долго не мог успокоиться. Дорогой к дому бормотал заплаканной эдене,
притихшему Василию и невестке о том, что вот пришла-таки жизнь, но ей надо
было притти раньше, - тогда все было бы иным: не оглох бы в котельной
Василий, не зудела бы у него старая спина, не была бы такой тихой и
печальной мать.