"Первородный грех. Книга вторая" - читать интересную книгу автора (Габриэль Мариус)

Глава семнадцатая НАКОВАЛЬНЯ

Октябрь, 1973

Эрмосильо

– Я просила его… – Это был даже не шепот. Это был какой-то шелест. Мерседес приходилось изо всех сил напрягать слух, чтобы разобрать слова. – Я просила его, мама… просила не делать этого…

– Не надо разговаривать, дорогая. Тебе нельзя.

– … не хотела, чтобы все так кончилось…

Мерседес предупредили, чтобы она не дотрагивалась до Иден и тем более не целовала ее, чтобы не заболеть самой. Но сейчас она сорвала с лица хирургическую маску и поцеловала иссушенные как бумага губы дочери, ощутив ее болезненно-сладковатое дыхание.

– Мама, я так по тебе скучала.

– А я по тебе. – Она беспомощно посмотрела на окружающую Иден медицинскую аппаратуру, на пластмассовые трубочки, что тянулись к ее рукам и носу. Вся эта мощная техника скорее пугала Мерседес, чем придавала уверенности. Ей вдруг показалось ужасным, что Иден придется умирать в такой обстановке. В жизни она видела много человеческих смертей, но ни одна из них не была настолько упорядоченной, настолько бесстрастной. Всевозможные мониторы, датчики, индикаторы до последней нервной клетки, до последнего всплеска сердца проследят за тем, как окончится земное существование ее дочери. Они абсолютно точно зафиксируют мгновение, когда жизнь станет смертью и когда Иден просто перестанет быть.

Никакого таинства. Никакого уважения. Никакой жалости.

Мерседес почувствовала вспышку гнева. Почувствовала желание разбить все это, чтобы освободить Иден от игл, пронзивших ее плоть, от этих отвратительных трубочек, по которым что-то закачивали в ее тело и что-то высасывали из нее.

Сидевшая в углу медсестра, словно прочитав мысли Мерседес, быстро встала и подошла, чтобы проверить показания мониторов.

Мерседес погладила Иден по волосам. Она увидела, что губы снова зашевелились.

– Мама…

– Я здесь.

– Не уходи от меня…

Осунувшееся лицо на подушке казалось отлитым из золота, будто посмертная маска. Глаза были полуприкрыты, и Мерседес не могла с уверенностью сказать, видит ли ее Иден и даже понимает ли она, что рядом с ней сидит ее мать. Вполне возможно, что она просто-напросто бредит.

В глазах медсестры над зеленой хирургической маской появилась тревога.

– Надо срочно позвать доктора, – сказала она и выбежала из палаты.

Мерседес не отрываясь смотрела на дочь. Так много собиралась она сказать Иден и вот теперь просто сидела и молчала, не находя в себе сил даже для молитвы.

В палату пришли несколько врачей – все в перчатках и масках – и озабоченно засуетились вокруг кровати больной. Медсестра осторожно взяла Мерседес за руку.

– Миссис ван Бюрен, вам придется выйти. Мерседес побрела в комнату для посетителей, где, развалившись в кресле и уронив голову на грудь, спал де Кордоба. Она не стала его беспокоить – все равно ей нечего было сказать ему, а выслушивать от него слова утешения ей не хотелось.

Сидевшая за столиком секретарь больницы, увидев Мерседес, замахала ей рукой.

– Миссис ван Бюрен, вам звонят. Пожалуйста, пройдите в желтую кабинку.

Мерседес устало проследовала в указанную кабинку и сняла трубку.

– Да?

– Как она? – спросил хрипловатый голос.

– Что вам надо?

– Она жива?

– Она умирает, – зло проговорила Мерседес.

В трубке послышался приглушенный звук, напоминающий сдавленный стон или рыдание. Затем снова голос:

– Я хочу увидеть тебя.

– Зачем?

– Я должен увидеть тебя. А ты должна увидеть меня. Через несколько минут, выйдя из будки, она нашла поджидающего ее де Кордобу. Он был мертвенно-бледным.

– Мерседес, – дрогнувшим голосом сказал полковник, – вас просят пройти к ней.

Мерседес вышла из больницы лишь в полдень следующего дня. Рядом с ней неотступно находился де Кордоба. Она была одета в строгий темный костюм и шляпу, на глазах солнцезащитные очки, так что большая часть ее лица была скрыта. По крайней мере, внешне она выглядела абсолютно спокойной.

Де Кордоба, напротив, казался совершенно изможденным. Его аристократическое лицо прорезали глубокие морщины, под глазами проступили темные круги, прядь спутавшихся серебристых волос упала на лоб.

Отойдя от больницы, он нежно взял ее за локоть и повернул к себе лицом.

– Это безумие – ехать туда одной. Позвольте мне сопровождать вас, Мерседес.

– Нет, – с трудом выдавила она. – Он вас увидит и спрячется.

– Я мог бы держаться в стороне.

Она покачала головой.

– Но, Мерседес, может быть, он что-то задумал! Может быть, он заманивает вас в ловушку!

Она кивнула в сторону больничного корпуса.

– После того что он уже сделал… какое еще зло он может мне причинить?

– Отнять у вас жизнь.

– Я сама могу отнять его жизнь.

– Но вы же женщина, и к тому же одна! Он говорил мне, что у него есть винтовка. Вовсе не исключено, что он просто псих, Мерседес. – Полковник щелкнул пальцами. – Он запросто может вас убить.

– Что ж, пусть.

– Вы это не серьезно.

– Я всегда говорю серьезно. Я еду одна, Хоакин. Не заставляйте меня ругаться с вами. У меня и так уже не осталось сил.

Он беспомощно опустил руки.

– Извините.

– Понимаете, Хоакин, я просто хочу увидеть его лицо.

– Будьте хотя бы осторожны, – умоляюще попросил полковник. – Я буду ждать вас здесь.

– Идите к Иден. Я бы хотела, чтобы сейчас с ней кто-нибудь был.

– Мне очень жаль, Мерседес. Жаль, что все так получилось.

Она коснулась его щеки.

– Спасибо вам, Хоакин. За все.

Он кивнул, не в силах больше говорить.

Она ехала в глубь пустыни, по направлению, указанному похитившим Иден человеком. Окружавший ее ландшафт казался нереальным, он напоминал гигантскую наковальню, по которой бьет беспощадное солнце. Никогда еще Мерседес не доводилось видеть такого безжизненного места. Это было место, предназначенное для смерти. Может, поэтому он привез сюда Иден, сделав из нее козла отпущения, который должен был расплачиваться за грехи других?

Видневшаяся вдали рваная цепь гор была изрезана пурпурными тенями. По мере того как Мерседес приближалась к ним, песчаная равнина уступила место каменистой почве, покрытой низкорослым кустарником с серыми листьями и редкими желтыми цветками. Время от времени среди кустов встречались зеленые шпили высоких кактусов.

Постепенно кактусов становилось все больше. Они напоминали ребристые колонны. У некоторых были причудливо изогнувшиеся отростки, будто руки танцора, застывшие в какой-то адской пляске. Другие стояли, словно монолитные столбы. Мерседес была очарована ими. Эти величественные растения казались совершенно неземными, пришедшими из другого мира. Они обладали своей, неукротимой жизнью, которая, несмотря ни на что, упорно пробивалась из этой иссушенной солнцем земли.

По бездонному синему небу плыли редкие, похожие на жемчужины облака. В машине имелся кондиционер, но его искусственное ледяное дыхание раздражало Мерседес. Осеннее тепло уже не было изнуряющим, и она ехала с опущенными стеклами. Сначала ей казалось, что в пустыне просто не может быть никакого запаха, кроме запаха пыли. Но постепенно она начала ощущать какой-то едва заметный аромат, такой же неуловимый, как память о давно минувших днях. Возможно, он исходил от кактусов или, может быть, от этих скромных серых кустов с желтыми цветами.

Она проехала через деревушку, состоящую из беспорядочно разбросанных убогих домиков, которая чем-то напоминала ей Сан-Люк. Нет, не сегодняшний процветающий Сан-Люк, все более богатеющий за счет туризма, а Сан-Люк вчерашний, Сан-Люк ее детства, такой же бедный, погруженный в такой же беспробудный покой. В этой деревушке прошлое еще было живо, еще не стерлось из памяти.

То письмо она получила в июне. А сейчас уже был октябрь. Ей казалось, что за эти четыре месяца она заново прожила всю свою жизнь, как бы пропустила ее через свою память, через свою боль. «Когда мы счастливы, мы даже не замечаем этого, – размышляла Мерседес. – Но счастье проходит. И мы стареем и умираем».

Доехав до подножия гор, она отыскала условный знак и свернула на едва заметную пыльную дорогу, по обеим сторонам которой росли гигантские кактусы. Их зеленые стволы были усеяны золотистыми колючками, а на ветвистых отростках весело щебетали птицы, находившие здесь и пищу, и кров.

Когда дорога внезапно оборвалась, Мерседес, как ей и было сказано, остановилась и вышла из машины. Она увидела каменистую тропинку, уходившую вверх среди красноватых скал, и стала по ней взбираться. Идти было тяжело. «Вот в таком же месте похоронен и Шон», – подумалось ей. Она ездила на его могилу, которую соорудил Билл Френч высоко в горах.

Наконец, выбившись из сил, Мерседес добралась до вершины и остановилась, ломая себе голову, долго ли ей еще идти. Но тут до нее долетел запах гари, и она поняла, что прибыла на место.

Он стоял с непокрытой головой возле кучи дымящейся золы и оказался выше, чем она предполагала, и более видным. Очевидно, он несколько дней провел под открытым небом. Его густые волосы спутались, а нижняя часть лица обросла щетиной. Но в его облике чувствовалось что-то величественное. Хищное, с резкими чертами лицо было поразительно красивым. Черные, сверкающие глаза, казалось, принадлежали блуждающему в пустыне пророку.

Он обладал впечатляющей фигурой. Под его потрепанной одеждой Мерседес угадала такое же крепкое и подвижное тело, какое было у Шона. Он вообще принадлежал к такому же типу: темноволосый, мускулистый, бесстрашный.

При виде Мерседес он слегка подался вперед, словно хотел как-то поприветствовать ее, но затем заставил себя остановиться.

Она смотрела на него, стоя по другую сторону обгоревшей кучи, элегантная, в модном костюме и совершенно сюрреальная среди этой дикой природы.

– Ну, – спокойно проговорила Мерседес. – Вот я и пришла.

– Как она? – взволнованно спросил он хрипловатым, ставшим уже таким знакомым ей голосом.

Она сняла очки и шляпу.

– Вовсе не обязательно было тащить меня сюда, чтобы задать этот вопрос. Если бы ты позвонил в больницу, то все бы узнал.

Похоже, ее лицо произвело на него впечатление. Мерседес заметила, как впился он в нее голодными глазами.

– Ты знаешь, кто я?

– Да, – кивнула она. – Я знаю, кто ты. Знаю даже лучше, чем это знаешь ты.

– Иден сказала? Или сама догадалась?

– Догадалась. – Мерседес передернула плечами. – В конце концов.

– Думала, никогда больше меня не увидишь. – Он хищно оскалил зубы. – Ты, должно быть, уж и позабыла обо мне. Столько лет-то прошло.

– Нет, – сказала она. – Я всегда помнила о тебе. Его лицо дернулось. Было очевидно, что сдерживал он себя из последних сил. В его душе происходила борьба. Мерседес буквально физически ощущала, как копится в нем электрический заряд. Он пнул ботинком золу.

– Знаешь, что это?

– Мои сокровища, – даже не взглянув на медленно оседающий пепел, проговорила она.

– Верно. – Он кивнул. – Твои сокровища, Мерседес. Я сжег их. Все до последнего доллара.

Она чуть заметно улыбнулась.

– Думаешь, это меня волнует?

– Да. Больше всего на свете.

– Ошибаешься. Меньше всего на свете.

– Лжешь! – Сжав кулаки, он шагнул вперед. – Ну что ты за человек! Таким, как ты, нельзя иметь детей!

– Возможно, – спокойно согласилась она.

– Ты позволила ей стать наркоманкой. Ты загубила ее. А я спас. – Сверкнув глазами, он стукнул себя кулаком в грудь. – Я! Твой первый сын. Сын, которого ты продала, как неугодную собачонку.

Мерседес продолжала сохранять спокойствие.

– Скажи, как они тебя назвали?

– Они назвали меня Джоулом. «Засохла виноградная лоза и смоковница завяла; гранатовое дерево, пальма и яблоня, все дерева в поле посохли; потому и веселье у сынов человеческих исчезло». Они назвали меня Джоулом, потому что были святыми людьми.

Она задумчиво посмотрела на него.

– Я видела их всего один раз. Мне вспоминаются их лица… и еще твое лицо, когда я передавала тебя им. Ты тогда только-только научился улыбаться…

– Наверное, это разбивало твое сердце.

– Мое сердце разбил ты, Джоул, еще до того как родился.

– А ты хотя бы знаешь, что они сделали со мной?

– Что они с тобой сделали, я вижу, – бесстрастно сказала Мерседес.

Он в ярости снова пнул обгоревшую кучу, подняв вокруг себя облако серебристой золы.

– Ты продала меня за две тысячи долларов!

– Я не получила за тебя ни пенни, – мягко проговорила она. – Твои приемные родители заплатили тысячу долларов доктору и еще тысячу адвокату, чтобы они подготовили все необходимые бумаги. Обычная плата за услуги. Мне никто ничего не давал. Ведь отнести тебя в агентство, занимающееся вопросами усыновления, я просто не могла. Даже в те дни там задавали слишком много вопросов.

– Но ты знала, что это были за люди!

– Священник и его жена. Служители Господа. Им так хотелось иметь ребенка. Я думала, они смогут дать тебе любовь, чего не могла сделать я.

– Да им отказали в усыновлении во всех агентствах Калифорнии!

– Это потому, что они были уже в возрасте.

– Вовсе нет! Потому что они были психически ненормальными, жестокими, лживыми людьми! Религиозными фанатиками! – У него на губах выступила белая полоска пены. – Выродками! Людьми, которым хотелось иметь беззащитное человеческое существо, чтобы безнаказанно издеваться над ним!

– Если это так, то я ничего не знала. – Она внимательно вгляделась в его трясущееся от негодования лицо. – Ты что, думаешь, я умышленно отдала тебя людям, которые сделали тебя несчастным? Ты действительно так думаешь? Бедный мой мальчик. Я всей душой желала тебе добра.

От ее мягкого уравновешенного голоса у Джоула на глаза навернулись слезы. Его била безудержная дрожь.

– Почему ты не оставила меня? – пробормотал он – Почему? Зачем тебе надо было отказываться от меня?

– Я же уже сказала. Потому что я хотела, чтобы ты никогда не узнал о своем происхождении. Но ты сам докопался до истины.

– Мое происхождение принадлежит мне! Ты украла его у меня! Украла то, что должно достаться мне по наследству!

– В таком случае возьми его, – устало произнесла Мерседес. – Возьми все, что, как ты считаешь, принадлежит тебе.

– Как умер мой отец?

– Твой отец жив.

У него начали подергиваться губы.

– Но я видел мое свидетельство о рождении. Мое настоящее свидетельство о рождении. В нем написано, что Шон О'Киф умер за несколько месяцев до того, как я родился.

– Шон не был твоим отцом. Он погиб в конце гражданской войны, за пять лет до твоего рождения.

– Но ведь в документе…

– Документ подложный.

– Ты лжешь!

– Он был состряпан, чтобы, узнав о твоем истинном происхождении, от тебя не шарахались люди. Чтобы скрыть правду. В противном случае тебя не взяли бы даже те двое, которых ты назвал выродками.

– Какую правду? Говори, черт тебя побери!

Их лица вдруг стали удивительно похожими – те же жгучие черные глаза, та же буйная красота. Если бы в этот момент их увидел посторонний, он не колеблясь сказал бы, что перед ним мать и сын.

– Ты был зачат в результате кровосмешения. – Ее голос звучал тихо и спокойно, но в нем не было и нотки сострадания. – Человек, который является твоим отцом, и мой отец тоже.

Джоул обалдело затряс головой, словно пытаясь прийти в себя после сокрушительного удара.

– Я… я что-то никак не могу взять в толк…

– Я спала со своим собственным отцом, – сказала Мерседес. – И забеременела тобой. Так что как раз ты, Джоул, и есть истинный выродок.

На какое-то время он оцепенел. Смысл ее слов дошел до него не сразу. Почти хладнокровно следя за его реакцией, она пыталась оценить его силы. Сможет ли он пережить услышанное? Ведь хватило же у него сил, чтобы зайти так далеко, чтобы решиться на все это, чтобы положить свое сердце на наковальню судьбы. Может, он выдержит и этот, последний удар?

– Поэтому я и отдала тебя, – проговорила Мерседес. – Чтобы пощадить тебя. И самой постараться спастись. Чтобы дать нам обоим убежать от прошлого. Но ты не захотел убегать.

Ошарашенный, Джоул с трудом держался на ногах.

– Лучше бы я… знал правду, – со стоном произнес он, – а не проходил через весь этот кошмар.

– Я не предполагала, что все так получится. Будущее покрыто туманом, Джоул. Мы все блуждаем во тьме. И стараемся, по возможности, делать как лучше. Мне жаль, что я заставила тебя страдать. Правда. Я не желала тебе зла. – Мерседес смерила его долгим взглядом. – А из тебя вырос настоящий красавец. Твой отец тоже очень красивый мужчина – Она собралась уходить. – Что ж, больше говорить не о чем. Прощай, Джоул.

– Подожди! – Он подался вперед, протягивая к ней дрожащую руку.

– Что еще?

– Иден… Скажи, как она? Пожалуйста.

– Как странно. Помнится, однажды я умоляла тебя ответить на этот же самый вопрос.

– Я не хотел причинять ей страдание Я только хотел…

– Иден умерла.

Она увидела, как он содрогнулся, затем зашатался, словно смертельно раненный бык.

– Нет.

– Она умерла сегодня утром. Несколько часов назад. На рассвете Я оставила ее лежащей в гробу и приехала сюда. Если это тебя утешит, врачи говорят, что в ее смерти твоей вины нет. Она была обречена… Она бы умерла в любом случае.

Из груди Джоула вырвался душераздирающий крик.

– Нет!

– И в каком-то смысле ты ее спас. Ты освободил ее от рабской зависимости от наркотиков. – Огромные глаза Мерседес были наполнены безмерным горем. – Это было благое деяние, Джоул. Лучик света в царстве непроглядной тьмы.

Он упал на колени в золу. Его лицо исказила гримаса страшного отчаяния и невыносимой муки.

– Мама, – прошептали его губы. – Мама! Мерседес повернулась и по каменистой тропинке стала спускаться к автомобилю.