"Первородный грех. Книга вторая" - читать интересную книгу автора (Габриэль Мариус)

Октябрь, 1973

Коста-Брава

Де Кордоба снес чемоданы вниз по мраморной лестнице к «ягуару». Помогать ему было некому, так как Мерседес отпустила всю прислугу на уик-энд. Если не считать стоявшего у ворот охранника, поместье выглядело обезлюдевшим и молчаливым, притихшим в ожидании отъезда старых и приезда новых хозяев.

Превозмогая боль в спине, он погрузил чемоданы в багажник, затем выпрямился и замер, подставив лицо ласковому утреннему солнцу и любуясь великолепным особняком, который до недавнего времени принадлежал Мерседес Эдуард. Ряды белых колонн и высокий стеклянный купол, казалось, сияли в спокойном свете начинающегося дня. Растущие вокруг дома деревья начинали одеваться в осенний наряд: тускнеющая зелень листвы уже сменялась золотыми и красновато-коричневыми тонами. Сейчас поместье выглядело красивым, как никогда, отметил про себя полковник. Очаровательное место. Прямо-таки Занаду.[17]

Он подумал о девушке, которую никогда не видел и ради которой Мерседес пожертвовала всем, что у нее было. Поймет ли она? Сможет ли когда-нибудь осознать, что сделала для нее мать?

Женщины не выходили. В эти минуты они где-то в доме прощались друг с другом. В Барселону Майя не поедет. Мерседес запретила ей это.

Де Кордоба мог лишь представить себе, какие чувства испытывает сейчас ее истерзанное сердце. Ей приходилось справляться не только со страшными переживаниями за Иден и утратой всего своего имущества, но и с крушением нежной дружбы, которая – он это точно знал – была настоящей и крепкой. Столько горя навалилось на нее со всех сторон! Но, как всегда, ее стойкость вызывала у полковника граничащее с благоговением восхищение.

И она победила, в чем они никогда и не сомневались.

До приезда Иден де Кордоба будет рядом с Мерседес в отеле «Палас» в Барселоне. А Майя возвращалась в Севилью, к своей матери. Скоро должна была подъехать машина, чтобы отвезти ее в аэропорт. Едва ли, размышлял полковник, она когда-нибудь снова увидит Мерседес. Раз уж та что-то решила – назад дороги нет. И Майя знает это.

Он услышал шуршание шин по гравию и обернулся. Возле «ягуара» остановилось такси. Из него вышел водитель.

– Машина до аэропорта. Для сеньориты Дюран.

– Она будет с минуты на минуту, – сказал де Кордоба.

Таксист, сунув руки в карманы брюк, уставился на дом.

– Ничего себе особнячок, а? Умеют же некоторые жить.

– Да, – кивнул де Кордоба. – Некоторые жить умеют.

Насвистывая что-то себе под нос и бесцельно поддевая носком ботинка камешки, таксист принялся прогуливаться взад-вперед по дорожке.

Наконец дверь открылась, и на пороге дома показалась Майя. На ней был безупречно сидевший строгий костюм с золотыми пуговицами. Но ее лицо изменилось до неузнаваемости. Она была бледной как полотно и сдерживала себя лишь неимоверным усилием воли. Глаза красные от слез. Де Кордоба поспешил к ней, чтобы помочь спуститься по ступенькам. Он почувствовал, что всю ее бьет дрожь.

– Спасибо, – прошептала Майя. Она дотронулась до его руки. Ее ладонь была холодна как лед.

Водитель такси открыл дверцу. Майя повернулась к полковнику, но была не в силах что-либо сказать. Такое выражение лица, как у нее, ему доводилось видеть и раньше – у осужденных и обреченных на смерть.

– Я сделаю все, что смогу, – мягко произнес он.

– Спасибо, – снова прошептала она, продолжая неподвижно стоять на месте, словно ноги отказывались слушаться ее.

Де Кордоба поцеловал ее в щеку, усадил в машину и захлопнул дверцу. Махнув на прощание, таксист сел за руль.

Полковник отступил в сторону. Когда автомобиль развернулся, он вновь увидел Майю. Она сидела, закрыв лицо руками.

Мерседес вышла из дома четверть часа спустя. Как и Майя, она была великолепно одета и казалась спокойной, но ее веки припухли, а движения были необычайно скованные и неуверенные. Она закрыла дверь на ключ и подошла к машине.

– Вы готовы? – спросил де Кордоба. Мерседес кивнула. Когда они ехали по кипарисовой аллее, она даже не оглянулась. Остановившись возле ворот, они отдали ключи консьержу и выехали на дорогу.

Полковник вел автомобиль молча, ожидая, когда Мерседес первой нарушит тишину. Но она не проронила ни слова до тех пор, пока они не выехали на Барселонское шоссе.

– На следующей неделе Иден исполняется двадцать один год, – наконец сказала Мерседес.

– Надеюсь, это принесет ей удачу.

– Чего он ждет?

– Не знаю.

– Такое поведение нормально?

– Пожалуй, нет, – неуверенно проговорил де Кордоба.

Она посмотрела на него.

– Уже в течение двух недель в «Нью-Йорк таймс» ежедневно печатают наше объявление. Он наверняка видел его и знает, что я собрала для него деньги. Почему же он не откликается?

– Возможно, это последняя издевка над вами. Последний, так сказать, поворот ножа.

– А что, если он теперь убьет ее? Теперь, когда я разорена.

– Нет, – решительно заявил полковник. – Ему нужны ваши деньги. И вы еще не разорены. Десять миллионов долларов наличными делают вас очень состоятельной женщиной, Мерседес.

– По сравнению с тем, что я имела…

– Но об этом ему ничего не известно. Вероятно, он просто ждет, чтобы убедиться, что его не собираются надуть.

– В этом он никак не может быть уверен. Так же, как и я не могу быть уверена, что он вернет мне Иден. – Деревья по обеим сторонам шоссе были изумительно красивы; их багряная листва, казалось, полыхала огнем в лучах осеннего солнца. – Уже октябрь, – глядя в окно автомобиля, продолжила Мерседес. – Иден находится у него в руках больше двух месяцев.

– Но она жива.

– Она была жива несколько недель назад, когда звонила мне. Теперь, может быть, она уже мертва.

– Вы сказали, ее голос показался вам больным.

– У нее был ужасный голос, но все же это была она.

– Мы сделали все, что он от нас требовал. В полицию не обращались. Деньги собрали полностью.

Мы во всем идем ему на уступки. У него нет причины заставлять Иден страдать.

– В Италии был случай, – с трудом проговорила Мерседес, – когда похитители взяли деньги, а заложника так и не вернули.

– Да, – кивнул де Кордоба. – Было такое дело. Но это случается крайне редко. Если бы похитители чаще убивали находящихся у них заложников, родственники несчастных гораздо реже соглашались бы платить выкуп. То есть это привело бы к обратным результатам. Вы же сами читали подборку документов на эту тему и знаете, что в подавляющем большинстве случаев жертвы киднэппинга возвращаются целыми и невредимыми. Думаю, все будет хорошо, даже если он какое-то время поиграет с нами в кошки-мышки.

– Но у меня и самой есть когти, – кипя от злости, сказала Мерседес.

– Мы должны прежде всего сохранять спокойствие, – мягко произнес полковник. – Это самое трудное. Но потерпите, конец уже виден.

– Может быть, в отеле нас ждет какое-нибудь известие от него, – с надеждой в голосе проговорила она.

Дорога до Барселоны заняла два часа. Еще не было и двенадцати, когда они уже регистрировались в отеле «Палас», фасадом выходящим на Каталонскую площадь. Это было элегантное старинное здание, выкрашенное белоснежной краской, с желтыми парусиновыми козырьками над балконами.

Никакого послания для них здесь не оказалось.

Номер де Кордобы располагался по соседству с апартаментами Мерседес. Он был красивым и очень удобным, с лепными потолками и старомодной мебелью. Полковник бросил взгляд на телефон. Начиная с этого дня в объявлениях в «Нью-Йорк таймс» будут печатать его новый номер.

Он открыл стеклянную дверь и вышел на балкон. Внизу царил хаос оживленного перекрестка.

Завтра будет шестнадцатый день, с тех пор как они стали давать объявления в газете. «Куплю замок в Испании. За любую сумму. Деньги имеются. Пожалуйста, позвоните».

И все равно никакого ответа. Такое развитие ситуации начинало его тревожить. Он представить себе не мог, в чем была причина задержки.

Де Кордоба вспомнил о Майе Дюран. В течение четырех лет она всем сердцем любила Мерседес. И вот теперь этой любви настал конец. Сможет ли Майя, как предсказывала Мерседес, когда-нибудь выйти замуж и обзавестись семьей – в этом он сильно сомневался. Тем, кому выпало в жизни любить Мерседес, криво улыбаясь, печально размышлял полковник, редко удавалось оправиться. Он не забыл, как однажды она сказала ему: «Все, кто когда-либо были мне небезразличны, в конце концов погибали».

Тусон

Джоул задумчиво уставился на лежащую на столе газету. В ней снова было помещено объявление. Правда, на этот раз оно оказалось слегка измененным: появился новый номер телефона и добавилась строчка: «Готовы немедленно заключить сделку. Пожалуйста, сразу позвоните». В этой приписке чувствовалось отчаяние.

Он медленно поднял голову и посмотрел на веранду, где, положив на колени книгу, в старинном кресле-качалке из гнутого дерева сидела Иден. Но она не читала, а, как показалось Джоулу, устремила взгляд куда-то в даль пустыни или, возможно, просто спала. Легкий полуденный бриз покачивал ее длинные черные волосы. На ней были хлопчатобумажная юбка и белая безрукавка, купленная им для нее в Тусоне. Как всегда, у Джоула заныло сердце при виде ее изящной фигурки и совершенных линий шеи и рук. Он даже не надеялся, что ему когда-нибудь удастся передать в камне столь естественные, столь чистые и безупречные линии, как эти.

«Что же мне делать?» – в который уже раз в течение последних двух недель спрашивал себя Джоул. И в который уже раз не находил ответа на свой вопрос.

Он встал и подошел к Иден. Она подняла на него глаза, согревая ему душу своим теплым, спокойным взглядом. С тех пор как он стал разрешать ей выходить из дома днем, кожа Иден приобрела золотистый оттенок, что выгодно подчеркивало красоту ее изумительных зеленых глаз. Это был своего рода последний штрих процесса ее окончательного выздоровления, превративший ее из болезненного ребенка в прекрасную молодую женщину, которой всего через неделю должен был исполниться двадцать один год. Шею Иден украшало подаренное Джоулом отделанное бирюзой серебряное ожерелье. Он присел возле нее.

– Как ты? – спросила она.

– Нормально. А ты?

– Чудесно. – Она улыбнулась. – Кажется, становится прохладнее.

– Приближается зима.

Она лениво потянулась.

– А что, зимой здесь будет так же красиво, как и летом?

– Гораздо красивее, – пообещал Джоул.

– У меня такое ощущение, будто каждая клеточка моего тела расслабилась и отдыхает.

– Ты хорошо выглядишь, – заметил он. – Просто не узнать.

Привычным жестом она задрала юбку и оглядела свои стройные загорелые бедра.

– Смотри, все уже зажило.

Джоул кивнул. На месте страшных следов от уколов остались лишь едва заметные пятнышки. Ее кожа была гладкой, как атлас. Приподняв одну ногу, Иден кончиком пальца провела по исчезающим шрамам. Джоул смущенно пробежал взглядом по ее ляжкам, затем быстро отвел глаза.

– Крепкие у меня бедра, правда? – как бы между прочим произнесла Иден. – Это оттого, что я занималась верховой ездой. Интересно, как там сейчас Монако? Бедняга… Наверное, на нем уже несколько месяцев никто не ездил. Я почти совсем позабыла, что значит сидеть в седле. – Она присматривалась к крохотным пятнышкам на лодыжках. – Они никогда полностью не исчезнут. Как думаешь?

– Может, и исчезнут.

Иден покачала головой.

– Не-а. От этого уже не избавиться. Такое остается с тобой навсегда. Просто оно затаилось и ждет.

– Ты что, все еще думаешь об этом?

Иден опустила юбку и разгладила ее у себя на коленях.

– Да, я думаю об этом. Конечно, не каждые пять минут, как сначала, но, пожалуй, каждый час.

– Каждый час?

– Ты даже не представляешь себе, какой это прогресс. Сомневаюсь, что когда-нибудь я смогу совсем забыть о наркотиках. И не думай, что я хочу этого. Но мне кажется, что, пока я помню об этом и о том, что мне пришлось пережить, я в безопасности. Понимаешь, что я имею в виду? Если ты не уверен в себе, ты осторожен. Но стоит тебе забыться, решить, что тебе ничто не угрожает, и ты получаешь удар по морде.

– И все же когда-нибудь ты должна будешь поверить в себя, – сказал Джоул.

– Да, – согласилась Иден. – Здесь это легко. Здесь мне не о чем беспокоиться. Между мной и этим злым и страшным драконом стоишь ты. – Она протянула ему руку. Он сжал в ладони ее тонкие холодные пальцы. Она улыбнулась ему, глядя на него чистыми, полными счастья глазами. – Эй, а ты собираешься сегодня работать?

– Да. Я просто задержался, читая газету.

– Тогда пошли!

Держась за руки, они отправились в сарай. Удобно примостившись на своем обычном месте – в старом плетеном кресле, – Иден раскрыла книгу. Она склонилась над романом, однако, берясь за инструменты, Джоул чувствовал на себе ее пристальный взгляд. И, как ни поглощен он был работой, ему ни на секунду не удавалось забыть о ее присутствии.

А началось с того, что Джоул стал позволять Иден выходить по ночам из дома. Затем он разрешил ей проводить на улице часть дня. И наконец вообще перестал запирать ее.

И вот уже в течение десяти дней ее каморка в подвале оставалась пустой. Теперь Иден возвращалась туда, только когда Джоулу надо было уехать из дома. Тогда, на случай, если кто-нибудь придет, он прятал ее там. Однако так и не мог заставить себя повернуть ключ в замке, ибо чувствовал, что это разорвало бы ту тонкую, но такую дорогую его сердцу нить, что связывала теперь их друг с другом.

Все остальное время Иден была вольна ходить повсюду в доме и по окружающему его участку. Спала она в свободной комнате на втором этаже, в которую постоянно приносила всевозможные необычные симпатичные вещицы, попадавшиеся ей на глаза во время прогулок по пустыне: камешки, причудливой формы ветки, растения, какие-то глиняные осколки.

Это называлось «домашним арестом».

Сначала Джоул боялся, что вновь обретенная свобода сделает ее более раздражительной, что она лишь еще сильнее станет тяготиться своим положением. Но ничего такого не происходило. Напротив, Иден все больше успокаивалась.

Разумеется, разрешая ей покидать дом, он страшно рисковал. Однако она заботилась о том, чтобы ее никто не увидел, не меньше, чем он сам, и при малейшем признаке приближения к ранчо посторонних добровольно пряталась с поспешностью пугливого пустынного зверька.

«Какое-то безумие, – рассуждал Джоул. – Кто же все-таки здесь заключенный, а кто тюремщик?»

Но он чувствовал, что ее присутствие наполнило его жизнь светом. Он чувствовал, что любит ее.

Как правило, каждое утро Иден проводила, устроившись на террасе в своем кресле и положив на колени книгу. Она просто радовалась жизни, радовалась солнцу и тишине. Она любила подолгу наблюдать за Джоулом и повсюду следовала за ним по пятам.

Он принялся за дело. Его движения были, как всегда, уверенными и мощными. Работа над скульптурой уже подходила к концу. Как и большинство наиболее удачных его творений, эта скульптура, казалось, выглядела больше, чем мраморная глыба, из которой она была вырезана.

После двух часов напряженного труда мокрый от пота Джоул вышел из сарая и, сунув голову под кран, некоторое время неподвижно стоял под струей холодной воды. Затем вернулся и стал разглядывать свою работу. К нему подошла Иден и встала рядом.

Скульптура отличалась необычным динамизмом. Она несла в себе громадный заряд энергии, ощущение нечеловеческого страдания и, одновременно, торжества победы. Джоул почувствовал удовлетворение от эффекта, рожденного контрастом между идеально гладким телом изображенной женщины и стиснувшим ее грубым, корявым камнем. Джоул продолжал стоять, упиваясь своим творением.

– Это великолепно, – восторженно проговорила Иден. Она давно уже поняла, что эту скульптуру Джоул создал, вдохновленный ее образом. – Жаль, что у меня нет и малой части той силы, которой ты меня наделил. – Она взяла его за руку и нежно поцеловала его загрубевшие пальцы. – Ты великий мастер, Джоул. Это изумительное творение. Что ты собираешься с ним делать?

– Оно принадлежит тебе, – сказал он.

С минуту Иден молчала, затем тихо произнесла:

– Я была уверена, что ты это скажешь. – Она знала, что слишком явные проявления чувств смущают Джоула, но все же обвила руками его шею и притянула к себе. – Я тебя обожаю, – прошептала она. – Спасибо тебе, Джоул. – И она впилась в него своими влажными и нежными губами.

В порыве страсти Джоул стиснул ее в своих объятиях.

Никогда еще не оказывался он в столь странной ситуации. Воистину он переживал самый необычный период своей и без того необычной жизни.

Потом, как не раз уже делал прежде, он заставил себя отстраниться от нее и отрешенным голосом произнес:

– Пойдем-ка обедать.

Пока Джоул мылся, Иден, мурлыкая себе под нос песенку, готовила обед. Вообще-то поварихой она была никудышной и умела готовить только простейшие блюда, но он никогда не жаловался и, казалось, с аппетитом ел ее стряпню.

Исполнение самых простых, земных обязанностей доставляло Иден несказанное удовольствие. И то, что он разрешал ей заниматься домашними делами, она воспринимала как величайшую привилегию. Джоул дал ей возможность почувствовать себя хозяйкой дома. Когда-то мысль о том, чтобы стать хозяйкой дома, заставила бы ее пренебрежительно скривить губы. Теперь же она наполняла ее тихой радостью. Смотреть, как он ест приготовленную ею пищу, приводить дом в порядок, стирать белье и развешивать его на солнышке, делать другую текущую работу – все это стало вдруг таким же существенным, как смена столетий в мировой истории.

После штормов, которые изрядно потрепали корабль ее жизни, этот земной рай сделался для Иден бесконечно дорогим. Она и думать не хотела о существовании вне этого дома и этого сада посреди пустыни. Она намеренно гнала от себя подобные мысли и наслаждалась обретенным душевным покоем, жадно впитывая его, как впитывают могучие сагуаро дождевую воду, наполняющую их иссушенные летним зноем стволы живительным соком. И скоро в предвечерних сумерках на них начнут распускаться белые лепестки душистых цветов. А потом созреют сладкие алые плоды… Иден почувствовала на себе его взгляд и улыбнулась.

– Я знаю, ты на меня смотришь, – сказала она.

– А ты прибавляешь в весе.

– Что, становлюсь слишком жирной?

– Ты само совершенство.

До глубины души тронутая комплиментом, Иден порывисто обернулась, однако, поняв по его лицу, что он сожалеет о вырвавшихся у него словах, воздержалась от комментариев.

– Я так хорошо себя чувствую. Никогда в жизни не чувствовала себя такой здоровой. Даже до того как начала ширяться. Это будто… – Она осеклась, уставившись на опускающееся за окном облачко пыли. – Джоул, – с тревогой в голосе проговорила она, – кто-то приехал.

Он выглянул в окно. Его лицо мгновенно сделалось напряженным. Однако желтый спортивный автомобиль уже остановился возле крыльца. Из него вышла белокурая женщина, и, прежде чем Джоул и Иден успели что-либо предпринять, она распахнула дверь и перешагнула порог дома. Гостья была одета в узкие хлопчатобумажные брюки, заправленные в украшенные причудливым орнаментом сапожки, наполовину расстегнутую блузку, поверх которой был повязан шарфик, и ковбойскую шляпу. Увидя Иден, она от неожиданности раскрыла рот и даже сняла солнцезащитные очки, чтобы получше рассмотреть незнакомку. Все еще держа в руке нож, Иден стояла, не шевелясь, словно ноги ее приросли к полу. Затем женщина улыбнулась и повернулась к Джоулу.

– Привет, Джоул. Как делишки?

Иден украдкой взглянула на Джоула. Он побледнел и весь напрягся. Между тем блондинка как ни в чем не бывало подошла к нему и чмокнула в щеку.

– Я вам помешала? – весело прощебетала она, не обращая внимания на неловкое молчание.

– Мы собирались обедать, – сказал Джоул.

– Что ж, не обращайте на меня внимания. – Она сняла шляпу, тряхнула копной своих светлых, с платиновым оттенком, волос и подошла к Иден посмотреть, что та готовит. – Да не надо так бояться меня, дорогуша. Не съем я твой обед. И тебя тоже не съем. – Блондинка сладко улыбалась, но у Иден от ее улыбки почему-то сжалось сердце и все внутри похолодело. На шее незваной гостьи Иден заметила золотую цепочку с именным кулоном – Лила, – сверкавшим в складке ее полных грудей. – Как тебя зовут, дорогуша?

– Иден, – пересохшими губами пролепетала девушка.

– Очень милое имечко, – произнесла Лила своим аризонским говором. – Ну, а мое имя ты и сама видишь, верно?

– Верно.

Она медленно обошла вокруг Иден, холодными голубыми глазами обследуя каждый дюйм ее тела – от босых ног до шеи, на которую было надето бирюзовое ожерелье.

– Так, значит, это и есть твоя маленькая скво? А у тебя, оказывается, лучше вкус, чем я думала. Она очаровашка.

– Лила, – тихо сказал Джоул, – я уже дважды говорил тебе, что не желаю тебя здесь видеть. Ты что, не понимаешь?

– Но, как я уже тебе говорила, ты меня восхищаешь. Я просто не могу не приезжать сюда. – Лила одарила его нежной улыбкой. – И меня не так-то легко обидеть. – Она снова повернулась к Иден. – Откуда ты, дорогуша? С востока?

– Из Калифорнии.

– А, ну да. Я сама могла бы догадаться. Тебе не хватает только цветка в волосах. Из Сан-Франциско?

– Из Лос-Анджелеса.

– Г-м-м. – Она окунула палец в салат, который приготовила Иден, и облизала его густо напомаженными губами. – Сколько тебе лет, дорогуша?

– Двадцать.

Лила приподняла одну бровь и ленивой походкой прошлась по дому, с интересом оглядывая все вокруг. Джоул и Иден молча стояли на месте. Сделав полный круг, она снова остановилась перед ними.

– У тебя красивый дом, Джоул, – взмахнув шляпой, сказала Лила. – Я знала, что он будет именно таким. Ты образцовый хозяин. Каждая вещь лежит на своем месте. Необычное качество для мужчины. Или это заслуга твоей подружки?

– Уходи отсюда, Лила, – натянуто проговорил Джоул.

Все еще улыбаясь, Лила перевела взгляд с него на Иден.

– Здесь что-то не так. Я права?

– Все замечательно.

– Нет, что-то не так. У меня чутье на такие вещи. Чем-то здесь попахивает. И причина, думаю, в тебе. – Она внимательно посмотрела Иден в глаза. – Ты почему-то скрываешься. Почему, хотела бы я знать? Может, ты несовершеннолетняя? Тебя разыскивает папочка?

Стиснув зубы, Джоул подался вперед.

– Я не собираюсь дважды просить тебя убраться отсюда…

– У тебя, Джоул, всегда была репутация необщительного человека. Но с ее приходом ты превратился в настоящего отшельника. Ты уже совсем нигде не показываешься. И терпеть не можешь, когда кто-нибудь приезжает к тебе. Очевидно, ты боишься, что ее увидят. Так кто же она?

– Она просто моя подружка, – процедил он сквозь стиснутые зубы.

– А почему тогда ты ее прячешь? В чем дело? Ты что, дорогуша, находишься в бегах? У тебя неприятности с полицией? Это связано с наркотиками?

Джоул увидел, как краска отхлынула от лица Иден.

– Убирайся вон, Лила! – в бешенстве заорал он.

– Такой мужчина, как ты… – мягко сказала Лила. – И эта малышка… Какая-то ерунда получается, Джоул-малыш. Ты достоин лучшего. Гораздо лучшего.

Чувствуя, как начинают дрожать ноги, Джоул шагнул к Лиле и схватил ее за руку. Вскрикнув от боли, она попыталась вырваться, но он был явно сильнее.

Грубо подтащив ее к двери, он выволок девушку на крыльцо и толкнул вниз по ступенькам.

Джоул вовсе не хотел обойтись с ней чересчур жестоко, но бушевавшая в нем ярость заставила его потерять контроль над собой. Лила упала и, скатившись по деревянным ступеням, растянулась в пыли. Он тотчас пожалел о случившемся, однако не сдвинулся с места, чтобы помочь ей встать.

Лила медленно поднялась, отряхивая с себя пыль, затем смерила его ледяным взглядом.

– Это дорого тебе обойдется, Джоул-малыш. Ты мне за это еще заплатишь, – сквозь зубы процедила она и, не оглядываясь, пошла к своему «феррари».

Барселона

Зазвонил телефон.

Первой к нему подбежала Мерседес и сняла трубку.

– Да? Да, соедините. Побыстрей. – Она посмотрела на де Кордобу. – Это из Америки.

Он взглянул на ее хрупкую элегантную фигуру в импозантном костюме, на изящную руку, прижимавшую к уху телефонную трубку.

Однако, как только ее соединили со звонившим, полковник понял, что это был не тот человек, который похитил Иден. Лицо Мерседес как-то сразу осунулось, сделалось безразличным. Она говорила довольно долго, отвечая главным образом односложными словами. Наконец она попрощалась и положила трубку.

– Кто это? – спросил де Кордоба.

– Адвокат Доминика. У него приступ. Его поместили в больницу.

– О, простите. Сердце?

– Нет, – устало сказала Мерседес. – Психический срыв. В собственном доме напал на девчонку. Какую-то малолетнюю проститутку. Сейчас он в психиатрической больнице в Лос-Анджелесе. Ему пришлось лечь туда, чтобы избежать судебного преследования.

Де Кордоба был потрясен.

– А раньше с ним уже случались подобные вещи?

– Доминик – кокаинист. Он всегда был неравнодушен к товару, которым торговал. Годы употребления кокаина не могли не привести к психическому расстройству. Я всегда знала, что однажды это произойдет. В подобном заведении умерла и его мать. И он жил в постоянном страхе, что кончит так же, как и она.

– Помоги ему Господь.

– Забавно, не правда ли, как все-таки неотвратима судьба? – Мерседес обернулась к нему. Никогда еще он не видел ее такой старой и изможденной. – Хоакин, – проговорила она, – почему он не звонит нам?

– Не знаю, – беспомощно развел руками полковник. – Просто ума не приложу.

Тусон

Рано утром, едва только взошло солнце, Джоул пришел в комнату Иден. Она безмятежно спала, осыпанная брызгами солнечного света; ее длинные ресницы двумя черными веерами покоились на щеках. Какое-то время он молча стоял и любовался ею, чувствуя, как от этой картины у него начинает учащенно биться сердце. Иден лежала, словно ребенок, подложив одну руку под щеку, а другую беспечно откинув в сторону.

«Беззащитная, – подумал Джоул. – Совершенно беззащитная».

Он присел рядом с ней на кровать и бережно погладил ее по волосам. Иден заворочалась; ее зеленые глаза открылись, и затуманенным взором она уставилась на него.

– С днем рождения, – сказал Джоул.

Ее губы стали медленно растягиваться в улыбке.

– Ой, и правда! Сегодня большой день, верно?

– Точно.

– Мне двадцать один. Совершеннолетие. – Она обняла его за шею и притянула к себе. – Извини, наверное, со сна у меня не очень-то свежее дыхание.

От нее пахло прелестно – молодой женщиной. Ее губы были мягкими и нежными. Она поцеловала его, и Джоул беспомощно закрыл глаза, чувствуя себя совершенно растерянным. А потом он ощутил, как ему в рот протиснулся ее теплый влажный язычок. Он попытался было сопротивляться, но сила воли оставила его. Руки Иден скользнули ему под рубашку и гладили его спину, разжигая в нем огонь страсти.

Джоулу все-таки удалось взять себя в руки. Он отстранился и чуть охрипшим голосом сказал:

– А у меня есть для тебя подарок.

– Я хочу тебя, – ласково проговорила Иден. – Подари мне себя.

Отвернувшись, Джоул постарался придать своему голосу максимум веселости:

– Давай-ка вставай! Не заставляй ее ждать.

– Ее? – В ней начало просыпаться любопытство. – Что ты имеешь в виду?

– Она возле дома. Пойди и посмотри.

Иден одним прыжком соскочила с кровати и стала натягивать на себя джинсы и футболку.

– Кроссовки надевать надо?

– Надень-ка лучше вот это. – Джоул протянул ей пару сапожек.

Ее глаза заблестели.

– О, Джоул. Не может быть.

– Что – не может быть? – невозмутимо произнес он. Иден начала лихорадочно надевать сапожки.

– Я просто сгораю от нетерпения! – воскликнула она и бросилась из комнаты. Через несколько секунд до него донесся ее восторженный крик.

Когда Джоул вышел на крыльцо, Иден стояла, обняв за шею великолепную лошадь и уткнув лицо в ее лоснящуюся гриву.

– О, Джоул! – со слезами в голосе повторяла она. – О, Джоул…

Он был словно пьяный, видя ее счастье.

– Ну как, нравится?

– О, Джоул, – снова прошептала Иден. – Это же чистокровная арабская лошадь. Она, должно быть, стоит целое состояние.

– Н-ну, я же знал, что от простой лошади ты станешь нос воротить.

Она обернулась к нему; по ее щекам текли слезы.

– Я люблю тебя. Джоул зарделся.

– На племенной ферме ей дали кличку Роксана. Но ты можешь звать ее, как хочешь.

Иден подошла и поцеловала его с такой страстью, что Джоул подумал, что она прокусила ему губу. Он отвязал от столба поводья и протянул ей.

– Что ж, забирайся.

Иден одним махом вспрыгнула в седло и вставила ноги в стремена. Она вся буквально светилась от удовольствия.

– Боже, как здорово! А какое изумительное седло!

– Мексиканское.

Она сверху вниз посмотрела на Джоула.

– Вот так мы встретились в первый раз. Помнишь?

– Помню, – сказал он.

Развернув кобылу, Иден легким галопом поскакала через двор. Прислонившись к столбу крыльца, Джоул с восторгом наблюдал за плавными, изящными движениями лошади, под шелковистой белой шерстью которой отчетливо вырисовывались аристократические мускулы; длинные стройные ноги казались непропорционально тонкими.

Иден была великолепной наездницей. У Джоула даже дух захватило от ее грациозности; казалось, она в одночасье преобразилась. Ее черные волосы гордо развевались у нее за спиной, хрупкое тело полностью слилось с телом лошади, легкое как перышко и в то же время полностью контролирующее стремительный бег могучего животного.

Она снова развернулась и, приподнявшись в седле, пустила лошадь в галоп. Затаив дыхание, Джоул смотрел, как она птицей проносится мимо него. Та шелковистая нить, что протянулась между ними, казалось, вдруг ожила и задрожала где-то внутри его души.

О Господи, а что, если она упадет…

Он с ужасом представил, как ломаются ее кости, как разрывается ее гладкая словно атлас кожа. Это видение отдалось в нем острой физической болью, его охватил страх; пальцы изо всех сил сжали деревянные перила крыльца. Он больше не мог видеть, как она рискует собой, и, отвернувшись, закрыл глаза.

В его голове гремел гром, завывал ветер, носились вихри пыли. И увидел я смерч, несущийся с севера, и огонь всепожирающий, и было вокруг того огня янтарное сияние, и внутри его тоже было сияние.

Наверное, прошла вечность, прежде чем он услышал ее голос:

– Да ты даже не смотрел!

Джоул медленно повернулся. Иден. Живая и здоровая. Отдуваясь от усталости, сияющая, она вытирала лоб. Белоснежная шерсть лошади стала влажной от пота.

– Ты не смотрел!

– Смотрел. – Он выдавил из себя улыбку. Его губы дрожали. – Будь осторожной. Прошу тебя.

– Смотри еще!

Она вновь развернулась, и послушное животное могучим прыжком оторвалось от земли и взмыло в воздух. Джоул, пожалуй, не удивился бы, если бы оно вдруг расправило крылья и полетело – вверх, в бездонное синее небо. Иден понеслась галопом, поднимая за собой облака пыли. Его снова охватил такой страх, что хотелось свернуться калачиком, закрыть глаза и завыть.

Джоул на чем свет стоит проклинал себя за то, что купил эту лошадь. Что он наделал! Дурак, дурак и еще раз дурак! Он сделал ей подарок, который может погубить ее!

Сквозь страшный шум в голове он услышал ее звонкий и чистый голос. Она звала его.

Неужели это и есть любовь? Эта ужасная связь, которая, кажется, способна раздробить твои кости и снять с тебя шкуру.

Иден, пресытившись галопом, стала переводить лошадь на шаг, когда к дому медленно подкатил автомобиль окружного полицейского управления.

Джоулу показалось, что чья-то невидимая рука стиснула его сердце. В голове мелькнула отчаянная мысль о спрятанной в чулане винтовке М-16. Но ноги словно приросли к земле. Он будто окаменел.

Джоул мысленно закричал ей: «Беги! Беги же отсюда!» Но она не услышала этого вопля его души и, остановив кобылу, принялась разглядывать приехавших.

Из автомобиля вышли два офицера. Один был средних лет, красномордый, с тяжелым подбородком, нависавшим над воротничком форменной рубашки. В руках он держал пластиковую папку с зажимом. Другой, молодой и черноволосый, стоял рядом с напарником, положив ладонь на рукоятку револьвера. Оба были в зеркальных солнцезащитных очках, в которых Джоул увидел четыре своих искаженных отражения.

– Всем привет! – широко улыбаясь, сказал красномордый полицейский. – Вы Джоул Элдрид Леннокс?

Джоул кивнул, чувствуя, как язык прилип к небу.

– Привет, Джоул. Мы из полицейского управления, офицеры Хэнрахан и Дэйли. – Он повел своим подбородком в сторону дома. – Неплохое у вас здесь жилище. И вид открывается красивый. Хорошее место для уединения. Я слышал, вы один из лучших художников нашего городка.

Джоул наконец обрел дар речи.

– Чем могу вам помочь?

– Да вот, наводим кое-какие справки.

– Какие еще справки?

– Относительно пропавших людей. – Полицейский перевел взгляд на Иден, все еще неподвижно сидевшую на белой арабской лошади в облаке медленно оседающей пыли. – А это кто?

Джоул сразу понял, кто навел на него легавых. Вовсе не Мерседес. Лила. Он облизал пересохшие губы.

– Так, одна подружка.

– Г-м-м. Она что, живет здесь с вами?

– Да.

– И давно?

– Пару месяцев.

– А имя у нее есть?

Джоул ничего не ответил. Офицер по-прежнему улыбался.

– Значит, нет имени? Вы зовете ее эй, ты?

– Мы вынуждены задать ей несколько вопросов, мистер Леннокс, – заговорил более молодой полицейский. – Будьте любезны, попросите ее подойти к нам.

– Она не совершала ничего плохого, – попытался протестовать Джоул, не узнавая собственный голос. – Она здесь просто оправляется от тяжелой болезни.

– Конечно, конечно. Мы вовсе не собираемся причинять ей никакого вреда. И все же нам необходимо с ней поговорить. – Он помахал Иден рукой и крикнул: – Эй, мисс! Пожалуйста, подойдите сюда!

Иден без колебаний направила свою лошадь к двум офицерам. Джоул наконец оторвался от перил крыльца и грозно сжал кулаки. Полицейские отступили на пару шагов назад, однако выражения их лиц нисколько не изменились, лишь руки обоих спокойно легли на рукоятки револьверов.

Джоул лихорадочно прокручивал в голове различные варианты. Несомненно, они были опытными полицейскими, но к агрессивности с его стороны, пожалуй, окажутся не готовыми. Сначала он мог бы напасть на толстяка, отобрать у него оружие и взять на мушку молодого, прежде чем он успеет выхватить свою пушку. Затем запереть их обоих в подвале, сесть в пикап и…

– Доброе утро. – Сидя в седле, Иден улыбнулась офицерам. – Что-нибудь не так?

– Ровным счетом ничего, мисс. – Казалось, красномордый никогда не перестанет скалиться. – Как я уже объяснил Джоулу, мы просто наводим кое-какие справки – обычная рутина. Мое имя Хэнрахан. А это Дэйли.

– Вам что, кто-то на нас «настучал»?

– Вовсе нет. Вы не будете возражать, если я осмелюсь спросить, как вас зовут?

– Ну что вы! Меня зовут Иден.

– Иден… А как дальше?

– Просто Иден.

Хэнрахан сделал пометку у себя в папке.

– Какая замечательная у вас лошадка.

– Это Джоул мне ее подарил. Сегодня мне исполнился двадцать один год.

– Что ж, поздравляю, Иден. Недурной подарочек вы получили, верно?

– Да-а, такого у меня еще не было.

– А позвольте узнать, вы из нашего штата?

– Нет, я из Лос-Анджелеса. – Она выглядела совершенно спокойной, ее голос звучал ровно и доброжелательно.

Зато Джоул чувствовал себя совсем паршиво – молодой полицейский глаз с него не спускал, продолжая держать руку на своем кольте.

– Надо полагать, и адрес у вас есть в Лос-Анджелесе?

– Н-ну, не вполне определенный…

– Не вполне определенный? Как это понимать?

– Видите ли, в последние годы я жила во многих местах.

Хэнрахан принялся просматривать подшитые в папке бумаги.

– А какое-нибудь удостоверение личности у вас имеется, Иден?

– Не-а. – Она обезоруживающе улыбнулась. – Там у вас информация о лицах, находящихся в розыске, я угадала?

– Точно. – Хэнрахан кивнул.

– Так вот, меня там нет, офицер. Я ни от кого не скрываюсь.

– Я этого и не говорил.

– И никто меня не ищет.

– Ну, подобное утверждение, – усмехнулся он, – представляется мне весьма спорным. Послушайте, Иден, если это вас не слишком затруднит, нам бы хотелось, чтобы вы поехали с нами в полицейское управление – поможете нам снять кое-какие вопросы.

– Вы что, арестуете меня? – хмурясь, спросила Иден.

– Вовсе нет. Просто просим оказать нам помощь.

– Я не желаю никуда ехать.

– Все было бы гораздо проще, если бы вы держались с нами более открыто. Например, назвали свое полное имя и адрес.

– Мы ведь можем вернуться сюда и с ордером на арест, – вмешался молодой полицейский, – и тогда вам придется поехать с нами уже в наручниках.

Джоул снова рванулся вперед, изо всех сил сжав кулаки.

– Стоять на месте! – рявкнул на него полицейский, вытаскивая из кобуры револьвер. – Еще одно движение, мистер, и я могу неправильно истолковать ваши действия.

– Успокойся, Дэйли, – мягко сказал своему напарнику Хэнрахан.

– Он всего лишь пытается меня защитить, – вступилась за Джоула Иден.

– От кого?

Ее выдержка вызывала восхищение.

– Вы хотите знать, кто я и что здесь делаю, так?

– Совершенно верно, – с готовностью подтвердил Хэнрахан.

– О'кей, – со вздохом проговорила Иден, – я вам все расскажу. Я наркоманка.

Выражение лица Хэнрахана несколько изменилось.

– Это правда? – недоверчиво протянул он.

– Да. Или, вернее, я была наркоманкой, до тех пор пока не встретила Джоула. Мы полюбили друг друга… И он помогает мне отвыкать от героина. Поэтому он и привез меня сюда. Мне ведь сейчас нужен покой. Уединенность. Вы не находите, что это место идеально подходит?

– И вы прошли через ломку?

Иден кивнула.

– Джоул помог мне. Без его поддержки я бы никогда не пережила этот кошмар. И вот в течение уже двух месяцев я ни разу не ширнулась.

– Что-то у вас на руках не видно следов от уколов. Она спрыгнула с лошади и расстегнула ремень.

– Надеюсь, я не слишком оскорблю вашу безупречную нравственность, джентльмены. Я никогда не кололась в руки. – Она спустила джинсы. – Вот, куда я вводила себе героин. Сюда и еще в лодыжки.

Полицейские, раскрыв рты, уставились на ее изящные, чуть тронутые загаром ляжки и туго обтягивающие маленький бугорок в низу живота трусики. Казалось, они напрочь забыли о существовании Джоула.

Сейчас он мог свободно двигаться, мог запросто сбить их на землю, сделать с ними что угодно…

Но в этом уже не было необходимости. Иден сама справилась с ними. Это было ясно по тому, как изменились их лица.

– Ну и ну, – сочувственно произнес Хэнрахан. – В жизни не видал ничего подобного.

– Я была законченной наркоманкой. Безнадежной.

Но Джоул спас мою жизнь. И не только жизнь – он спас мою душу. – Иден застегнула молнию на джинсах и заправила рубашку. – Он постоянно старается защитить меня от всех и вся. Думает, мне будет стыдно, если люди узнают правду. А мне совсем не стыдно.

– Ну и правильно. Отдаю должное вашей откровенности. Но теперь, может, вы согласитесь назвать ваше настоящее имя и адрес?

– Конечно. Мое настоящее имя Антигона Прингл-Уильямс.

– Антигона?!

– Поэтому я и предпочитаю, чтобы меня звали Иден. А живу я на Лексингтон-роуд, неподалеку от бульвара Сансет в Беверли-Хиллз.

Хэнрахан записал.

– Звучит правдоподобно, однако мы обязательно проверим вашу информацию. Вы это понимаете, Иден?

– Разумеется. Мои родители знают, что я наркоманка. Честно говоря, они уже на меня рукой махнули. Только имейте в виду, сейчас вы дома никого не застанете. Они оба в Европе, на натурных съемках. Видите ли, мой папаша киноактер.

– Мы как-нибудь найдем способ проверить. – Хэнрахан снял свои солнцезащитные очки. Его поросячьи глазки смотрели спокойно. – А хотите знать, как я понял, что вы говорите правду? – спросил он.

– Благодаря лошади, – ответила Иден.

– Точно! Я всю жизнь вожусь с лошадками и внимательно следил за вашей кобылой, пока вы сидели на ней. У таких вот чистокровных арабских лошадей, если они чувствуют в седоке хоть малейшее напряжение, обязательно начинают беспокойно подрагивать уши, словно крылышки у сидящих на проводе воробьев.

– Я действительно говорю правду.

Полицейские наконец убрали руки со своих револьверов. Даже Дэйли позволил себе несколько расслабиться и благодушно улыбнуться.

Иден подошла к Джоулу и взяла его под руку.

Чувствуя, как он все еще напряжен, она ясными глазами взглянула на блюстителей порядка.

– Извините, но, кажется, вас напрасно побеспокоили.

– Я вовсе не считаю, что мы впустую потратили время, Иден, – сказал Хэнрахан. – И, к тому же, вы внесли в нашу скучную жизнь некоторое романтическое разнообразие. Возможно, мы еще приедем, чтобы выяснить кое-какие детали. Вы не против?

Джоул почувствовал, что Иден слегка подталкивает его локтем.

– Конечно, нет проблем, – охрипшим голосом пробормотал он. Она ткнула его сильнее. Он выдавил из себя еще несколько слов: – Извините, я был не слишком общительным. Понимаете, для меня это очень деликатный вопрос.

– Всегда лучше быть искренним с полицией, Джоул. Мы ведь не монстры какие-нибудь, как некоторые думают. Ну, будьте здоровы.

Они сели в машину и медленно покатили обратно.

Джоул и Иден стояли на крыльце и смотрели, как скатывается за горизонт утомленное солнце. По бескрайнему небу плыло рваное облако, раскрашенное вечерней зарей в желто-зелено-синие цвета. Пустыня лежала в тишине. Тут и там на фоне темнеющего неба виднелись черные силуэты сагуаро и окотилло. Засияли звезды, похожие на холодные алмазы, рассыпанные на темно-синем бархате. Было слышно, как лошадь мирно хрупает свой овес.

– Грустно, правда? – сказала Иден. – Порой самое красивое оказывается грустным: закат, радуга, истинная любовь… – Она прислонилась к перилам и простерла вверх руки. Вечерний ветерок играл ее длинными мягкими волосами. – Мне нравится здесь. А Калифорнию я ненавижу. Я всегда ее ненавидела. Все так стремятся туда попасть, но, ты знаешь, она будто мираж. Будто обещания, которым никогда не суждено сбыться. Один обман. Это не настоящая Америка. Вот Америка. Здесь ее сердце.

Все еще напряженный, Джоул почти не слушал ее. Иден коснулась его руки.

– Джоул… Не думай ты больше о них. Они уехали.

– Но вернутся.

– Я их обдурила.

– Это не надолго.

– Да, возможно, они и проверять-то не станут. А если и станут, то подумают, что я и есть та, за кого себя выдаю. Они лишь узнают, что такая женщина действительно существует.

– Они вернутся, – стиснув зубы, повторил он. – Все кончено, Иден. У нас осталась, может быть, неделя. А то и меньше. Нам придется отсюда уехать.

– Я поеду с тобой куда угодно, – сказала она.

– Твоя мать готова заплатить выкуп. Скоро я его получу и отправлю тебя к ней.

– Ты шутишь!

– Я говорю абсолютно серьезно. – Он взглянул на ее профиль, вырисовывающийся на фоне неба. – В последнее время я предоставил тебе почти полную свободу, однако я все еще остаюсь твоим похитителем.

– Нет! – взволнованно проговорила девушка. – Ты мой друг!

– Не обманывай себя. Я твой враг.

Иден насупилась и замолчала.

– Я уже по нескольку часов не вспоминаю о героине, – наконец сказала она.

– Это хорошо.

– Потому что я все время думаю о тебе.

Джоул с трудом заставил себя говорить спокойно:

– Наркотики тебе больше не понадобятся. Ты излечилась от своей болезни.

– Нет, не излечилась. Мне удается держаться только благодаря тебе.

– Перестань, – резко оборвал ее Джоул.

– Но это правда.

– Ну что ты выдумываешь? Не надо фантазировать. Это тебе не голливудская мелодрама. Счастливой жизни у нас с тобой никогда не получится!

– Мы можем попробовать.

– Не можем! Иден, с этого момента ты начинаешь самостоятельную жизнь. Без наркотиков. И без посторонней помощи. А я исчезну. Больше мы с тобой не увидимся.

– Ты же знаешь, что это не так, – спокойно проговорила Идеен.

– Нет, именно так!

Она дотронулась до его щеки.

– Я люблю тебя.

– О Боже! – застонал Джоул, отталкивая ее руку. – Ты ведь даже не знаешь меня.

– Все, что мне надо знать о тебе, я знаю. Потеряв терпение, он с такой злостью ударил кулаком по перилам, что все крыльцо задрожало.

– Ты что, думаешь, я могу выкрасть тебя, продержать здесь в течение десяти недель, содрать с твоей матери десять миллионов долларов, а потом как ни в чем не бывало объявить ей перемирие? – Он вцепился ей в руку – Ты дитя, Иден. Ты мыслишь, как ребенок Да как только я тебя освобожу, она в ту же секунду сломя голову помчится в полицию. Сюда понаедут легавые со всей округи!

– Я остановлю ее.

– Ее никто не остановит! Возможно, она состряпает мое самоубийство, как уже сделала это с твоим дружком Расти. И меня найдут с простреленными мозгами.

– Не говори так!

– Все кончено, Иден Кончено! Мне придется скрываться от полиции, и я уже никогда не смогу приблизиться к тебе и на сотню миль.

Она вцепилась в него обеими руками.

– Мы обязательно что-нибудь придумаем. Я не оставлю тебя, Джоул. Ты говоришь, что отправишь меня к ней, но это лишь пустая фраза. Я не жила с мамой с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать лет. Конечно, я люблю ее, но у нас с ней нет ничего общего.

– Иден..

– Если ты позволишь мне поговорить с мамой, я все улажу. Мы скажем ей, чтобы она оставила себе эти десять миллионов…

– Нет! Она должна заплатить!

– Ты уже и так отомстил, Джоул. Не знаю, что ты там имеешь против нее, но она заплатила тебе сполна. Я слышала ее голос. Ты заставил ее страдать. Ну хватит уже!

Джоул силой оторвал от себя Иден и, тяжело опустившись в кресло, стиснул руками виски. Голова шла кругом.

Она осторожно дотронулась до его плеча.

– Они узнают только то, что я им расскажу. А я не собираюсь ничего рассказывать.

– О, Иден! – застонал он – Ты такая наивная.

– Ты мне нужен, – прошептала она, садясь рядом с ним. – Ты ведь спас меня. И теперь ты несешь за меня ответственность.

Он молча покачал головой.

– Если я сейчас уеду, через неделю я уже буду сидеть на игле, – продолжила Иден, кладя голову ему на плечо. – Мне от тебя ничего не надо – только бы быть рядом. Мы вместе будем скрываться от полиции. Уедем в Южную Америку. Или в Канаду. Найдем другой такой же дом. Где-нибудь в деревне.

Она все говорила и говорила. Картинки их будущей жизни, рожденные ее воображением, были наивны, окрашены в пастельные тона. Она сыпала ими как из рога изобилия.

Джоул не слушал. Он сидел, замкнувшись в себе, отрешенный, холодный, как смерть. Столько времени он жаждал отмщения и вот теперь ради утоления этой жажды должен был лишиться всего. Своего дома. Своего имени. Своего спокойствия. И, наконец, Иден – единственного человека, которого он по-настоящему любил.

Все это, от начала до конца, оказалось какой-то чередой бессмысленных ошибок. Нельзя было впускать ее в свое сердце. С самого первого шага, с того момента как он увидел ее исколотые иглами ноги, все ужасным образом, с неотвратимой обреченностью пошло наперекосяк.

И вот теперь его планы рушились, ситуация полностью выходила из-под контроля. Он уже не был в центре событий, и, уступая центробежным силам бешено вращающейся карусели жизни, все быстрее соскальзывал к краю, за которым его ждала пустота.

Его несло в бездну.

– Пойдем.

– Куда?

– Ты должна вернуться в подвал.

– Надолго?

– Пока не отправлю тебя домой.

– Джоул, нет!

– Иди.

Когда он втащил ее в дом, Иден стала отчаянно сопротивляться. За последние недели она поднабрала сил и уже больше не была похожа на мешок с костями. Ей удалось вырваться.

– Ты не посмеешь, – задыхаясь, проговорила она.

– Теперь это уже небезопасно. Мне вообще не следовало тебя выпускать.

– Я не вернусь туда! – отступая, заявила Иден.

– Вернешься.

– Нет!

Джоул ринулся за ней, однако Иден успела отскочить, опрокинув по пути тяжелый стул из орехового дерева.

– Это будет предательством, Джоул. Предательством нас обоих!

– Не заставляй меня делать тебе больно, – мрачно произнес он, буравя ее своими черными глазами.

– Ты не можешь так поступить со мной после того, что между нами произошло.

– Но это не должно было произойти! – Он схватил стул и отшвырнул его в сторону. Деревянная ножка, ударившись о стену, разлетелась в щепки.

Взвизгнув, Иден попятилась от него.

– Джоул, не надо!

– Все кончено. – Его лицо стало чужим и злобным. Он уже не был похож на того мягкого, заботливого молодого человека, который с такой нежностью ухаживал за ней. Он превратился в безжалостного наемника, ворвавшегося в чужое жилище и с ужасающей решимостью приближающегося к своей жертве.

– Да что с тобой случилось? – закричала Иден. У нее на глазах выступили слезы и покатились по щекам. – Джоул, остановись! Я не вынесу этого!

Ничего не говоря, он схватил ее за запястье и потащил к ведущей в подвал лестнице.

Она неистово сопротивлялась, но отчаяние лишило ее последних сил. Словно ребенок, она цеплялась за перила, упиралась ногами.

– Я не хочу причинять тебе боль, – сказал Джоул, и в его голосе Иден отчетливо услышала страдальческие нотки.

– Тогда не делай этого, – взмолилась она. – Не делай этого с нами!

– Я должен, – не глядя ей в глаза, произнес он.

– Но ведь все можно сделать иначе! Можно же!

– Иначе нельзя. – Он дернул ее за руку, и Иден соскользнула на несколько ступенек вниз.

– Я люблю тебя, – зарыдала она. – Я не вынесу этого! Не вынесу!

Когда Джоул наконец стащил ее в подвал, он уже едва дышал от усталости. Волосы Иден спутались, лицо стало бледным как смерть.

Он сверху вниз посмотрел на нее, и, словно в ослепительном отблеске молнии, перед его глазами встала такая Иден, какой она когда-то была – изможденная, опустившаяся, грязная. Это воспоминание нестерпимой болью пронзило его сердце.

– Не надо, – жалобно хныкала девушка. – Не надо, не надо, не надо…

Неимоверным усилием воли Джоул заставил себя собраться. Точно такое же чувство он испытывал, когда, увязая в грязи, пробирался через вьетнамские болота: его мозг бешено слал команды отказывающимся повиноваться конечностям, а убийственный вес измученной плоти все сильнее и сильнее тянул книзу. Ему было так тяжело, так мучительно трудно двигаться!

Возле двери в каморку силы почти оставили его. И Джоул, и Иден жадно хватали ртами воздух. Последним, нечеловеческим усилием он втащил ее в крохотную комнатку с серыми стенами.

– Если ты это сделаешь, – дико завизжала Иден, – я тебе никогда не прощу! Я убью себя!

– Я не заставлю тебя сидеть здесь долго, – с нескрываемым отчаянием проговорил Джоул.

– Ты губишь меня! Не делай этого, не делай!

– Успокойся.

– Ты не можешь отправить меня домой. Как только я выйду отсюда, я тут же засажу себе такую дозу, что меня уже не откачают!

– Нет, ты не станешь больше колоться.

Ее глаза сузились в две зеленые щелочки.

– И ты будешь виноват в этом! Я сдохну от передозировки, Джоул. Сначала перетрахаюсь с каждым встречным, чтобы было на что купить побольше героина, а потом ширну себе все одним уколом. И виноват в этом будешь ты!

Терпение Джоула лопнуло.

– Да пошла ты, дура! – как безумный заорал он. – Делай что хочешь!

Иден взорвалась. Словно потерявшая рассудок, она ринулась вперед, пытаясь выцарапать ему глаза. В последний момент Джоулу все же удалось схватить ее за руки, чтобы не дать ногтям вонзиться в лицо. Иден начала вырываться, исступленно лягая его ногами. Было удивительно, откуда только у нее взялись силы. Она стала похожа на маленького зверька, бешено дерущегося за свою жизнь с более сильным врагом. Джоул и Иден боролись в полной тишине, едва ли отдавая себе отчет, чего же они хотят добиться. Наконец он с размаху припечатал ее к стене тесной каморки, и ей показалось, что у нее треснули ребра. Отчаянным рывком высвободив руку, она впилась ногтями ему в щеку.

– Иден! – хриплым голосом заорал Джоул. – Иден, прекрати!

И вдруг все кончилось. Иден как-то сразу обмякла и разрыдалась. Тяжело дыша, они повалились на кровать. Она обвила его шею руками.

– Пожалуйста, – прошептала Иден, прижимаясь к нему губами, – пожалуйста, не прогоняй меня больше. Я люблю тебя, Джоул. Я так тебя люблю. Пожалуйста, ну пожалуйста…

Он почувствовал невыносимую боль в груди, будто у него разрывалось сердце. В висках тяжелыми ударами молота застучала кровь. Горячее дыхание Иден обжигало губы.

– Пожалуйста, – снова прошептала она. Джоул крепко обнял ее, и они слились в безумном, неистовом поцелуе, наполненном всесокрушающей силой прорвавшей плотину реки. Он подмял Иден под себя, придавив ее хрупкое тело к железной раме кровати. Задыхаясь, он шептал ее имя, гладя ее спутавшиеся волосы, целуя жадными губами ее воспаленные веки, ее щеки, открытый ему навстречу рот. Охваченный страстью, он был почти груб, яростно впиваясь в ее мягкие губы, тиская ее плечи, груди и бедра.

От захлестнувших ее эмоций Иден стонала, по щекам катились слезы, она отчаянно боролась с его одеждой, пока ее руки не нашли наконец дорогу под рубашку и не принялись исступленно шарить по его теплой сильной спине. Теперь в них обоих бушевало уже совсем иное пламя, более мощное, чем несколько минут назад, более ненасытное. Иден почувствовала, как Джоул раздвинул ей ноги, между ними протиснулись его бедра; ее тело инстинктивно подалось ему навстречу.

Она стянула с него рубашку, почти обезумев от прикосновения к его обнаженной груди, продолжая плакать от предчувствия приближающегося блаженства. В каком-то порыве отчаяния Джоул уткнулся ей в шею. Иден задрожала, ощутив, как возле самой сонной артерии он осторожно прикусил ее кожу.

– О, Джоул, о, Джоул… – зашептала она. Рядом с ним ее тело казалось таким хрупким и слабым! Его страсть буквально уничтожила Иден, она была почти на грани мучения. Он рывком задрал ее футболку и припал к маленьким, изящным грудям, словно пожирая мгновенно затвердевшие соски. Его зубы и язык превратились в орудия сладостной пытки. Пальцы Иден путались в его густых волосах.

Она выгнулась, подставляя ему свои груди, нежной кожей ощущая жесткую щетину его бороды. Она не знала, как отдать себя этому человеку, как выразить свое отчаянное стремление к нему. Ей хотелось окутать его собой, любить его, принести ему исцеление…

Джоул сполз немного ниже и прижался лицом к атласной коже ее живота.

– Скажи, что ты меня любишь, – взмолилась Иден. – Скажи, прошу тебя, скажи…

– Я тебя обожаю, – задыхаясь, произнес он. – Я боготворю тебя.

Его пальцы расстегнули медную пуговицу ее джинсов и стали их стягивать вниз. Ею овладело безумное желание сбросить с себя все эти тряпки. Она соскочила с кровати, моментально скинула джинсы, лихорадочно сорвала и швырнула в сторону остальную одежду и, совершенно голая, если не считать бирюзовых бус на шее, снова вернулась к Джоулу.

Он порывисто обнял ее. Их губы сомкнулись в горячем поцелуе. Когда рука Джоула скользнула в низ живота, Иден испытала такое ошеломляющее наслаждение, что все ее тело невольно выгнулось, дыхание перехватило. Это были совершенно новые для нее ощущения, однако она инстинктивно стремилась к ним. Пальцы, ласкавшие ее лоно, казалось, ласкали саму душу. Иден почувствовала, что у нее между ног все стало мокрым, словно от прикосновений Джоула ее плоть начала таять.

Такого с ней еще никогда не случалось. Это было ощущение, заставившее ее забыть обо всем на свете, целиком и полностью поглотившее ее. Это было больше чем удовольствие. Это было половодье, разлившееся по всему ее телу, подобно вышедшей из берегов реке, несущей иссушенной солнцем земле живительную влагу.

Ее собственные половые органы вдруг стали новым, неизведанным доселе миром, где среди наслаждения жило еще большее наслаждение, некий центр непреодолимой страсти. Джоул осторожно нащупал этот приподнявшийся бугорок, который ответил на прикосновение его пальцев судорогой, пробежавшей по телу Иден. Ее чувства невыносимо обострились, она задрожала от возбуждения.

У нее было ощущение пробуждения, чудесного открытия. Это было… Это было так, как, в конце концов, и должно было быть.

Неожиданно она вспомнила. Вспомнила, как это происходило всегда, – как отчаянно искала она и не находила, как бесконечно стремилась к блаженству, но так ни разу и не познала его.

И вот теперь оно было совсем рядом – то, чего она никогда не имела, но в чем всегда так нуждалась, то, что мог дать ей – она была в этом уверена – только он.

Оно приближалось с неотвратимостью мчащегося на полной скорости экспресса.

Иден протянула руку и стала расстегивать его ремень. Она точно знала, что на этот раз она наконец испытает оргазм, и хотела, чтобы, прежде чем это произойдет, Джоул вошел в нее, хотела, чтобы он почувствовал это, чтобы был с ней, чтобы был в ней.

Она что-то говорила ему, о чем-то его просила, сама не понимая слетающих с ее губ слов и не зная, понимает ли их хотя бы он. Наконец пальцы Иден добрались до его возбужденного члена, могучей колонной заполнившего ее руку. Как он был прекрасен! Он напрягся еще сильнее от безумного удовольствия принадлежать ей.

– Иди ко мне, – взмолилась она. – Иди же.

– Иден, – тихо произнес Джоул. – Иден…

– Ну же, скорей. – Ее дыхание участилось. – Я… я… сейчас… кончу.

– Да, – зашептал он, прижимаясь губами к ее щеке, – да, да, да.

Однако он так и остался лежать. А Иден уже достигла края водопада, беспомощная в стремительно несущемся потоке. Но что же он не двигается? Она хотела было уговорить, умолить его, но ее слова слились в один нечленораздельный стон. «Поздно, – мелькнуло где-то в дальнем уголке ее сознания, – уже поздно».

Иден испытала ощущение, которое – она всегда это знала – и должна была испытывать. Чувство, не сравнимое с героином, оно вообще было ни с чем не сравнимо. Оно имело начало и конец, а между ними происходило великое таинство. Она почувствовала, как от поясницы к животу в ней разливается волшебный жар, который затем стал подниматься к ее грудям, потом пошел вниз, растекся по бедрам и наконец снова хлынул вверх – в мозг.

– Войди в меня, Джоул, – услышала Иден собственный голос. – Войди.

Она почувствовала, как он качает головой, и, открыв затуманенные глаза, увидела застывшую на его лице гримасу мучительной боли. Несмотря на то, что сама она все еще находилась в состоянии непередаваемого блаженства, ее сердце заныло от жалости к этому человеку.

– Дорогой, любимый… Ну почему? Что тебе мешает?

– Это… грех.

Внутренний голос подсказал Иден, что сейчас ей не следует с ним спорить. Она медленно сползла вниз и взяла в рот его член. Он был горячим и солоноватым. Джоул прерывисто застонал. Иден вспомнила о том, как она делала это прежде – не из любви, а по принуждению. Тогда это являлось для нее наказанием. Теперь же это было прекрасно. Это было свято.

Ей не хотелось просить Джоула об этом, не хотелось, чтобы у него появилась возможность отказать ей. Крепко держа в руке его член, она принялась сосать.

Джоул снова вскрикнул, и, к своему восторгу, в этом крике Иден узнала свое имя.

Она почувствовала, что приближается момент его оргазма, который начинался так же, как и у нее, – с глубокой внутренней дрожи, затем его член резко напрягся, и пальцы Иден ощутили, как под ними пробивается рвущаяся вверх сперма. И вот ей в нёбо ударили тягучие соленые капли. Сотрясаясь всем телом, Джоул попытался высвободиться, но она не выпустила его член изо рта, а сделала большой глоток, желая, чтобы его семя оказалось в ней, дабы таким образом хоть как-то компенсировать себя за их так и не свершившееся соитие.

Движения Джоула стали более медленными и вялыми. Иден вдруг поняла, что он плачет. Выпустив наконец безвольно повисший пенис, она нежно прижала к себе его голову.

– Я люблю тебя, – снова и снова ласково повторяла она. – Я так тебя люблю.

Он рыдал, уткнувшись в ее груди; его плечи сотрясались в безутешном горе.

Прошло немало времени, прежде чем он успокоился. Иден неподвижно держала его в своих объятиях, спрашивая себя, что же с ней случилось, чувствуя себя изменившейся, обновленной и какой-то незнакомой.

– А это был грех? – спросила она, когда Джоул наконец затих.

– Может, не такой большой, – устало проговорил он, – но все равно грех.

Она погладила его по спутавшимся, мокрым от пота волосам.

– Почему? Ведь нам было так чудесно.

– Случилось то, чего я всегда боялся. – Джоул сел на кровати, величественный в своей наготе. Но его лицо было искажено горем, глаза стали пустыми. – Если бы я раньше тебе все объяснил, ничего бы этого не произошло.

– Что объяснил?

– Она и моя мать тоже.

Иден закрыла глаза и похолодела.

– Кто и твоя мать тоже? – услышала она собственный голос, хотя и так уже знала ответ на свой вопрос, и мучительная боль уже начала терзать ее сердце.

– Мерседес Эдуард, – тихо сказал Джоул. – Я твой брат, Иден.