"Оскар Лутс. Осень ("Новые Истории про Тоотса" #4, 1938) " - читать интересную книгу автора

перевязывая се. Но гляди-ка, богатырский организм выстоял, и свершилось
чудо. Едва поднявшись, на ноги, Имелик вновь завел речь об отправке на
фронт, однако ему в этом отказали и определили на какое-то место полегче в
тылу - для начала, как было сказано. И это "для начала" продолжалось до
конца войны, потому что и к тому времени Имелик не вполне окреп.
Старый хорек Яан Тыниссон вернулся домой со страшной ломотой в костях
или, как он сам это называет, с "крематизмом". Он и до сего дня никак не
избавится от этой хвори, - натирает и намасливает свое тело всяческими
мазями и спиртовыми настоями, но ничто не помогает. Перед дождем и перед
оттепелью он даже из дому не выходит: либо лежит в кровати под одеялом, либо
сидит перед топящейся плитой, только ворчит, как свирепый пес. В сухие же
дни Тыниссон - парень хоть куда, и его мощный загривок красен, как и прежде;
разоблачается до пояса, работает за двоих. Однако иной раз бывает и такое:
сидя где-нибудь за свадебным или же просто за праздничным столом у соседей,
Тыниссон вдруг ойкает и принимается растирать свои ноги. "Хоть радуйтесь,
хоть сердитесь, - говорит он в таких случаях, но завтра будет дождь". Если
же кто-нибудь из соседей по столу усомнится в этом, дескать, все же не
будет, поглядите, какая хорошая на дворе погода, Тыниссон готов держать
любое пари, что будет. Глядишь, и впрямь ударяет по рукам с каким-нибудь
приехавшим издалека хуторянином, который либо вовсе не слышал о его
ревматизме, либо слышал лишь краем уха, и - всегда выигрывает. Бывает,
случаются с Тыниссоном и более странные вещи. Опьянев, он хватает ногу
кого-нибудь из сидящих рядом и начинает ее массировать с таким жаром, так
усердно, что у соседа слезы на глаза наворачиваются и его спасает лишь
громкий крик. При этом надо заметить, что в подобных ситуациях соседская
нога принадлежит, как правило, существу женского пола. "Ах, простите!
Тыниссон чешет в затылке. - Думал, это моя нога". Затем еще объясняет
несколько пространнее, как это вышло и получилось, и обыкновенно заканчивает
так: "Сама-то война - дело плевое. Но поглядите, к чему она приводит!
Поглядите хотя бы и на меня. Куда я теперь гожусь, ежели мои ноги болят до
того невыносимо, что я уже не могу отличить свои от чужих".

- Ну, и что теперь? - молодая хозяйка хутора Юлесоо выходит из старого
дома, вытирая руки о передник.
- Что, что? - Тоотс приподнимает голову, глаза его слегка прищуренные,
немного испуганные, мол, Бог знает, какой разговор она опять заведет.
Тээле останавливается у порога, словно чужая, и произносит:
- А разве мы нашу рожь не отвезем на мельницу? В задней комнате старого
дома хорошо бы белье сушить, а сейчас там зерно. Я бы на твоем месте
распорядилась им как-нибудь иначе, не то еще прорастет.
- Так уже завтра засыплем зерно в мешки. - Йоозеп принимается
скручивать цигарку. - Я только жду этого, этого ...
- Кого?
- Кристьяна Либле.
- Странно, что ты без него ничего не можешь!
- Ну, мочь-то могу, только ...
Во дворе тявкает собака, лишь два разочка, лениво, словно бы для
порядка - стало быть, она знает, кто идет. Поэтому и лай такой
неосновательный, как бы "здрасьте-здрасьте!" Да и то больше в угоду хозяину,
дескать, я тут и на страже, видишь, я действительно тут.