"Вера Лукницкая. Ego - эхо" - читать интересную книгу автора

-А где взяла такую?
Ответила.
-А зачем тебе была водка?
На работе поговаривали, что в Таллине он был большим начальником, чуть
ли не генералом, но жизнь побила его. То ли в нем с какой-то стороны
оказалась немецкая кровь, то ли в оккупации побывал и неизвестно как
выбрался, да еще с семьей, словом, не смог Кикайон отстоять себя и сдался.
Теперь он мог только пить и кряхтеть. И сейчас он не дождался ответа: "Вам",
- тихо крякнул, засопел, потянул из стакана и расплылся в улыбке. А
Людочкина мама, похожая на пойманную мышку, мелко безысходно суетилась.
Я рассказала им мою историю. Про маму, что в тюрьме, про папу, как
погиб, про отнятый наш дом и про похищенную вчера бабушку... Никому не
рассказывала, а им, малознакомым - посмотрела на них - и выложила. Чтобы им
самим полегчало. Ведь правда, что, когда кривой увидит слепого, он начинает
благодарить Бога? Людочка всхлипывала, мама-мышка тихо охала, папа Кикайон
дымил и то ли растягивал удовольствие от медленно пустевшего стакана, то ли
огорчался от этого. Меня оставили на ночь.
Я проспала в кухне на топчане несколько ночей. Потом сказала, что нашла
угол в городе.
Они обрадовались.


"И БОСХ, И БРЙГЕЛЬ МРАЧНЫМ АДОМ..."
прелюдия пятая

Т
щетно я пыталась найти постоянное жилье.

Переночевала в мастерской, а утром, перед работой, протерла в
электрошкафах и на столах пыль, проветрила окна, тщательно подмела,
рассортировала колбы, негодные вернула на склад, там получила под расписку
спирали, трубки, спирт, бензин, очки.
В тот день я дежурила по мастерской и в обеденный перерыв побежала
получить хлеб по четырем карточкам. На задворках участка находилась хлебная
точка - ларек, туда были прикреплены все наши железнодорожники, в том числе
и ламповая. Когда подошла очередь, у ларька возникла женщина. Она дрожала.
То поправляла сползающую с голой шеи облезшую рыжую лисицу пастью,
трясущейся рукою, которой держала такой же допотопный ридикюль с
разболтанным замком из двух металлических шариков, то пыталась придержать
полу длинного пальто со следами пуговиц и моли. Другой рукой, с висевшей на
ее запястье плетеной авоськой, она шарила в кармане. Очередь загалдела.
Продавщица цыкнула. Женщина без слов вытянула две - одну за другой - измятые
хлебные карточки. Продавщица так же без слов взяла их вместе с авоськой,
вырезала из них квадратики; разделила ножом на три части кукурузный кирпичик
с зеленоватой коркой, положила один на весы, отрезала к нему довесок,
повторила процедуру, обе порции сунула в авоську и подала женщине. Верхние
корки отстали и торчали сами по себе, вверх, похожие на разинутые лисьи
пасти, как та, на шее у женщины, но крошек не было, мякиш был мокрый. Когда
женщина отошла, продавщица бросила в очередь:
- Она больная.