"Сергей Лукницкий. Возлюбленные Гименея (записки эмигранта восьмидесятых)" - читать интересную книгу автора

он еще принужден был остановиться и потерять нас из виду, потому что на той
же пленке, что и трещотка, был записан, только на другой скорости, чтобы не
было заметно, какой-то гипнотический голос, вызывающий понос.
Мне показалось, что все удачно, ан нет!
Вдруг очередной, возникший, как гриб, "гаишник" забегал, заметался по
проезжей части. Я понял, в чем тут дело. Он получил команду "курс" и побежал
самолично включать красный сигнал с обеих сторон светофора сразу. Транспорт
замер. Стало нестерпимо тихо. Наверное, ждали, что проедет какой-нибудь друг
народа.
Нет, оказывается. Искали меня, искал шофер той самой "Чайки", что
получил зеленую, но не уехал.
И, конечно же, не нашел, потому что "гаишник" тоже любил подарки.
И тут мне пришло в голову, что, может быть, каким-то образом
папа-демократ узнал про наш с Людмилкой утренний разговор и поэтому
настырность "хвоста" - его рук дело?


ГЛАВА 2


БОЛВАНЫ


В министерство мы ехали без скандала. И чем ближе подъезжали к нему,
тем забавнее становилось у меня на душе и печальней, по всему видно, на душе
Людмилки.
Она уже достаточно ясно теперь осознала, что теряет квитанцию на мужа,
и оттого, судя по ее глазам, придумывала всю дорогу, что бы такое сказать
мне с перцем, и, конечно, придумала. В этом проявился ее бабский склад ума,
хотя мужское начало, все время, спорящее в ней с женским, победило и на этот
раз: утром, данное слово развестись со мной не позволило ей отступить.
Но женщина, как говорили герои Некрасова, дана нам в пользование,
поэтому, пестуя в ней столько времени женское начало, и небезуспешно, я
позволил себе сегодня нарочито машинально не заметить ее мужского и на ее:
"Охрана тебе не потому честь отдает, что тебя уважает, а потому, что она вся
у тебя в юридическом учится", - просто промолчал.
Часто бывает невыносимо смотреть на мужское начало в женщине, хотя оно
и выпестовано экстремальными условиями. В детстве и юности она была в доме
единственным мужиком. Когда я был всего лишь милиционером, она с матерью
бегала от прокуратуры до КГБ, пытаясь доказать невиновность своего отца,
осужденного, как он любил гордо рассказывать, за антисоветскую деятельность,
выражавшиеся в том, что он ксерокопировал книги Солженицына.
Она была такой хорошенькой и женственной в то время, что я без
сожаления обменял свою милицейскую форму на ее ласковое иго.
У нее в доме я познакомился со всей той многозначительной литературой,
авторов которой перестройка вознесла слишком высоко, нимало не заботясь, что
они никакие не творческие, а в большинстве своем обыкновенные,
закомплексованные люди, вовремя не вкусившие от пирога власти и потому
жрущие этот пирог теперь, когда для них уже давно прошел обед и ужин, а они,
хотя и знают, что на ночь есть вредно, но все же едят его, потому что он