"Сергей Лукницкий. Возвращение Лени (сюжеты)" - читать интересную книгу автора

большевистскими газетами, и назначение лежащего посредине восточного
полушария мертвого человека начинает забываться нарождающимися гуменидами.
В городе идет дождь. Мертвого человека охраняют неестественно похожие друг
на друга, словно рисованные, курсанты. Зевакам из свободной Италии
кажется, что они страдают от невозможности снять с себя форму и остаться в
плавках.
Сказать по секрету, пост номер "раз" давно бы ликвидировали, если бы
коммунистический большевик Зюганичев не сторговался с Комендантом Кремля -
сокращенно "Ка-Ка" - на том, что биологических курсантов заменят на их
биологические же копии, а натуральных отпустят по домам. Надеялись
сэкономить средства. Оказалось, двойники хоть и не чувствуют угрызений
совести и щекотки, едят вдвое больше, а затраты на их производство
обошлись компартии подороже, чем последние выборы в Думу.
Поговаривают, что район Кремля и прилегающих к нему площадей скоро
объявят коммунальной зоной. Кто-нибудь представляет себе последствия
смерти одного из жильцов в коммунальной квартире? Конечно, на площадь
(Площадь?!) стала бы претендовать малоимущая семья или какой-нибудь
инвалид. Придет инвалид в комнату покойника и скажет: а не пора бы вам,
уважаемый Владимир Ильич, уважать себя заставить...
Солодин умирал в дождь, в небольшой, но отдельной квартирке,
зарезервированный на неопределенный, однако весьма короткий период,
невесть кем.
Наши "гаишники" в дождь прячутся. Я был рад. Доеду без приключений.
Я принес "Смирнофф - сухарничек", одну шестьдесят первую часть ведра. И
надо было не просто выпить. Обо всем успеть поговорить, увидимся еще
неизвестно когда на том свете, когда Господь отпустит, а пока еще торчим
на этом, пить, конечно, надо, пить надо много и профессионально, но надо и
насытиться интеллектом и мудрыми замечаниями по поводу моей новой книги,
да просто голосом того, кто уйдет первым. Надо и машину в родной гараж
довезти без стрессовых ситуаций для последней.
- А ты знаешь, что такое "сухарничек", - спросил Солодин. - Это великое
дело бьыо для молодых корнетов. Это не так, как теперь: корнет не имел
право пить водку... Но водки хотелось. И вот в питейных заведениях, где
знали порядки, но и слабостям человеческим сострадали, корнетам она
подавалась в винных бутылках, под видом белого вина, чутьчуть поджелтенная
растворенным в ней черным сухариком...
Супруга Солодина не беспокоила нас.
Наталья Николаевна, политолог, что значит по латыни "толкущий пыль",
ничего тут не поделаешь. Зато она никогда не препятствовала вольному
семейному вьшивону своего мужа, поэтому выбор напитков и совыпивальщиков
был основательный и точный, как выстрел снайпера:
пили с ним только друзья, пили вкусно и не так уж много.
Мне не надо было приходить к нему тогда, третьего июня. Но если бы я не
пришел, я не смог бы объяснить ему этого ни на языке людей, ни потом на
языке неба. Он считал бы меня свиньей, как других своих друзей. Но был бы
жив! А так, случилось то, что я увидел перед глазами, кажется, когда
покупал водку.
Я пришел, мы выпили, обсудили повесть, он расплакался, я его уложил. Он
перестал сопротивляться.
Меня Наталья Николаевна довела до лифта, и мы с ней еще разговаривали,