Глава 19

Подводная часть пещеры оказалась не менее разветвленной, чем сухая. Целый час дайверы продвигались вперед и вглубь, разделившись на две пары, и нанесли на карту лишь самые основные тоннели и подводные залы. Стало ясно, что подробное картирование всей пещеры может занять недели, а то и месяцы, и на этом ажиотаж вокруг нее понемногу стих. Пещера превратилась в своего рода рекреационную зону, где можно побродить по «инкрустированным» залам, погрузиться в подводный тоннель, нанести на карту новый участок или просто посидеть в полной темноте и тишине, занимаясь теми или иными практиками, требующими особенного сосредоточения. Так как довольно много ветвей пещеры кончались тупиками, то такие «зоны сосредоточения» строили именно там, нанося их на карту. Когда кто-то уходил в такую зону, то он ставил соответствующую отметку, и на компьютерной схеме она светилась оранжевым цветом, предупреждая, что туда соваться не надо. Джейн тоже выбрала себе местечко в пещере – в конце длинного и очень узкого лаза, в который можно было пролезть только на четвереньках, а местами приходилось проползать на пузе. Чтобы добраться от кианитовой щели до конца этого лаза, требовалось двадцать минут, и поначалу Джейн решила, что это чересчур долго, но с другой стороны это неудобство имело свое преимущество – залезая в такую узкую и длинную нору она испытывала без дополнительных усилий чувство предельной оторванности от мира, да и по пути было чем заняться. Она постелила в конце лаза толстое мягкое одеяло, прикрепила другое к стене, и теперь там можно было и удобно сидеть, и удобно лежать. И сейчас, когда наслаждение носилось по ее телу, как псина по полянке, соскучившаяся по свободе, ей захотелось снова уползти в свою нору и проверить одну гипотезу, подброшенную ей Томасом.

Занятия с Томасом начались как-то исподволь, и постепенно стали более частыми и плодотворными. К удивлению Джейн, Томас проявил к ней интерес тогда, когда сама она чувствовала себя не в своей тарелке – когда желание накапливать фрагменты исчезло полностью, а желание изучать науки осталось, но потеряло ту пронзительность, к которой она уже привыкла за год, и все, чего ей по-настоящему хотелось, это отдохнуть от желаний, и желания, как понятливые осьминоги, свернулись и уползли в норки.

- Встань на коленки, а я возьму тебя за попку и буду трахать так!

Джейн потянулась всем тельцем – наслаждение было почти что физически ощутимым, как чувствуется камень в руке – массивное, искрящееся удовольствием, с эпицентром, переливающимся из руки в ногу, из ноги в живот, из живота в письку – Джейн сначала следила за этой прихотливой траекторией, но потом перестала. Она перевернулась на живот, встала на коленки, делая все медленно, смакуя каждый всплеск, каждый оттенок наслаждения, возникавший от любого ее движения. В какой-то момент она даже замерла неподвижно на боку, так как эпицентр наслаждения пробегал через ее клитор и в таком состоянии было опасно двигаться – оргазм мог подкрасться и прыгнуть без предупреждения. Когда волна переместилась в ляжки, она окончательно перевернулась на живот и стала подтягивать задние лапы. Экор нетерпеливо, но аккуратно стал поднимать ее попку и пристраиваться сзади, и когда его довольно большой для его возраста влажный член проскользнул ей в письку, Джейн застонала и в ближайшие две минуты уже не могла вообще ни о чем думать. С Экором ее познакомила Кунга две недели назад, сказав, что, во-первых, он ее лучший друг, а во-вторых, ему и Джейн точно будет чем заняться вдвоем. Так и оказалось. Первое, что сделал Экор, когда Джейн ему улыбнулась, это прыжок в лучших традициях тигров. Обхватив ее за талию, он стал жадно лапать все ее тело, потом сел на корточки и стал целовать и вылизывать ее ляжки, забирался лапой под шорты и тискал попку, затем расстегнул их и спустил совсем, начав целовать ее письку через трусики, при этом вдыхая исходящий от трусиков запах, тыкаясь носом и языком в лобок, в клитор, в губки… их первая встреча затянулась, но что удивило ее больше всего, так это то, что Экор вообще никогда, казалось, не уставал ласкаться и трахаться. Сейчас он был таким же нежным и страстным, как в первый раз, и это при том, что он трахал, как оказалось, вообще почти всех девушек на Базе. Приятно было то, что он именно наслаждался ее телом и сексом. Он мог две минуты вылизывать ее задние лапы, отдаваясь этому так, что ничто его не могло, казалось, отвлечь, а потом он с такой же увлеченностью вынюхивал и лизал ее подмышки, а потом сосредоточенно тискал грудки, не переставая двигать своим членом внутри ее письки или попки. Такого ебучего и ласкучего мальчика Джейн не только никогда в жизни не видела, но никогда даже не могла себе представить, и сейчас ее заинтересовало именно это – почему же она даже представить такого мальчика не могла? Цензура. Внутренняя цензура, - удивилась она ответу, который нашла. Вспомнилась давняя переписка с какой-то подругой – написав ей что-то на тему секса, Джейн получила в ответ странные фразы типа «секс для меня не главное в жизни» и тому подобное. Сейчас-то совершенно ясно, что такие фразы выдают в человеке глубочайшие сексуальные запреты и комплексы, воинствующую догматичность. Даже можно предположить ненависть ко всему, что связано с сексом. Ведь если бы, к примеру, она рассказала подруге о том, что прочла в книжке про путешествия, то та подруга могла бы вяло одобрить или вежливо согласиться или просто пропустить мимо ушей, но уж точно не написала бы в ответ «путешествия для меня – не самое главное в жизни». Это ведь очевидно. Сейчас это очевидно, а тогда она испытала укол неловкости и тем самым закрепила свою фригидность. Даже тот человек, который полагает себя раскованным и развратным, на самом деле переполнен катастрофической силы сексуальными догмами и комплексами, и это было особенно ясно, когда Джейн наблюдала за своими реакциями, когда она смотрела на Экора. Вот он, кажется, вообще стыда не испытывает, ну то есть совсем. И он не скрывает и ему, наверное, даже в голову не может прийти, что это можно скрывать, что секс для него – главное в жизни. Для кого-то главное в жизни – увлечение физикой и дайвингом, у кого-то самые сильные желания лежат в области путешествий или музыки, а Экор больше всего увлекался сексом. В любом месте Базы в любое время он мог подойти к любой девочке или девушке и предложить ей секс или ласки, и занимался он этим, кажется, круглосуточно. Его неутомимость в вылизывании лапок, попок, грудок, членов, яичек и писек, сосочков и животиков, в трахе с парнями и девушками, его удивительная устремленность к тому, чтобы трахать и чтобы трахали его – такая активность, как сейчас заметила Джейн, вызывала у нее удивление не совсем исследовательского толка. Было в этом удивлении и примесь негативного отношения. Вот дерьмо… Когда думаешь о том, что Экор с утра до вечера по двенадцать часов в сутки трахается и лижется, возникает, блять, всплеск отсуждения, недовольства, в голову лезут обрывки тупейших мыслей, и все почему? Если Марта по шестнадцать часов в сутки занимается генетикой, если она с огромной охотой готова рассказывать любому интересующемуся генетикой все, что ему интересно узнать, то это вызовет уважение у любого человека хотя бы с двумя извилинами в голове. Но если бы она по шестнадцать часов ебалась, тискалась, лизалась… она была бы отверженной, ее бы попросту затравили. И она – Джейн – носит в себе это дерьмо…

Экор высоко задрал ее ножки, сложив ее почти пополам, и налег сверху. Слегка согнув ее ножки, он уперся лицом в ее ступни и, вылизывая и покусывая их, трахал ее в таком положении. Каждый раз, когда он останавливался или, тем более, высовывал член, возбуждение немного нарастало, и лишь спустя три-четыре секунды мягко спадало, и когда он снова начинал двигаться или засовывал член, возбуждение взрывалось в животе, письке, попке, и трудно было о чем-то думать.

Томас… его интерес к Джейн казался спонтанным, легким и сиюминутным. Словно между делом, походя, он задавал какой-нибудь вопрос, и уходил, едва услышав краем уха ответ. Всеми своими повадками он давал понять, что, собственно, никакого обучения и не происходит, просто они обмениваются малозначащими фразами. И лишь спустя неделю Джейн обратила внимание, что своими вопросами и советами, которые он давал ей так, словно они имеют крайне малое значение, он вел ее в определенном направлении. Наверное, в этом и состояла его стратегия – ненавязчивое влияние, даже не влияние, а предложение о влиянии. Такая ненавязчивость только в том случае получит отклик, если обучаемый человек в самом деле испытывает интерес к этой теме и достаточное упорство, чтобы без какой-либо мотивационной подпитки самостоятельно развивать затронутую тему – как теоретически, так и практически. Джейн проявила и интерес и энтузиазм, и Томас мало-помалу перестал демонстрировать малозначимость их общения, задерживаясь около нее подольше и рассказывая побольше.

Речь шла о такой малоуловимой материи, как перенятие восприятий у морд Земли. Джейн еще давно и без труда удалось испытать твердость при созерцании огромной скалы. Практика состояла в совмещении хреносечения, порождения симпатии к этой огромной морде, и порождении уверенности в том, что и скала испытывает к ней симпатию. Джейн тогда минут десять пыталась сосредоточиться на этих восприятиях без малейшего результата. Неудача оказалась для нее безразличной, так как она почти ничего и не ожидала от этого опыта, и это могло бы и вовсе забыться, если бы спустя два дня она в совершенно обычной ситуации не испытала неожиданно для себя совершенно необычное ощущение, подобного которому она не могла вспомнить, и которое отлично резонировало с описанием твердости, которое она тогда услышала. Это было поразительно. Никогда этого не было. И наверное у большинства людей никогда и не бывает. Они проживаю всю свою жизнь и не догадываются, что их жизнь плоская и серая. После этого раза твердость стала возникать периодически, ведь теперь у нее был опыт переживания твердости, и можно было приложить усилие «воспоминания себя в этом состоянии», и несмотря на то, что результатов так и не появлялось непосредственно во время этих попыток, твердость спонтанно и время от времени начала возникать. Джейн понимала, что существуют и другие «физические переживания», связанные с практиками, называемыми «интеграция восприятий морд Земли», но знание это оставалось как будто бы бесцветным, абстрактным и не влекущим за собой попыток испытать эти новые ФП.

Томас задал ей вопрос – каким ей кажется далекий массив леса, если созерцать его так же, как они созерцали скалу. Спросил – и тут же отвлекся на кого-то другого, и спустя минуту вовсе ушел. Но через два дня поинтересовался – так же мимоходом – как там дела с лесом. Ничего конкретного в делах с лесом не было, о чем Джейн меланхолично и сообщила, но Томаса интересовал, оказывается, не только, а может быть и не столько результат, сколько то – прикладывала Джейн какие-то усилия для решения этой задачи, и он задал еще пару уточняющих вопросов. Ответы его, видимо, удовлетворили, так как он дал Джейн совет – немного расфокусировать глаза, когда она смотрит на лес, и воспринимать его именно «массивом леса», а не скоплением отдельных деревьев. «Я же не зря произнес слово «массив»», сказал он.

Экор снова перевернул ее на живот, лег на нее, плотно прижавшись к спине, своими нижними лапами уперся в места под ее коленками, засунул член в письку, но не стал трахать, а чуть-чуть сдвинулся вверх, чтобы возникло давление всей поверхностью члена на письку, и двигал попой влево-вправо, едва-едва, вцепившись руками в плечи Джейн, и вот эта хватка за плечи, и то – как он животом прижимался к ее спине, и как он упирался лапками в ее «подколенки» - это привносило в сексуальное наслаждение ту долю эротического возбуждения, которое делает секс таким мощным источником озаренных восприятий. Было очень клево думать о своем, вообще не обращая на мальчика никакого внимания.

С расфокусированными глазами дела пошли лучше, и в первый же день Джейн сделала открытие – спустя десять минут созерцания леса она испытала нечто такое, к чему просто невозможно было подобрать ни одного слова. Впоследствии Джейн поняла, что это совершенно естественное состояние при открытии каждого нового ФП – кажущаяся невозможность подобрать резонирующее слово. С твердостью было иначе, так как слово «твердость» она узнала прежде, чем испытала ее, а сейчас она испытывала растерянность, и в тот же момент ощущение стало ускользать. Неожиданно потребность в обнаружении резонирующего слова стала настоятельной, резкой, и возникла ясная картинка того, как резонирующее слово словно якорь прикрепляет новое переживание, не дает ему ускользнуть в никуда. Возникла легкая паника при мысли о том, что если переживание ускользнет сейчас, то может никогда больше и не возникнет, и это тоже характерно для новых ОзВ и ФП. В этой кутерьме Джейн наконец собралась, успокоилась, и снова начала, не теряя времени, осуществлять созерцание, которое теперь уже можно было подкреплять усилием по «впрыгиванию» в «то состояние», и ощущение вернулось.

Ощущение возвращалось еще несколько раз, а слово как не находилось, так и не нашлось. Хотелось тут же помчаться и найти Томаса, чтобы рассказать об открытии, но Джейн сдержалась – захотелось культивировать выдержку, спокойное предвкушение-выжидание, и кроме того, эксперимент только начинался. На следующий день Томас, выслушав рассказ Джейн, отделался чем-то вроде «ну-ну», ищи…, исчез в сауне, и Джейн это поняла так, что необходимо просто продолжать порождать это ФП, лучше вчувствоваться в него, и ждать, пока родится резонирующий термин. И он нашелся. Слово возникло само – просто взяло и возникло вместе с таким чувством, что другого слова и не может существовать на этом месте – «шершавость». Джейн рассмеялась сама над собой, когда сказала Томасу, что это качество – «шершавость», но он просто кивнул и подтвердил, что это именно шершавость.

- Смешно получается, я нашла шершавость!

- Ты нашла не шершавость, а новое восприятие, которое резонирует со словом «шершавость» и открывает перед тобой новые просторы в путешествии по миру ОзВ, что тут смешного? – Удивился Томас.

Шершавость была удивительна. Точнее – переживание этой шершавости, конечно:), но Томас поставил следующую задачу – созерцать ветер.

- Созерцать ветер?? Джейн удивилась, но Томас определенно не хотел играть в эти игры, и никаких комментариев не дал.

Созерцать ветер. Бля! А как же его созерцать, если он невидим! Минутная растерянность. Захотелось спазматически догнать Томаса и расспросить, но Джейн взяла себя в лапы, и решение пришло тут же – Джейн вспомнила, как в самый первый день, когда она приехала сюда на такси, на верхней площадке ветер взвинчивал мелкие пылевые вихри. Взяв велик, она приехала к воротам. Сканирующий инфракрасный луч погладил ее лицо, сверив рисунок радужной оболочки, и она вышла наружу. Ветер прыгал по камням и на этот раз, и Джейн села на траву у дороги и стала созерцать подхватываемую ветром мелкую пыль. Это оказалось непросто, так как порывы ветра были непостоянны, и между двумя очередными облачками взметнувшейся пыли проходило много времени. Но было и что-то еще – что-то не то. Но что не то? Джейн снова сосредоточилась и, поддерживая сосредоточение хреносечением, продолжила порождать уверенности, симпатию. Спустя десять минут симпатия к мелким вихрям пыли стала возникать устойчиво, хоть и не сильно – на три-четыре. Породить уверенность в том, что и они испытывают к Джейн симпатию оказалось сложнее. Джейн легла на живот и пододвинулась поближе к пыльному участку дороги, так чтобы ветер дул из-за спины, и прищурив глаза, чтобы не попадала пыль. Потом пододвинулась еще. Потом еще. А потом, упрекнув себя в чистоплюйстве, легла прямо посреди пыли. Теперь пылевые микро-протуберанцы возникали прямо перед ее носом и слева и справа, и дело пошло. Оказывается, что даже когда нет порывов ветра, пыль на дороге никогда не лежит спокойно. Есть постоянное тончайшее облачко тусующихся пылинок. И что-то во всем этом было не то. «Не ветер» - раздался спокойный мужской голос прямо над ухом. Джейн обернулась и подпрыгнула от неожиданности. Сзади никого не было.

Впечатление было сильное. Несколько минут она не могла поверить в то, что в кустах никто не прячется. Но во-первых, кусты были слишком далеко, а голос – прямо тут, над ухом, спокойный такой, негромкий и четкий – максимум в метре от говорящего. Джейн понимала, что если бы кто-нибудь рассказал ей о том, что с ним произошло такое, кто-то такой, кому бы она совершенно доверяла, то она оказалась бы в труднейшем положении. Заподозрить такого человека в откровенном вранье она бы не могла. Поверить в его рассказ она… тоже бы не смогла, никак, никому не смогла бы поверить. Пришлось бы предположить слуховую галлюцинацию. Может и тут была галлюцинация? Ну… в общем может… «не ветер»? Может ли эта фраза что-то значить? Это, правда, уже выходило бы за рамки галлюцинации… Не ветер…

Джейн села на коленки, а затем и совсем встала, неторопливо отряхиваясь. То, что она пыталась созерцать, не было ветром. Это были пылевые вихри, поднятые ветром, но никак не сам ветер, и именно это грызло ее все время. И выразилось вот в таком странном эффекте. А как же все-таки созерцать ветер?

В жаркий день в горах – если смотреть на темный склон вдали, видно, как разогретый воздух поднимается вверх. И от горячего асфальта тоже. Воздух при этом виден очень хорошо, но это не ветер, а горячий воздух.

В Джомсоме ветер, начиная с полудня, несется непрерывно и сильно, поднимая и утаскивая с собой в пыльных местах целые тучи пыли. Это уже ближе, и все-таки это все равно не ветер, а тучи пыли. Вот воду можно окрасить, а можно ли как-то окрасить воздух? Окрашенная вода остается водой, окрашенный воздух остается воздухом. Так ведь пыль и есть своего рода окраска! Воздух, окрашенный пылью. «Пылевая» краска…

Джейн повернулась и пошла в свою комнату – она уже чувствовала, что решение найдено, осталось только немного его додумать, дожать.

Окрашенный пылью ветер. Но ведь когда она только что смотрела на пылевые мелкие вихри, у нее была, да и сейчас есть стойкая ясность, что это не было созерцанием ветра. Да, но ведь тогда она и не воспринимала пыль как окраску, а созерцала ее как нечто самостоятельное. Может ли от смены интерпретации пыли измениться и результат?

Джейн взяла мелкий рюкзак и вышла из комнаты, продолжая думать на ходу.

В зависимости от интерпретации… только ли интерпретации? Интерпретация - это слова, мысли, это не может ничего изменить само по себе. Уверенность… вот уверенность может изменить очень многое… а интерпретация может влиять на уверенность. Пусть и опосредованно, но может – имея ту или иную интерпретацию, легче породить ту или иную уверенность. Уверенность меняет многое.

Джейн вспомнила, как в детстве тренировалась бороться с укачиванием. Укачивало ее очень сильно, и еще только подходя к автобусу, она уже начинала испытывать приступы тошноты, и это заинтересовало ее. Значит – дело не только в самом укачивании, а еще и в уверенности, что ее будет укачивать – образуется замкнутый круг. И тогда она попробовала прекращать эту уверенность, и разница – хоть крохотная, но была. Тогда она вспомнила, что если подолгу валяться в горячей ванне, а потом резко встать, то начинает кружиться голова и возникают ощущения, схожие с укачиванием, и она решила использовать это для тренировки, и вскоре научилась бороться и с головокружением при резком вставании, и с укачиванием. Тогда – при первых признаках успеха, она испытала прилив уверенности в том, что окончательно победит в этой борьбе, появилась решимость, которая сделала уверенность более прочной, которая усилила решимость – снова это был замкнутый круг, но замкнулся он в другом направлении.

Уверенность меняет многое. И твердость она тоже ведь испытала в результате практики, включающую в себя уверенность в том, что гора испытывает к ней симпатию. И с шершавостью было так же.

Остальное она уже додумывала неторопясь, отвлекаясь на другие мысли и чувства, и когда, спустя час, в иллюминаторе показались знакомые горы, предвкушение предстоящего исследования стало пронзительным – то есть «предвкушение» сменилось «пищухой», так что Джейн не удержалась и вякнула.

Уверенность в том, что она созерцает именно окрашенный пылью ветер, позволит отсечь те восприятия, которые присущи вихрям пыли, и выделить те, что присущи именно ветру.

Это звучало логично и ясно, хотя и не особенно убедительно, так как ее опыт перенятия восприятий был слишком мал – требовался конкретный эксперимент.

Открыв книгу, она перестала думать обо всем этом, и,  оказавшись в Джомсоме, с удовольствием устранила лихорадочное желание прямо сейчас помчаться туда – к руслу пересохшей реки, где ветер живет так ощутимо и зримо, что представить его живым, самостоятельным существом очень легко.

Летом, в период муссонов, река разливается от берега до берега – по всей поверхности огромной долины, а сейчас дно, усыпанное мелкими камнями и песком, почти везде обнажено, открыто ветру и пронизывающему солнцу. Солнце входит в долину часам к девяти утра, и прохлада сменяется удушающей жарой, которую изгоняет ветер, поднимающийся здесь в районе полудня, постепенно усиливаясь к вечеру, так что Джейн решила пойти к реке часа через два-три, а пока… пока можно разобраться кое в каких биохимических вопросах.

Вчера у генетиков случился очередной переполох, смысл которого Джейн поняла очень плохо, а Марта, и уж тем более Джерри были слишком офигевшие, чтобы можно было рассчитывать на их комментарии, поэтому Джейн попросту скачала себе вечернее «коммюнике». Вообще-то оно официально называлось проще – сводкой новостей, но новостные сводки генетиков издавна стали называть «коммюнике» с подачи Эда – когда-то он подшутил над той важностью, с которой генетики преподносили свои открытия, а потом это слово так и прижилось – возможно как раз потому, что открытия эти и в самом деле были чрезвычайной важности.

Суть нового открытия сводилась снова к чему-то, что обнаружили в крови у «ежей», причем не у всех, а только у тех, кто в течение нескольких лет проживал на морских мордо-базах – целый их выводок прилетел недавно на Холм, и Джерри пришлось применить всё свое очарование и личную силу великого чародея, чтобы удержать их, рвущихся поноситься по гималайским просторам, на территории Базы хотя бы пару недель, пока он не возьмет у них необходимые анализы и не проведет необходимые тесты, и поскольку число «совершенно необходимых» тестов и анализов не выявляло тенденции к исчерпанию, ежи искали себе развлечения на территории, что было не слишком сложным, как в силу огромного количества их собственных интересов, малозависимых от окружающей среды, так и в силу того, что на Базе и в самом деле было где полазить и что посмотреть, особенно после открытия пещеры и ее подводной части.

Джейн пролистала туда-сюда коммюнике – всего три странички, но очень много малопонятных терминов и еще более малопонятных эмоциональных реакций на совершенно чудовищные формулировки, понять которые будет трудновато… но так всегда – когда генетики что-то такое раскапывают, то им некогда заниматься популяризацией – они штампуют свои новости в таком ужасающем виде, что понять их могут только они сами и их коллеги с других баз, поэтому Джейн и предпочитала получать разъяснения непосредственно в личном разговоре, а не через посредство этого скопища слов.

Порфириновые соединения… Джейн так поняла, что именно вокруг них сосредоточились главные новости. Порфирин – это очень простая и очень красивая штука. Берешь молекулу пиррола, в которой четыре атома углерода и один атом азота соединены между собой в кольцо, и каждый из них при себе еще имеет атом водорода. Затем те два атома углерода, которые окружают атом азота, отбрасывают присоединенный к ним водород и хватаются за группы «СН», и когда четыре молекулы пиррола сделают это, и встают в свою очередь в кольцо, будучи связанными между собой группами «СН», то и получается порфирин. Это понятно. Дальше… металлы… и это ясно. Порфирин – это лиганд, то есть это такая органическая молекула, которая может образовать связи с атомами металлов. Внутрь порфирина можно засунуть атом металла и образуется такой киборг – органика, слитая с металлом, и такой вот порфириновый киборг входит в состав очень многих и очень важных ферментов и у животных, и у растений. Например, в центре порфиринового кольца в специальном белке клубеньковых бактерий, участвующем в процессе связывания атмосферного азота, находится атом железа, и если бы не было этого, то не было бы и всего остального, так как высшие растения не могут напрямую поглощать азот из атмосферы, ведь молекула азота очень прочна. Зато перерабатывать молекулярный азот с помощью порфирина способны эти бактерии, которые затем накапливают его в почве уже в виде химических соединений, которые могут участвовать в метаболизме растений, а затем – и поедающих эти растения животных.

Хлорофилл тоже содержит порфирин - с атомом магния в центре, и не будь этого, не было бы и фотосинтеза. Порфирин с железом содержится в цитохромах - белках, участвующих в процессах дыхания, а также в миоглобине и гемоглобине… в общем – много всего хорошего можно сделать с порфирином, если умеючи… так что же они нашли?

Джейн попыталась пробиться сквозь чащу значков, цифр, формул и терминов, но если генетику и цитологию она уже знала неплохо, то в ее познаниях в общей биохимии оставалось еще слишком много белых пятен. Ванадий… Нашли в крови у какого-то пацана… как его зовут… Марти Моран… нашли у него значит порфирины с ванадием. Ну и что? Ну ванадий… и ванадий и кобальт тоже встречаются в составе порфириновых комплексов. Или она что-то путает? А что Марти… Джейн пробежала глазами малозначащую информацию – чуть ли не с рождения обожает фридайвинг, то есть без акваланга ныряет… метров наверное до ста доныривает, а что – вопросы декомпрессии фридайверов не касаются, они же не дышат во время ныряния… интересно, сколько минут он может не дышать под водой?

Открыв энциклопедию, Джейн набрала в поиске «порфириновые комплексы». Нет, ошибки нет – бывает там и ванадий и кобальт. Ну значит это уж какое-то очень специфическое открытие, и пока сами генетики нам его не разъяснят… Взгляд Джейн приклеился к монитору, и мысль остановилась на полпути. Ванадий… да, ванадий встречается, но где? Точнее – у кого?? У асцидий!

Теперь если и не все стало ясным, и может даже и не многое, но уж во всяком случае – основное. У людей ванадий в составе хелатных комплексов с порфириновыми лигандами не встречается, а встречается он в крови асцидий, а кто такие «асцидии» Джейн не знала в точности, но знала, что это морские животные. И вот у пацана, который любит океан и ныряет как морской котик, который наверняка испытывает и проникновение к океану, и симпатию к нему и к морским мордам – вот у него нашли порфирин с ванадием. И не только… еще и с золотом… ну это вообще дичь!

Растворенного золота в океанской воде тысячи и тысячи тонн, и получается, что организм ежа научился добывать это золото, как какая-нибудь устрица, и использовать его в порфириновых комплексах вместе с ванадием, и если про ванадий мы кое что знаем, то уж про золото в порфирине природа и сама не знает ничего, не было такого никогда, и какие свойства есть или будут у этого Марти…

Джейн выключила комп – больше всё равно понять было невозможно, да и нет необходимости. Теперь можно было позавтракать и отправляться в погоню за ветром.

Сидя спиной к Джомсому и лицом в сторону Верхнего Мустанга, Джейн уже третий час подряд созерцала ветер. Сначала всё было просто и привычно: породить симпатию к ветру. Это просто. Еще в детстве она любила и теплый ветер, под которым можно было понежиться, и прохладный ветер в жаркий день, и даже морозный и сухой зимний ветер не был ей неприятен, и если температура на улице не падала ниже пяти градусов ниже нуля, она выходила гулять в шортах и футболке, вызывая яростное недоумение соседей и родителей. Морозный ветерок обдувал полуобнаженное тело, не причиняя ему ни малейшего вреда, и Джейн со смехом смотрела на закутанных в пуховки людей, которые, казалось, не столько мерзли от холода, сколько от своей психопатии. Когда мороз усиливался до десяти градусов, влияние ветра становилось критическим, и гулять дольше десяти минут уже было некомфортно. В какой-то момент Джейн обратила внимание на то, что когда она была в плохом настроении, или плохо выспавшаяся, или после оргазма, то при усилении ветра во время холодных прогулок ее мышцы начинали непроизвольно напрягаться, все тело словно скручивалось в спазме и хотелось сжаться в комок, и согревания при этом не происходило, а когда она была бодрой, энергичной, ебучей, то сжиматься и не хотелось, мышцы были расслаблены, и она почти не замерзала. Как-то она решила прогуляться в кроссовках, шортах и футболке в двадцатиградусный мороз – это был просто эксперимент, она ни на что особенно не рассчитывала – просто выйти на улицу, обжечься морозом, вернуться и лечь в горячую ванну. Выйдя из дома, она пошла по тропинке между сугробов, как обычно хихикая над реакцией обалдевших прохожих, но вскоре обалдела она сама – несмотря на порывы леденящего ветра, несмотря на то, что холод быстро сковал ее пальцы рук, обжигал кожу на обнаженных предплечьях и ляжках, именно неприятных ощущений не было. Испытывая воодушевление первооткрывателя, она пошла дальше, и прошла еще пять минут вперед. Иногда приходилось растирать обнаженные части тела, чтобы охлаждение кожи не перешло в обморожение, но в целом состояние не было опасным или неприятным. Попадая в завихрения воздуха, тело начинало съеживаться, и ей пришло в голову, что такая телесная реакция вряд ли является естественной и здоровой, и она попыталась расслабиться, совершенно, максимально расслабиться, представляя себе, что ветер свободно проходит сквозь ее тело, даже не затрагивая его, не охлаждая.

Тогда она гуляла двадцать минут в двадцатиградусный мороз, и несмотря на то, что в горячей ванне она потом отлеживалась целый час, не было ни последующей простуды, ни неприятных воспоминаний. И с тех пор ее приятие ветра усилилось, и сейчас породить симпатию к упругим потокам было очень просто. Закрыв глаза, она вдруг поняла, что совершенно необязательно именно видеть ветер! Откуда вообще взялась эта глупость? От ассоциаций со словом «созерцать», но ведь ясно же, что сама процедура созерцания если и включала в себя визуальное наблюдение за объектом, то лишь для того, чтобы, во-первых, удобнее было настраиваться на объект, привязать к нему внимание, а во-вторых для того, чтобы привязать возникающее физическое переживание к этому образу, установить между ними ассоциативную связь, чтобы в будущем образ объекта стал озаренным фактором, своего рода «включателем» этого состояния. И если уже осуществлен контакт с ветром посредством того, что она чувствует его давление, его порывы, то какая разница – видит она его или нет? В конце концов, зрение – это всего лишь эволюционировавшее телесное ощущение, по своей природе ничем не отличающееся от других тактильных восприятий.

Закрыв глаза, Джейн начала процедуру созерцания, и тут ее снова отвлекли размышления. А зачем, в таком случае, вообще нужен контакт? Ей стало смешно. Получается, что она могла вообще сидеть в пещере на своем месте в конце длинного лаза, где вообще никогда нет никаких порывов ветра, и заниматься созерцанием ветра? Она откинулась и легла на спину. Нет, в этих рассуждениях есть изъян. Во-первых, даже если и в самом деле возможно созерцать ветер в абсолютной темноте и абсолютном безветрии, то это не означает, что эта возможность именно сейчас существует именно для нее. Может быть в будущем, когда она будет впрыгивать в соответствующие физические переживания легко, она сможет сделать это вообще при любых обстоятельствах… да, это почти наверняка так, ведь переживание твердости сейчас возникает у нее даже тогда, когда она не только не видит гор, но даже и не думает о них! Еще вчера, когда она придумала идею «гнезда аиста» для парка и села за комп, чтобы нарисовать схему, подписывая размеры она ошиблась с размером шрифта, и во весь экран перед ней появилась огромная, жирная, мощная единица. Смотря на эту единицу, она неожиданно была прямо таки вброшена в твердость. Странным образом получилось так, что когда она увидела очень большим то, что всегда видела очень маленьким – цифру на мониторе, возникла твердость такой интенсивности, какой раньше она не испытывала, и в тот же момент вслед за этим возникло еще более поразительное ощущение, которое она тут же идентифицировала, поскольку много читала о нем раньше – средняя сфера пустоты. Значит – сначала необходимо просто «проснуться» к этому ощущению, испытать его несколько раз и запомнить, после чего тело само начнет в тех или иных ситуациях воспроизводить его, особенно если при этом ты ведешь жизнь, в которой омрачения получают решительный отпор, а ОзВ и разные интересы всячески поддерживаются.

Это во-первых… а есть еще во-вторых. Во-вторых вся предыдущая логика о ненужности непосредственного контакта с ветром основана на том допущении, что наши глаза – это именно развитая кожа, и не более того, что зрение – всего лишь восприятие световых волн извне. А это явно не так. Зрение – совсем не только то, что мы можем узнать о нем из курса анатомии. Так же как и гора – не просто куча камней, и как человек – не просто мясная туша. Если бы глаза были просто приемником света, почему тогда при взгляде в глаза одному человеку, возникает мгновенная ясность, что он бревно и труп, а при взгляде в глаза Томасу или Флоринде сразу возникает мгновенная ясность, что перед ней – поразительные существа, являющиеся тайной, силой, ясностью. Большое искушение все свалить не на сами глаза, а на мимику… неубедительно. Поэтому пока что целесообразно остановиться на том, что для созерцания, то есть для создания условий, при которых происходит перенятие, интеграция в себя восприятий, визуальный контакт если и не критически важен в теории, то на практике уж точно очень важен, особенно для таких легковесных девочек, какой является Джейн…

Она открыла глаза и продолжила. Порождение симпатии к ветру – это легко. Она смотрела на него, окрашенного пылью, и она чувствовала его всем своим телом и испытывала к нему открытость и симпатию. Упругое, клёвое существо. Устранять хаотический внутренний диалог не требовалось – фактически, его не было вовсе… и вот тут-то и возникло новое отвлечение:) Джейн опять рассмеялась – снова интересная мысль, снова маленькое открытие, которое отодвигает начало эксперимента, но доставляет столько радости от возникшей ясности. Среди условий для перенятия восприятий значится «устранение хаотического внутреннего диалога». Если мысли прыгают туда-сюда, обсасывают какие-то беспокойства или надежды или планы или продолжается какой-то разговор с кем-то – в этих обстоятельствах никакого перенятия восприятий быть не может, и Джейн раньше казалось, что это может стать непреодолимым препятствием. Несколько лет назад, наткнувшись в какой-то книге… да, это было у Кастанеды – она прочла, что прекращение внутреннего диалога является ключевым условием мистического опыта, но все ее тогдашние попытки окончились полным провалом. Внутренний диалог оказался как бешеная лошадь, не было ни единого шанса хотя бы на пару секунд остаться без него. Это было ужасно, и еще возникала зависть к тем ее знакомым, тоже увлеченным Кастанедой, у кого таких проблем не было, кому удавалось легко испытывать внутреннее безмолвие и «сдвигать точку сборки». И лишь спустя год, встретившись еще раз с этими знакомыми, она вдруг словно протрезвела и поняла – какие к чертям могут быть «сдвиги точки сборки» у этих напыщенных агрессивных насекомых? Какое к черту там может быть «безмолвие» - в этих бурдюках, переполненных страхом уязвить свое чувство важности, идеями-фикс разного рода, и прочим и прочим мусором? Какая там может быть жизнь – за этими пустыми картонными глазами? И сейчас вдруг она обнаружила, что не потратив ни минуты (!!) для тренировок в достижении «внутреннего безмолвия», она им фактически уже обладала. И было совершенно ясно – почему. Да потому, что она уже больше года сутки напролет никому ничего не должна, ни перед кем ни в чем не отвечает, никого не боится, не испытывает страха будущего, не делает то, что ей неинтересно и делает только то, что ей интересно, и интересы эти очень сильны, и озаренные восприятия роятся в ней как пчелки, так что у человека, который с утра до вечера, да кстати и не только, так как во сне ее жизнь тоже категорически изменилась по сравнению с тем ужасом, что был раньше, так вот если круглосуточно ты испытываешь энтузиазм, кучу интересов, симпатию, предвосхищение, трахаешься с кем хочется, не кончаешь, тренируешь свое тело, испытывая наслаждение, и прочее и прочее, то откуда в таком человеке возьмется хаотический, навязчивый внутренний диалог? Да не может его там быть!

Джейн словно плавала в ясности, которой так и светилась эта мысль: у человека с интересной жизнью не может быть хаотичного навязчивого внутреннего диалога. Это так ясно, даже без аргументов, даже без рассуждений – ясно и все. Вспомнилась одна ситуация полугодовой давности, когда Энди и Лобсанг при ней обсуждали вопрос, связанный с какими-то билетами. Джейн прислушалась – речь шла о каком-то человеке, недавно приехавшим на базу, и который на некоторое время залип в серости, а сейчас вернулся в живое состояние, и дни напролет занимается своими увлечениями. Лобсанг спрашивал – не хочет ли Энди тайком от того человека купить ему билет куда-то туда, куда тот человек сильно стремился – кажется, в поселение на юге Чили, а потом – перед самым отлетом, сказать ему, что он может туда лететь, что его туда пускают, так как если сказать сразу, то он может расслабиться и снова залипнуть в серости. Энди тогда сказал странную фразу, которая показалась Джейн даже нелепой, а не просто странной, особенно из уст такого человека, который интеллектуально развит необычайно. Энди тогда сказал – нет, так не хочу, это бессмысленно, сейчас не могу объяснить почему именно это бессмысленно – но просто есть такая ясность, и они заговорили о чем-то другом. Спустя несколько минут Лобсанг переспросил – может ли сейчас Энди объяснить, и тот ответит, что так, как предлагает Лобсанг, он бы поступил в случае, если бы этот человек совершал бы реальные или выдуманные им усилия, чтобы выбраться из серости, но безрезультатно, и тем не менее все равно хотелось бы сделать ему подарок в расчете на то, что тот опыт, который этот человек получит, сможет дать ему пинок, как-то его изменить. В этом случае и в самом деле было бы целесообразно не говорить ему о том, что он так и так получит желаемое, иначе он именно расслабится и перестанет рыть копытом землю. А эта ситуация иная – здесь человек уже выбрался из серости, он уже наполнен интересами и энтузиазмом, и в такой ситуации расслабиться он не может лишь от того, что узнает, что получит то, чего сильно хочет – наоборот, это может лишь укрепить его упорство и удовольствие от жизни. И сейчас Джейн в полной мере испытала то, о чем тогда говорил Энди – она испытывала ясность, которая совсем не требовала своего выражения в словах и аргументах, хотя желание добиться еще и рассудочной ясности было, просто оно было мягким и неназойливым, и Джейн испытала еще одну ясность в том, что рассудочная ясность сама проявится почти без усилий, если есть ОзВ-ясность. Это было еще одним открытием – рассудочная ясность легко и естественно раскрывается перед тем, у кого есть ОзВ-ясность. Открытия возникали одно за другим как цепочка рибосом на матричной РНК. И тут же возникло еще одно! Стало ясно, что если рассудочная ясность не идет легко и почти самопроизвольно вслед за ОзВ-ясностью, то это означает только то, что за ОзВ-ясность принято что-то другое, например догматичное утверждение, сопровождаемое механической уверенность. Еще одна жемчужина нанизалась на сегодняшнюю нитку, и Джейн снова рассмеялась – эксперимент еще не начат, а сколько уже открытий! И снова, и еще возникла одна ясность – и от этого возникло блаженство, мягкое, прочное, и зажглось наслаждение в горле, и тут же в сердце, и тут же побежали золотые нити от сердца в левую руку, в грудь, в левое плечо, в шею – новая ясность была в том, что таково общее свойство исследований своих восприятий – целые цепочки открытий, которые, конечно, не стопроцентно будет возникать в процессе исследований, но почти наверняка, и снова – еще одна ясность – в том, что если во время исследования не возникают мелкие открытия целыми выводками, значит ты принимаешь за исследование что-то другое, например – механическую деятельность, мотивированную чувством собственной важности, или желанием получить статус крутого исследователя и тому подобный мусор.

Посидев в мысленной тишине еще минуту, и убедившись, что выводок открытий закончился, Джейн снова вернулась к опыту. Порождение уверенности в том, что ветер испытывает симпатию к ней. Это простая задача. Порождение уверенности-140, например, сложнее. А теперь – поддерживать эти восприятия, пялиться на ветер, ощущать его и ждать.

И вот, сидя спиной к Джомсому и лицом в сторону Верхнего Мустанга, Джейн уже третий час подряд созерцала ветер. Это были длинные три часа. Но Джейн уже знала, как отличить время, прожитое интенсивно и глубоко от времени потерянного, прожитого поверхностно. Усталость – вот критерий – самый простой, самый наглядный. Удивительно это, и никто наверное из обычных людей не поверит, но если твоя жизнь наполнена интересами и ОзВ, усталости не возникает. Вот сейчас Джейн сидит на неудобном камне в неудобной позе, под сильным ветром, под очень жарким солнцем, уже три часа, и нет никаких результатов (!), а усталости – нет, ну то есть вообще нет. И в то же время - она знает это совершенно точно, есть опыт… – даже полчаса сидения на этом же месте в состоянии скуки вымотало бы ее до предела, а час был бы совершенно невыносим – она взвыла бы и сбежала.

Нет усталости, потому что жизнь наполнена. Предвкушение, упорство, решимость, энтузиазм, возникают интересные мысли, гипотезы. Возникает наслаждение от того, что в таком интенсивном объеме порождается симпатия. Возникает торжество, зверячесть, перемежающиеся твердость и даже один раз проявилась средняя сфера пустоты – от того, что она тренируется в порождении уверенности – сами усилия по порождению уверенности очень приятны, ну совершенно так же, как когда ты тренируешь какую-то мышцу, которую раньше по каким-то причинам не тренировала.

Сейчас – несмотря на полное отсутствие даже каких-то намеков на результат, Джейн чувствовала себя удивительно уверенно, хочется сказать «по-взрослому», но этот штамп себя изжил после того, как она поняла – насколько мертвы эти самые взрослые… она чувствует себя очень серьезной. Серьезность. Та самая, что резонирует и с игривостью, и с радостью, и со зверячестью. Та самая, которой она так восхищается во Флоринде, Фоссе и других. Та самая, которая странным образом живет в мелких ежах. И теперь эта серьезность проявляется и в ней, и это охуительно. Если она так и не добьется ничего от ветра в этот раз, то само по себе многочасовое переживание серьезности – важнейшее, да блин, это просто эпохальное событие в ее жизни! И это произошло совершенно тихо, между делом, и до сих пор нет у нее никакого привычного в таких ситуациях эмоционального подъема. Не хочется закатывать глаза и говорить «о боже», просто приятная констатация факта – в ее жизни произошло прямо сейчас очень, очень значимое событие – она наконец-то прорвалась к серьезности, и судя по той теоретической информации, что она почерпнула из книг про ОзВ, это все равно что сменить паровой двигатель на двигатель внутреннего сгорания.

Джейн снова и снова удивлялась этому сочетанию – полная ясность в кардинальном изменении, в огромной значимости прорыве, и полное спокойствие, даже умиротворенность, конструктивная решимость и упорство – продолжать делать то, что она делает, жить так, как она живет.

К исходу пятого часа стало совсем темно, и Джейн вдруг отдала себе отчет в том, что то, что она делает сейчас – это ведь настоящий штурм. Так что теперь она способна на штурмы. И это желание добиться результата – не просто рядовое желание, и даже не просто сильное желание - это настоящий циклон.

Поскольку стало ясно, что сегодня уже ничего не будет, Джейн решила на этом закончить и вернуться в Джомсом. Хотя… почему в Джомсом? Можно ведь пойти в Муктинатх, в микро-логово, в котором она уже была. Туда больше хотелось, потому что скорее всего там можно было бы застать кого-то из своих, но с другой стороны от Джомсома до этого места идти лишь час, а от Муктинатха – три. Да и при желании вообще никуда из Джомсома можно было не ходить – поднялась по склону вверх, и лови себе ветер – там его полно, правда без пыли.

Взвешивая свои желания, она продолжала уже скорее по инерции созерцать ветер. Из-за рассуждений созерцание не было плотным, и кроме того в полной темноте окрашенный пылью ветер почти перестал быть различим – лишь сильно размытые пятна, но… вообще это интересно – а что, если именно сейчас, ночью, смотреть на такой «размытый» ветер? Ведь в случае с лесом помогла расфокусировка глаз. Кстати… если расфокусировка глаз помогает, значит… значит хорошо сфокусированное зрение скорее мешает… а это значит… что в смотрении на скалу или лес или ветер само по себе смотрение как зрительная функция не имеет значения, а только отвлекает, и если расфокусированные глаза способствуют перенятию восприятий, то это аргумент в пользу гипотезы о том, что функция глаз, состоящая в различении объектов, в данном случае вторична, так что вполне возможно, что «смотрение» - не единственная функция глаз, и есть еще другая – та, благодаря которой удается «зацепить» восприятия горы или леса, и благодаря которой так легко, посмотрев человеку в глаза, сказать о нем так многое… И в этот момент оно и случилось. Что-то матово-бледное, влажное. Мелькнуло на мгновенье и исчезло, но было, точно было. Еще раз. Джейн была совершенно сосредоточена, как будто это был не третий ее опыт в перенятии восприятий, а сто третий – никакого возбуждения, никаких отвлекающих мыслей – она просто собралась в комок сосредоточенной уверенности и симпатии, решимости довести опыт до конца. Снова оно. Как будто зрительный образ, но не образ. Нет, образ конечно есть – матовый, светло-бежевый, чуть влажный, и даже как будто есть образ структуры – похоже на натеки в пещере в форме мозга, но эти образы – это почти автоматическое сопровождение нового восприятия – такое же, как и слова, которые возникают – естественным образом начинают возникать резонирующие с новым восприятием описания – и в виде слов, и в виде образов. Вспышка за вспышкой. Снова оно. Светло-бежевый цвет, который как будто бы виден, хотя конечно совершенно ясно, что ничего такого в реальности ее глаза не видят. Просто отчетливый образ, так что – можно ли это восприятие назвать «светло-бежевость»? Произнесла несколько раз. Нет. Светло-бежевый цвет – лишь вспомогательный образ, но он не резонирует с новым восприятием настолько сильно, чтобы это было заметно. Когда найдется именно то слово, именно тот образ, резонанс станет отчетливым. Что есть влажного светло-бежевого? А почему именно влажное, и почему форма каких-то мозговатых структур? Где она видела что-то такое? Там была вода – поэтому влажное, там было что-то похожее на мозг… насчет мозга – только пещера может быть, да, похоже очень на те сталактитовые натеки, но влажное… вода там есть только внизу, в колодце, и никакого светло-бежевого там нет, но образ может складываться из разных воспоминаний, так что… бассейн. Бассейн на Холме – там в искусственном гроте есть и вода и цвет свода – светлый, но не то.

Попутно тому, как Джейн перебирала эти слова и образы, она очень внимательно была к тому, чтобы не прерывать созерцания и вспоминать себя в состоянии тех вспышек. Еще вспышка. Образа все нет и слова нет. Где-то близко… Мелкий пруд внутри главного здания – есть вспышка посильнее! Мелкий прудик – влажный, да, светло-бежевый бордюр – есть, еще вспышка, и с каждой вспышкой – такое чувство, как будто и оттуда что-то живое пробивается, ищет дорогу, нащупывает и бодает головой стену, навстречу ей, и это чувство усилило уверенность в том, что ветер – живое существо, пробивающееся к ней навстречу, еще вспышка! Бордюр, влага, светло-бежевое – близко… бордюр… из мрамора… мрамор, мрамор, мрамор. Влажный светло-бежевый мрамор. Мрамор. Вот оно. Вот оно, блять! Теперь можно не опасаться вспышек позитивных эмоций. Мрамор!

Джейн произносила это слово, звучащее сейчас как музыка, как само воплощение наслаждения, мрамор, мрамор, я нашла «мраморность», я знаю теперь, что ветер – мраморный, и открыта еще одна дверь, и я в нее войду, а ветер войдет в меня, и теперь все только начинается.