"Евгений Лукин. Чичероне" - читать интересную книгу автора

или у вас ко мне какое-то дело?
- Да-да... - озабоченно проговорил он и на всякий случай огляделся. -
Дело... - Затем в глазах его обозначился испуг. - Извините. Потом...
Ефимыч встал и судорожным движением отер ладони о свою знаменитую
замшевую куртку.
- Скамейка, - доложил он. - Предназначена для сидения...

***

И почему я не псих с паранормальными способностями? Ходил бы себе по
двору, видал бы всех в гробу, называл бы вслух кошку кошкой. Кто такая?
Сейчас растолкую. У кошки четыре ноги, позади у нее длинный хвост. А мне бы
за это денежка на счет капала... Впрочем, относительно денежки на счет
Ефимыч, скорее всего, вьщумал. Как и относительно погашенных долгов. А иначе
ерунда выходит: в финансах его незримые работодатели разбираются, а что
такое скамейка, не знают.
Тогда откуда куртка?
В железную дверь гулко постучали. Звонка у меня не было. Была только
кнопка, но сама по себе.
Открыл, не спрашивая, кто. В крайнем случае, грабители.
На пороге стоял Рудольф Ефимыч. Замшевое плечо его оттягивала сумка -
тоже, видать, не из дешевых.
- Отработали? - понимающе спросил я.
- Да, - сказал он. - Отработал.
- Тогда прошу...
Мы прошли в комнату, где, к моему удивлению, незваный гость с
торжественной последовательностью принялся выгружать на свободный краешек
стола коньяк, оливки и прочую семгу. В честь чего это он? Ах да, у него ж ко
мне дело!
В четыре руки расчистили стол, уселись. Ефимыч огляделся, вздохнул.
- Бедно живете, - сокрушенно молвил он.
Я промолчал. Гость тоже мялся и покряхтывал, не зная, с чего начать.
Потом спохватился и разлил коньяк в тусклые разнокалиберные стопки.
Чинно приняли по первой. Закусили оливками с блюдца.
- Я простой работяга, - внезапно известил он. - Я попросту.
- Вы это мне? - уточнил я. - Или им?
- Вам. Я - прямо, знаете, без этих там ваших разных... Как в детстве
учили, так и живу.
Трудная, видать, была смена. Речь у него разваливалась окончательно.
- Рад за вас.
- Погодите, - сказал он. - Не перебивайте. А то собьюсь.
И разлил по второй.
Выпили.
- У кого ничего святого, - сосредоточенно продолжил он, - таких не
выношу. Родителей надо уважать. Родину любить. Работать надо. Прямо скажу:
языком болтать не умею - только руками. Вот так!
Рассердился и умолк. Кажется, меня за что-то отчитали. Впрочем, Ефимыч
уже смягчился. Назидательно поднял указательный палец.
- Труд сделал человека, - изрек он.
- Точно труд? - усомнился я. - Не Бог?