"Н.Лухманова. Девочки (повесть) " - читать интересную книгу автора

барина печенка лопнула, с обиды ль да с гордости сердце не выдержало, то ли
сам на себя он руки наложил, а только конец ему пришел, стал он все пить да
по ночам кричать - все ему Сашенька покойный представлялся, - и вскоре нашли
его в кровати у себя мертвым.
Вот какие страшные дела на деревне у нас были и каких ужасов
понатерпелись люди от старого барина, Дмитрия Александровича. Бывало,
маменька моя, царство ей небесное, ночью вскочит, вся дрожит, потом
обливается - барин ей приснился. Они оттого молодые и померли, что такими
страстями надышались, а иначе чего им не жить? Как с детьми приехали в
Петербург, так Дарья Германовна их к себе взяла, а уж характер старой барыни
всем известен: андел по доброте.
А теперь вон и барыню Надежду Дмитриевну вырастили, замуж отдали, да
дочь ее, моя барышня ненаглядная, у меня на руках. Уж и я мужа схоронила,
свою дочку Софью вырастила. Время-то не лежит, а вперед бежит, а только хоть
и девчонкой я деревню покинула, все-таки скажу - хорошо там: река, лес,
опять по зорям пастух играет, ой, как хорошо!


***

...Так ли, теми ли самыми словами рассказывала моя няня - не знаю! Но
так, именно так, в этих самых выражениях, с этими жестами, в ясной до
мельчайших подробностей обстановке кухни запечатлелись рассказы няни в моей
памяти. Теперь, на склоне моих лет, я ничего не сочиняю, ничего не
придумываю; картина детства встает передо мною и слова льются, как
подсказанные. Правда, рассказы эти повторялись при мне часто и в разное
время, потому что жизнь моей няни (тогда крепостной), неотлучно связанная с
моим детством, была, наверно, не богата собственными интересами, а потому
память ее беспрестанно возвращалась к ярким и страшным картинам ее юности.

III
Моя бабушка. - Ипполитова Лыска. - Розги. - Как меня спасает бабушка

Присутствие наше, то есть Федино и мое, в большой чистой кухне,
вероятно, разрешалось матерью (отец, очевидно, не играл никакой роли в нашем
воспитании), и мы заседали там по вечерам, когда не бывало дома гостей и
никакой стряпни не предполагалось. Обыкновенно же стряпавший на нашей кухне
повар после обеда, прибрав все с помощью Марфуши, уходил в общее помещение
для всех служителей при корпусе. Мать не терпела, чтобы между женщинами без
дела болтались денщики или другие лица мужского пола; даже собственного
крепостного Степку, которого я мельком видела в голубой ливрее, она временно
переуступила своей двоюродной сестре Любочке.
Самой светлой, самой красивой, самой любимой личностью в моем детстве
была моя бабушка, та самая Доротея Германовна, баронесса Фейцер-Фр*к,
которую когда-то крестьянка Афимья спрятала в своей печи.
Я слышала впоследствии, что многие называли мою мать красавицей, и
никогда не могла согласиться с этим. Или мать слишком рано отцвела, или
собственное мое понятие о красоте не подходило к ней; мать моя была
среднего, почти маленького, роста, очень худощавая брюнетка, с желтоватым
цветом лица, длинным, очень тонким носом, несколько свесившимся к