"Путь бойца: Правдивая история о Брюсе Ли" - читать интересную книгу автора (Ли Линда)

Глава 12

Фрэд Вейнтрауб знал Брюса еще до того момента, как мы приехали жить в Гонконг. Он вспоминает: [Я знал Брюса как очень спокойного и рассудительного человека. Я нашел его очень интересным человеком. Конечно, всех он, прежде всего, поражал своим исключительным мастерством. Линда, она совершенно другая, хотя спокойная, но, в то же время, очень твердая. Брюс был действительно прекрасным парнем в то время].

[Он, несомненно, страшно нервничал перед тем, как начать [Остров Дракона], по-моему, он был даже испуган. Очень много зависело для него от этого фильма, это была его первая большая международная картина. Он испытывал на себе ужасное давление – начать с того, что он и писатель Майкл Эллин даже не встречались с глазу на глаз. Кроме того, он был у себя на родине, и, я думаю, он хотел, чтобы никто не смог его обвинить в том, что он заискивает перед американцами, отдавая им предпочтение в ущерб своим соплеменникам. Таким образом, это приводило к тому, что он как бы разрывался между желанием и необходимостью, хотя в целом он хотел, чтобы фильм был более китайским, чем американским. И это было вполне понятно. На съемочной площадке он был исключительно профессиональным, даже выдающимся. Но все это было после того, как нам удалось им завладеть. У нас ушло около трех недель прежде, чем он окончательно появился па площадке. Но пока этого не произошло, мне приходилось выслушивать чуть ли не ежедневно истерические крики представителей [Уорнер Брозерс]: [Где Брюс?!!] В конце концов, он появился. И первое, что произошло в нашей совместной работе, это то, что он покинул съемочную площадку в первый же день. Это случилось после его схватки с Раймондом Чоу. Как предполагалось с самого начала, это должен был быть фильм кинокомпаний [Конкорд] [Брюс и Раймонд Чоу], [Секвойя] (Вейнтрауб и Хеллер) и [Уорнер Брозерс]. В газетах же было сказано, что фильм снимает кинокомпания [Голден Харвест] (Раймонд Чоу). Брюс высказал Чоу все то, что думает об этом и ушел с площадки.

Я могу сказать только то, что Брюс испытывал дикое эмоциональное напряжение, он постоянно все взвешивал и обдумывал – получится фильм хорошо или нет? Он уходил в свой кабинет, и исчезал там на целые часы, обдумывая все до мелочей. Он должен был быть уверен во всем, еще до того, как возьмется за фильм и, если что-то будет не так, то чтобы он мог бы всегда отказаться от этой затеи. Временами он словно терял разум. В один момент он мог чувствовать эмоциональный подъем и был готов преодолеть любые трудности, а несколькими минутами позже он уже впадал в состояние глубочайшей депрессии.

Как говорит Фрэд: [Я должен был часто подолгу настраивать его].

[В течение нескольких недель он был в полушоковом состоянии, он словно пребывал в состоянии зимней спячки. Я думаю, он был ужасно напуган, – утверждал Фрэд. – Ведь у него появилась огромная возможность, тот единственный и неповторимый шанс, которого он так долго ждал. Нет сомнения в том, что если бы он был жив, то стал бы самой выдающейся кинозвездой, так как он обладал тем даром, которым обладают только величайшие личности кинематографа – магнетизмом. То же самое было и с Клинтом Иствудом, просто симпатичным парнем, когда вы встречались с ним где-нибудь на вечеринке, и совершенно уникальным и неповторимым человеком, когда он появлялся на экране.

Что касается различных неувязок, то, во-первых, сам сценарий ему никогда не нравился. С писателем они ни разу не встречались. Но, несмотря на то, что Брюс еще не был готов сниматься, я, откровенно рискуя, начал снимать фильм без его участия, занимаясь теми сценами, в которых его присутствие было необязательным. Я продолжал постоянно докладывать [Уорнер Брозерс], что я ожидаю появления Брюса со дня на день, так как Линда убедила меня в этом. Она оказалась права.

Я обнаружил, что он стал совершенно другим парнем в сравнении с тем, которого я знал в Лос-Анджелесе. Теперь он был ведущей звездой, и он вел себя точно так же, как и все знаменитости шоу-бизнеса. Брюс решил, что все будет в порядке, как только узнал, что директором кинокартины является Боб Клос. Во время работы над фильмом, если кто и мог с ним о чем-либо договориться, то это только Боб и Линда. Со своей стороны я пытался действовать достаточно жестко, как и подобает продюсеру].

[Он ужасно нервничал в первый день съемок. Вы могли видеть, как все в нем дергается. [Он весь задерганный], – заметил Боб Клос. Первая сцена, в которой он участвовал, была очень проста и, тем не менее, потребовалось [убить] на нее двадцать дублей. Затем он успокоился, и, начиная с этого момента, был фантастичен. Стоило ему увлечься этой работой, и он стал по-настоящему профессионален. Но сколько же потребовалось от нас терпения, сколько нервов, прежде чем нам удалось добиться от него этого состояния].

[Уорнер Брозерс] постоянно присылали нам один сценарий за другим в надежде на то, что какой-либо из них, в конце концов, понравится Брюсу. Да, так оно было – мы уже двенадцать дней снимали фильм, а тут из Голливуда прислали нам еще одну версию. Я позвонил им и сказал: [Все, с меня достаточно, я улетаю домой]. Но чуть позже со мной связалась Линда и передала мне: [Завтра все устроится]. Так оно и произошло.

[Ему было очень трудно, и, я не думаю, что кто-нибудь из нас мог бы упрекнуть его за такое поведение.

Вы не можете называть это эгоистической самовлюбленностью или чем-либо в этом роде. Таким он был, великий мастер воинских искусств, прекрасный актер, человек, который находился на пути к вершине Олимпа. Это был жизненно важный для него момент, от которого зависело все то, к чему он так долго стремился. У меня создалось такое впечатление, что, находясь в США, Брюс чувствовал, что его там не принимают всерьез, что такие парни, как Коберн и Мак Квин, считают его своим учителем, но никогда не считали его значительной кинематографической личностью: и вдруг у него появился шанс, когда он мог затмить их обоих. В действительности, после [Острова Дракона] его цена, по крайней мере, в пять раз превышала бы ту, которую мог запросить за себя Джим Коберн. Даже на американском рынке он был бы значительнее, чем Мак Квин. Определенно, у [Острова Дракона] дела шли намного лучше, чем у фильма Мак Квина [Гетвэи]. Именно ради этого Брюс был готов отдать все силы].

[Брюс должен был доказать, что он был прав – что он не сумасшедший. И как только он включился, как только он окунулся с головой в работу, он стал снова таким же взрывным и динамичным, и снова в его голове стали возникать различные интересные идеи. Но он был ужасно расстроен, когда порезал руку о бутылку].

[Не забывайте, что ни разу в истории американского кинематографа фамилия китайца не стояла первой в перечне актеров, участвовавших в фильме. Теперь все пошло так, как он этого хотел, поэтому ему было особенно обидно, что при этом постоянно находились люди, которые говорили между собой о [чужеземных дьяволах], постоянно чувствовался антиамериканский настрой большинства китайцев – ведь эти [чужеземные дьяволы] покушаются на древнее китайское искусство.

Поэтому, когда он поранил себе руку, то расценил это как своего рода [зловещее предзнаменование].

В действительности Брюс был расстроен тем, что позволил себе получить серьезную травму, порезавшись о бутылку, кроме того, он испытывал обычную для таких случаев сильную боль. В конце концов, будучи одним из самых совершенных мастеров кунг-фу, он злился на себя, понимая, что должен был суметь избежать столкновения с бутылками, каким бы образом Боб Уолл ни действовал. Ведь Брюс был всегда настолько точен в своих действиях. Он не был ни параноиком, ни психопатом, и в его голове были совершенно определенные мысли по поводу случившегося, поэтому никакие чужие домыслы не могли разуверить его в своей оценке этого инцидента. Просто он был ранен во время съемок и был этим сильно раздосадован.

Брюс умер раньше, чем [Остров Дракона] появился на экранах кинотеатров. Фильм превысил свой запланированный бюджет, но когда [Уорнер Брозерс] первый раз увидели его, они сразу же поняли, что фильм принесет им колоссальные доходы, и поэтому они без лишних прений дали Фрэду свое согласие на дополнительную сумму в 50 000 американских долларов на музыкальное оформление и звуковые эффекты. Фрэд говорит: [В действительности Брюс сам не подозревал, я думаю, какой прекрасной будет картина. Определенно, что и [Уорнер Брозерс] были поражены].

Я думаю, что этот фильм станет классикой, и я рада, что нашлись авторитетные люди, которые отсоветовала мне давать разрешение на показ фильма по телевидению. Я думаю, что раз в три, четыре года стоит снова пускать его на экраны, так как Брюса нет больше с нами, и если вы захотите увидеть его, то вы сможете посмотреть его фильмы. Сейчас существует целый культ Брюса, и, я думаю, что с годами он, скорее всего, будет расти и увеличиваться, нежели затухать. Его фильмы не устареют, с ними не произойдет того, что произошло с сериями о Джеймсе Бонде, так как фильмы Брюса не основываются на научных достижениях, которые сами по себе рано или поздно устаревают. Вы только задумайтесь над этим – фильм победил все рекорды в Японии – стране, которая традиционно является худшим рынком в мире для продажи китайских фильмов. Большинство китайских фильмов – антияпонские, и всем казалось, что японцы, в отместку, отвергнут этот фильм, но они оценили его по достоинству.

Фрэд: [Я верю в то, что Брюс единолично заработал бы не меньше миллиона долларов на своей следующей картине. Это был не человек – динамит. Он был звездой, которую легко эксплуатировать, потому что он сам рвался работать, как Джон Уэйн, Клинт Иствуд, Кэри Грант…]

…[Он должен был быть очень могучим человеком. Он обладал большой душевной теплотой. И, тем не менее, он был чрезвычайно одинок – он всегда держал вас на дистанции. По моему мнению, он был ужасно одиноким и, за исключением Линды, он никому до конца не верил в этом мире.

Линда была единственным человеком, с кем он мог разговаривать, кому он верил, в ком он был уверен, она была его женой, его матерью, его любовницей, его любимой, всем… Он никогда не был откровенен до конца в разговоре с другими людьми. Если он с кем-то не хотел говорить, то просил Линду переговорить с этим человеком. Если он был чем-то или кем-то рассержен, то он опять же просил Линду позвонить этим людям и сказать им, что он рассержен. Если он с кем-то [сцепился], то потом Линда звонила этому человеку. Он сам в таких случаях никому не звонил и не просил прощения. Он просил ее позвонить, но не для того, чтобы просить за него прощение, а для того, чтобы сказать: [Все, он уже в норме, теперь все будет о'кэй]. Он сам прекрасно сознавал, когда и с кем он был не прав, и вопрос был не в том, прав он или не прав. Брюс хорошо знал, что правильно и что неправильно, все дело было лишь в том, что в данный момент он не хотел об этом думать].

Да, это правда. Брюс порой приходил домой взвинченный и потом, когда, уже немного поостыв, приходил в себя, говорил мне: [Да, возможно, я немного погорячился. Послушай, почему бы тебе не позвонить им (ему)?]

[Да конечно, почему бы тебе не делать за него всю эту грязную работу, позвони, Линда], – говорил мне, смеясь, Фрэд.

.. [Я должен сказать, что в каком-то смысле он был одинок, он был как [волк-одиночка]. Однако это было то качество, которое странным образом делает актера еще более притягательным для зрителей. Когда он появляется на экране, то в нем появляется все то, что он не растратил в общении с людьми. Я имею в виду ту его внутреннюю энергию, его душевную силу, которые были частью его личности и были направлены к вам с экрана. По моему глубокому убеждению, Брюс мог бы очень хорошо проявить природную силу и драгоценные качества своей души в фильме, главной темой которого была бы большая любовь. Потому что внутри него было заложено так много, вопрос был лишь в том, чтобы предоставить эту возможность раскрыть ему свою душу.

Конечно, за экраном он мог скинуть с себя рубашку и демонстрировать всем свои мускулы, и все такое прочее, в Гонконге, незадолго до своей смерти, он никогда не давал вам возможность прикоснуться к его душе. Он всегда удерживал вас на расстоянии вытянутой руки, вы всегда были в шаге от встречи с Брюсом Ли, реальным Брюсом Ли. Я думаю, что только тогда вы могли видеть его реального, когда вы видели его, играющим со своими детьми. Тогда все моментально менялось, все было совершенно по-другому].

К концу апреля 1973 года Брюс более или менее решил для себя, что он вскоре вернется жить в Америку, где жизнь была менее напряженной и было больше возможностей, а раза два в год, возможно, будет возвращаться в Гонконг и делать здесь свои фильмы, так как в Гонконге ему было легче все контролировать, там его авторитет был выше, а следовательно, у него было больше свободы в процессе работы над фильмами. Фантастические предложения сыпались на него со всех сторон, как из рога изобилия. Я могу охарактеризовать это время, как время большой неопределенности Брюс часто говорил, что все неудобства, вызванные пришедшей славой и успехом, и постоянное пребывание у всех на виду, приводят к тому, что он начинает быстро терять свою энергию. Хотя все это он воспринимал лишь как добавочный раздражитель, не делая из этого серьезной проблемы, потому что его знания самого себя, того, что ему нужно и как этого добиться, были всегда очень сильны.

Кроме того, он был достаточно проницательным человеком, и это давало ему возможность получать стоящие советы от знающих людей. Тэд Эшли, входящий в совет директоров [Уорнер Брозерс], был его другом на протяжении большого периода времени, ему Брюс написал искреннее письмо сразу после завершения своей работы над фильмом [Остров Дракона]:

[Тэд, в настоящее время мои дела в кинематографе достигли той точки, и я тебе гарантирую, ты будешь крайне удивлен и даже шокирован моими достижениями. Взглянем на происшедшее с точки зрения эффективности, я имею в виду практический бизнес, я надеюсь, что мы будем справедливы и честны, и будем взаимно доверять друг другу, и будем до конца откровенны – я приобрел здесь опыт плохой работы, сотрудничая с некоторыми личностями и организациями Гонконга. Другими словами, я однажды сильно прогорел, и мне это не понравилось. Без Брюса Ли, я определенно уверен, [Уорнер Брозерс], вряд ли бы пострадали, хотя тоже самое, я верю, правомочно и наоборот, а поэтому, и я искренне в это верю, никакие чисто деловые проблемы не помешают нашим человеческим отношениям, и я опять встречу в твоем лице искреннего и честного друга – Тэда Эшли.

Я уверен, что как друг, ты согласишься со мной в том, что, в конце концов, качество, исключительно упорная и целенаправленная работа и профессионализм – это все то, на чем зиждется кинематограф. Мой личный двадцатилетний опыт как в мире воинских искусств, так и в актерском мире, привели в итоге к успешной гармонии между коммерческим искусством привлечения внимания и искренней, артистической экспрессией. Короче, это именно так, и никто не знает это лучше меня самого. Извини меня за мою прямоту, но что поделаешь, такой уж я.

При таких обстоятельствах я искренне надеюсь, что ты, в свою очередь, будешь абсолютно объективным и честным, и тогда наша сделка состоится. Принимая во внимание нашу дружбу, я тяну с ответом десяти рвущим меня на части продюсерам, которые предлагают мне различные соблазнительные контракты, но я жду только нашей встречи.

Послушай, Тэд, мое самое жгучее и постоянное желание – произвести на свет, извини меня за грубость, заебат… художественный фильм, какой когда-либо появлялся на экране.

В заключение я отдаю тебе мое сердце, но, пожалуйста, не отдавай мне взамен только одну свою голову. Я, Брюс Ли, всегда буду чувствовать глубочайшую признательность тебе за твое искреннее участие в моих делах]…

В это время Брюс решил подождать того момента, когда [Остров Дракона] выйдет на экраны, с тем чтобы посмотреть, как он будет принят публикой. Его главным убеждением было найти и работать с людьми исключительно честного отношения к делу и к своему слову, так как он не хотел больше быть обманутым никакими иллюзорными обещаниями и сладкими речами, которыми был переполнен околокинематографический мир. Его главной целью, главным направлением его жизни теперь являлось, прежде всего, улучшение качества своих фильмов, с помощью которых он собирался воспитывать аудиторию и показать людям, что кунг-фу представляет собой нечто большее, чем древний, изощренный вид драки. Он предрекал не слишком долгую жизнь для фильмов, главной темой которых было бы кунг-фу, и в которых было бы слишком много насилия. Он предсказывал, что сумасшествие вокруг них не продлится больше трех лет, и он видел свое собственное будущее в более глубоких произведениях в дальнейшем, сознавая, что рано или поздно он уже не сможет больше удерживаться на привычном ему высоком уровне физических кондиций. Он хотел сконцентрировать все свои усилия на деятельности продюсера и директора фильмов. Тем временем, ожидая реакции публики на [Остров Дракона], он уже работал над сценарием фильма [Игра смерти], намереваясь закончить его, а уже затем принимать какое-либо предложение. Время от времени я просила его хоть немного передохнуть, он всегда обрывал меня на полуслове: [Понимаешь, стоит только сказать себе [я должен расслабиться], как тут же обнаруживаешь, что это требование мешает расслабиться].

Я не думаю, что он почувствовал бы себя намного лучше, если бы на время отошел от дел, поехал бы куда-нибудь попутешествовать или еще что-нибудь в этом роде; в действительности, я уверена в том, что бесполезно было бы даже пробовать. В то время он был убежден в том, что отдыхает прекрасно во время работы, его мозг

был слишком поглощен творческими проблемами, чтобы он мог получить удовольствие, занимаясь чем-либо, не имеющим отношения к его работе. Я знаю, что Джон Саксон однажды выразил суждение о жизни Брюса таким образом, что якобы ЖИЗНЬ Брюса похожа на [раскручивающуюся спираль]. Поэтому он достигает какую-то точку, где для него уже нет никакой цели, и потому ему неизбежно приходится двигаться все дальше и дальше, не представляя, как долог еще будет этот подъем.

В последние месяцы своей жизни он иногда говорил мне: [Я не вижу предела, я не вижу конца тому, как далеко смогу проникнуть в тайны актерского мастерства, в тайны воинского искусства]…

И в то же время он говорил мне: [Я не знаю, как долго я еще смогу выдержать этот бесконечный подъем]. Здесь сказывалось и его постоянное напряженное состояние, и общее его настроение. Я видела его трудности и старалась изо всех сил хотя бы от себя не добавлять ему проблем. Я никогда не устраивала ему скандалов и не требовала его участия во всякого рода тривиальных делах, сознавая, что его мысли сконцентрированы на чем-то по-настоящему важном. И, что касается его настроения, то я не возражала.

Мир мой начал рассыпаться, хотя ни я, ни Брюс не сознавали этого, 10 мая 1973 года. Это был исключительно жаркий и влажный день. Брюс работал на студии [Голден Харвест] на Хаммер Хилл Роад. Он был занят озвучиванием последних кусков [Острова]. Из-за постоянного постороннего шума все фильмы в Гонконге снимаются без звука, а уже позже записывается звук, и [Конкорд – Секвойя – Брозерс] не были исключением. Для того чтобы предотвратить проникновение посторонних звуков в комнату звукозаписи, в ней отсутствовали вентиляторы. Обычно в комнате еще довольно сносно, так как работает аэрокондиционер, но в этот день, чтобы добиться совершенной тишины, был выключен и он. В комнате было жарко и душно, как в корабельном машинном отделении. Брюс, несмотря на постоянную заботу о своем физическом состоянии, несмотря на все свои витамины, протеиновые коктейли и соки, был сильно утомлен и весь в поту. Люди, находившиеся рядом с ним, помнят, что он выглядел необычайно переутомленным, но, будучи под впечатлением сцен, в которых он участвовал, и которые они теперь озвучивали, а также удушливой жары, они не придали большого значения этому и тому, что он вдруг вышел из комнаты.

Он вышел в небольшой холл, находящийся рядом с комнатой звукозаписи. Холл был пуст и прохладен. И здесь Брюс внезапно упал на пол. Он сказал мне позже, что в тот момент он не потерял сознание, так как помнит, что услышал шаги в соседней комнате, и стал ощупывать вокруг себя пол, притворившись, словно разыскивает на полу упавшие очки. Затем он встал и пошел в комнату звукозаписи. Он был уже у самой двери, когда снова рухнул и потерял сознание. Тут у него начались конвульсии, и стала обильно выделяться слюна. Один из сотрудников вбежал в контору к Раймонду Чоу и сообщил, что с Брюсом что-то случилось. Чоу попросил его позвонить и вызвать врача, а сам бросился в комнату звукозаписи, где увидел Брюса, дышавшего с огромным напряжением. Он хрипло дышал, и его сильно трясло. Доктор Чарльз Лэнгфорд, сотрудник баптистского госпиталя, сказал, что Брюса необходимо немедленно доставить в этот госпиталь. Встретив машину около входа в госпиталь, он нашел Брюса в бессознательном состоянии, совершенно не реагирующим ни на какие раздражители, кроме этого его трясло, как в лихорадке. Где-то в это время одна из сотрудниц студии позвонила мне домой и сказала: [Брюсу стало плохо, и его повезли в госпиталь]. [Что случилось?] [О, я думаю, что это расстройство желудка], – был ответ. Я не почувствовала в ее словах никакой тревоги. Напротив, самое худшее, я думала, что могло произойти с ним, это аппендицит или грыжа, от которой он страдал несколько лет тому назад. Конечно, меньше всего я думала о том, что это был вопрос жизни и смерти. По приезду в госпиталь, как говорит др. Лэнгфорд, Брюс хрипло дышал, а затем хрипы прекратились. У него началась целая серия конвульсий. Были вызваны еще трое врачей, включая нейрохирурга – доктора Питера By. В это время у Брюса начали резко напрягаться мышцы, затем судороги кончились. Все тело его было в поту, а дыхание его было настолько ненормальным, что каждый его вдох был словно последним. Он буквально задыхался. Глаза его были приоткрыты, но ни на что не реагировали. Я спросила у доктора Лэнгфорда: [Что с Брюсом?] [Он очень плох], – ответил он. В это время доктор Лэнгфорд был готов уже делать Брюсу рассечение трахеи в том случае, если Брюс совсем перестанет дышать. Снова начались судорога, больше всего хлопот доставляли врачам руки Брюса, как сказал потом др. Лэнгфорд. [Они были настолько сильны, что их было очень трудно контролировать.]

Когда Брюс на протяжении долгого времени, несмотря на все усилия врачей, так и не проявил никакой реакции на их действия, тогда нейрохирург провел тестирование с помощью электродатчиков, и оно показало, что у Брюса что-то не в порядке с мозгом.

[Мы ввели ему наркотик (манитол), чтобы уменьшить отек мозга, который нам удалось зарегистрировать. В это время все уже было готово для операции, на тот случай, если манитол не сработает, однако через пару часов он начал приходить в сознание. Это было чрезвычайно драматично, – как позже на одном из своих показаний следователю, ведущему расследование этого инцидента, сказал др. Лэнгфорд. [Сначала Брюс зашевелился, затем открыл глаза, потом он попытался сделать нам какие-то знаки, но еще ничего не говорил. Он узнал свою жену и попытался показать ей, что узнал ее. Позже он уже мог говорить, но говорил невнятно и совершенно не так, как обычно. К тому времени, когда его стали перевозить в другой госпиталь, он уже мог кое-что вспомнить и начал шутить]. Др. By сказал, что анализ крови показал, что у Брюса было что-то не в порядке с почками. Брюса быстро переправили в госпиталь св. Терезы, где условия были лучше. Когда др. Лэнгфорда спросили о том, что может быть, все это произошло вследствие того, что Брюс работал на износ и [надорвался] во время работы над фильмом, то он ответил совершенно категорично: [Нет]. Но добавил при этом, что Брюс Ли был на пороге смерти. Доктора потребовали провести все возможные обследования. Др. By сказал, что он собирался провести анализ работы мозга, введя радиоактивные препараты, просвечивая рентгеном, произвести осмотр кровеносных сосудов. В действительности это было сделано позже врачами в Лос-Анджелесе, так как Брюс решил, что ему необходимо провести полное обследование у лучших врачей Америки. Др. By также сказал, что он спросил у Брюса, принимал ли тот какие-либо наркотики. Брюс признался, что принимал каннабис.

Почти первыми же словами Брюса, сказанными им после того, как он пришел в сознание, было его признание в том, что он чувствовал, как подкрадывается к нему смерть, тогда он собрал всю свою силу воли и не прекращал говорить себе: [Я буду бороться с этим, я переборю себя, я не собираюсь сдаваться]. Он сказал, что, если он не заставит себя думать таким образом, то умрет. Неделей позже мы прилетели в Лос-Анджелес, где группа врачей под руководством др. Дэвида Рейсборда внимательно изучила работу мозга Брюса в различных режимах и при различных условиях. Они не обнаружили ничего, что не соответствовало бы функциям здорового мозга. Др. Лэнгфорд говорил, что Брюс пострадал от отека мозга, т. е. увеличился объем жидкости, находящейся в черепе, что привело, естественно, к увеличению давления этой жидкости на мозг. Больше никаких повреждений не удалось обнаружить во всем организме Брюса. Напротив, ему сказали, что состояние его организма соответствует организму восемнадцатилетнего юноши. В конце концов, врачи решили, что Брюс пострадал от конвульсий неясного происхождения. Обычным лечением в таких случаях является применение предписанных врачом медикаментов, которые немного снижают активность деятельности мозга (успокаивают). Брюсу был приписан наркотик дилантин, однако никаких остатков этого наркотика не было обнаружено в его организме после смерти, что свидетельствовало о том, что он забывал его применять.

Я должна сказать, что ни один из членов семьи Брюса никогда не страдал от эпилепсии даже в мягкой форме, и сам Брюс никогда не был подвержен этому. Конвульсии бывают похожи на эпилептические, которые, в свою очередь, возникают в результате недостатка сахара в крови, недостатка кислорода, уремии, травмы мозга, опухоли мозга или менингита.

Истинной же эпилепсии предшествуют вышеперечисленные причины. Эпилепсия возникает как бы из ничего, хотя частично, в основе этого процесса лежат какие-то разрушения в химизме мозга, но какие именно, до сих пор не установлено.

Др. Рейсборд сказал мне, что Брюс никогда не страдал от эпилепсии. [Напротив, теперь мне ясно, что он страдал от эпилепсии [Напротив, теперь мне ясно, что он страдал от оттеков мозга, но что явилось причиной их возникновения, так и осталось загадочным]]. Будучи в Лос-Анджелесе, Брюс решил, что в августе мы вернемся в Америку с тем, чтобы посодействовать в рекламировании фильма [Остров Дракона] перед его показом на экранах.

Вернувшись в Гонконг, Брюс вновь принялся за [Игру смерти]. Он вернулся, чтобы снова стать объектом обычных скандальных историй, появляющихся в местной прессе, часть из которых связывалась с молодой тайваньской актрисой Бетти Тияг Пей. Он так же был расстроен появившимися в печати мемуарами сына Ип Мена, в которых содержалось немало неточностей относительно юных лет Брюса.

Мне хотелось бы написать о том, что последние дни Брюса были одними из самых счастливых его дней, но, к сожалению, это было далеко не так. Кинематографический мир мог быть мелочным и злобным и, когда ставкой были огромные суммы денег, то тут все средства были хороши. Как и в любом другом бизнесе, здесь существуют люди, которые творят свои грязные дела, успешно используя темперамент и поведение своих противников. В течение долгого времени (начиная с его первого фильма в Бангкоке) Брюс и Ло Вей постоянно грызлись друг с другом. Брюс считал, что директор слишком тщеславный и эгоистичный человек, думающий лишь о том, как бы получше [попользоваться] актерами. Однажды Брюс был на студии [Голден Харвест] и обсуждал сценарий фильма [Игра смерти] с Раймондом Чоу, когда вдруг услышал, что в соседней комнате находится Ло Вей. Как следует из его письма Тэду Эшли, Брюс отчаянно искал для своего фильма по-настоящему честных и квалифицированных актеров, способных помочь ему достигнуть тех результатов, о которых до него никто даже и не мечтал. Когда кто-то упомянул имя Ло Вей, то для Брюса в этом имени суммировались почти все недостатки китайских фильмов, Брюс мгновенно взорвался и побежал в комнату, где достаточно громко выложил Ло Вей все, что думал о нем. Удовлетворенный тем, что он выплеснул на него все свои чувства, Брюс вернулся в контору к Раймонду. Казалось, что инцидент исчерпан, но тут явилась жена Ло Вей, и атмосфера начала вновь накаляться. К тому времени, когда голоса их достигли самых гневных тонов, вокруг них собралась значительная толпа. Миссис Ло ушла к своему мужу, оставив Брюса кипящим от гнева и отчаяния. При нормальных условиях он быстро бы успокоился.

Вместо этого он вновь ворвался в съемочную комнату и поделился с Ло Вей еще кое-какими своими соображениями о нем. Директор обвинил Брюса в том, что тот ему угрожал физической расправой – абсурдное обвинение, конечно, но одно из тех, которые, как правило, завоевывают сочувствие у публики. Была вызвана полиция, явившаяся в сопровождении толпы журналистов. Ло Вей потребовал, чтобы Брюс подписал бумагу, в которой тот должен был гарантировать непричинение вреда Ло Вей. Брюс, отчасти шокированный и расстроенный случившимся, а также пытаясь побыстрее удалить журналистов из помещения, согласился подписать такую бумагу. Позже он [рвал на себе волосы] из-за этого, так как случись что с Ло Вей, Брюсу всегда могли бы инкриминировать этот документ. Если бы Ло Вей был молодым мужчиной, то взрывной темперамент Брюса мог бы найти выход в драке с ним, но сама мысль о том, что он мог бы ударить и покалечить старого человека, лежит за пределами вероятности. Брюса попросили прийти на гонконгское телевидение, где снова этот инцидент стал предметом обсуждений. В течение всей своей жизни Брюс никогда не боялся выражать свое мнение открыто и прямо, точно так же, как он относился к людям и проблемам. Но он, определенно, никогда не был ни сознательно грубым, ни сознательно безжалостным, он был тверд, прям и откровенен и выражал свое мнение ясно и недвусмысленно, а это не одно и то же. Он не пытался скрыть своей неприязни к Ло Вей, к его методам работы, хотя при этом он ни разу не упомянул даже имени этого человека. Пытаясь показать, насколько абсурдным является предположение некоторых репортеров о том, что Брюс пытался использовать против Ло Вей оружие, он решил продемонстрировать простой толчок плечом на одном из журналистов, предложив ему быть его ассистентом, тот сразу согласился. Брюс применил лишь малую долю той силы, на которую был способен, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы зрителям показались его действия чрезвычайно жестокими. На следующее утро газеты, жаждущие сенсаций, подали весь инцидент в крупных заголовках.

Брюс, короче говоря, был той самой суперзвездой, которая, что бы она ни делала, тут же оказывалась под обстрелом репортеров – вся его жизнь жадно залатывалась местной прессой. И неизбежно, выходя из-под пера местных газетчиков, картина получалась искаженной. Очень часто это было в какой-то степени правдой, но никогда это не было целиком одной лишь правдой.

Его старый друг Стерлинг Силлифант считал, что Брюс, вместо того, чтобы обрести покой и умиротворение в занятиях воинскими искусствами, что должно быть основным результатом этих занятий, как говорит нам об этом учение Зэн Буддизма, обрел лишь конфликты и антагонизмы. Это, конечно, неправильная интерпретация всей сути философии Брюса, его взглядов на жизнь и ее смысл. Гармония – это взаимодействие Инь и Янь. В своем постоянном стремлении к самоусовершенствованию, ко все большим и большим достижениям, он следовал одной из наиболее древних и самых конструктивных сил, характеризующих человеческое существо. Стерлинг Силлифант говорит, что Брюс сам породил массу проблем, которые, в свою очередь, ему же и приходилось решать. На то, я думаю, ответ Брюса был следующим: [Если вас критикуют, то значит, вы делаете все правильно, потому что они нападают на всякого, у кого есть мозги].