"Твердые реки, мраморный ветер" - читать интересную книгу автора (Бодхи)

Глава 8

С этого момента жизнь Джейн пошла по совершенно другому руслу, хотя внешне в ней почти ничего не изменилось. Но вот зато содержание изменилось совершенно – во-первых, она официально получила статус беженца, о чем было объявлено в местных новостях на внутреннем сайте, что автоматически дало ей доступ к информации, которой раньше с ней делились неохотно, и кроме того, она "пошла в первый класс". Список первоклассников, также объявленный на сайте, насчитывал двенадцать человек, разбитых на две равные группы, и в принципе они свободно могли обменивать информацией и опытом друг с другом, но делали это нечасто – слишком мало оставалось времени для праздных разговоров.

Фосса требовала, чтобы их работа и учеба по возможности не претерпевали никаких изменений. То новое, что она собиралась привнести в жизнь первоклассников, должно было вставиться, инжектироваться в обычный жизненный поток. Не заменить, а добавить, окрасить в новые тона. И первым новшеством стала практика фрагментов.

– Общие представления о Практике устранения негативных эмоций, ложных концепций, механических желаний и негативных ощущений у вас есть, – рассказывала Фосса. – Также у вас есть общие представления о практике культивирования озаренных восприятий. Книга, в которой изложены эти общие понятия, не очень велика, но очень насыщена, поэтому не будет ничего странного в том, что читать ее вы будете на протяжении года или двух, а то и дольше, постепенно углубляясь то в один, то в другой вопрос. Есть три пути, которыми сюда к нам приходят люди. Первый состоит в первичном интересе к практике – человек находит книгу о Практике, заинтересовывается ею, вступает в переписку с мордами по емэйлу, и если по итогам первичной переписки он оказывается нам интересен, то завязывается дальнейшее общение, которое в том числе включает в себя и практическое взаимодействие, так как именно в тесном контакте лучше всего человек и раскрывается. У нас много возможностей для того, чтобы наладить такое предметно-ориентированное общение. Например мы можем взять человека к себе на работу в какой-нибудь отель, где он с одной стороны имеет комфортные условия для жизни и работы, а с другой стороны тесно общается с симпатами и беженцами. Или мы можем взять его в лабораторию, где он может активно участвовать в исследованиях, активно учить науки и опять-таки плотно взаимодействовать с другими.

– Второй путь – как раз ваш вариант, – Фосса кивнула в сторону Джейн и Айрин. – Сначала вы проходите общий отбор, сами правда не зная того, и принимаетесь на работу в одну из наших лабораторий. Затем вы опять таки начинаете вариться в каше беженцев, симпатов, хвостов и морд, воспринимать первичную информацию о практике. И если вы нам кажетесь перспективными, мы вас оставляем. Второй путь существенно более редкий, чем первый, что и отражено, в частности, в численном составе первоклассников текущего набора: только двое из вас – Джейн и Айрин, пришли сюда по второму пути, а десять других имели первичный интерес к практике, и уже затем стали развивать свои другие интересы.

– А третий путь?

– Третий – через наши курсы для малолеток. Из этих десяти шестеро прошли в детстве наши курсы. По мере взросления зерна, заброшенные в них, проросли, и их интерес к практике, порой угасая на целые годы, тем не менее был для них неким светом в конце туннеля, так как полученные ими на наших курсах первичные и фундаментальные представления о том, как жить интересно, а как нет, оказались чрезвычайно жизнестойкими, успешно соперничая с догматическим, фанатическим или тупым способом воспринимать окружающий мир и свою собственную жизнь. Поэтому они тут, но в силу того, что их путь сюда сильно отличается от вашего, они обучаются в параллельной группе.

– Но мы можем общаться друг с другом, расспрашивать их о том, что делают они и рассказывать, что делаем мы? – Озаботилась Айрин.

– Можете. Только у вас и своих дел будет достаточно, а так, в принципе, да, можете. Вы вообще можете подходить к кому угодно и спрашивать у них все, что угодно, но это, конечно, не означает, что все всё будут вам рассказывать, и не столько из соображений какой-то секретности, а просто потому, что для того, чтобы понимать друг друга, необходимо иметь достаточный для этого опыт. Первоклассник может прийти на занятия в десятый класс, пожалуйста, но что он там поймет?

Фосса сделала паузу и прошлась по полянке.

– Предварительное ознакомление с практикой, более или менее последовательные усилия по устранению негативных эмоций (НЭ), разбору концепций, порождению озаренных восприятий (ОзВ) – все это можно назвать дошкольным уровнем – уровнем, когда человек не столько проводит в жизнь принципы практики, сколько общупывает их, проверяет на адекватность, задает себе вопросы, касающиеся смысла жизни, и смотрит – может ли он получать ответы, смотря на мир и на себя через призму Практики. Поступление в первый класс означает переход от чисто любительского отношения к этим вопросам к отношению профессиональному, то есть к такому, когда туманные и неопределенные результаты больше не устраивают, когда человек совершает действия, которые меняют его хоть и медленно, но необратимо. И первое, что вы узнаете, будет "Практика накопления фрагментов". Точнее, вы будете накапливать не всякие фрагменты, а те, что предназначены для первоклашек.

Пока Фосса говорила, Джейн всматривалась в лица "сокурсников". Нет, никто не был ей знаком. Маловероятно, что они жили тут, но просто ни разу не пересекались на Холме – значит, приехали из других территорий. Отдельной троицей держались две девушки и парень. Не то, чтобы они нарочито отделялись от других, но по их непринужденным перешептываниям было понятно, что они знают друг друга уже давно.

– Я Джейн, – шепотом произнесла она, легко подтолкнув парня ладонью. – А вы кто?

– Я Трапп, она Берта, а она – Серена.

Все трое посмотрели на Джейн, и той нервозности, которую она могла бы у себя ожидать, понимая, что они сейчас оценивают ее, не возникло. Приятные, открытые лица, даже можно сказать смелые. Да, точно, их лица можно было назвать именно несущими аромат смелости. В очередной раз Джейн удивилась – насколько точным был подбор участников группы. Насколько ясным, судя по всему, было сознание тех, кто отбирал их, кто давал им статус беженцев.

– Вы откуда? – Снова спросила она.

– Торонто, – ответила Берта.

– Там тоже есть поселение?

– Отели. Коттеджный поселок, мы там работали вместе последние полгода, а до этого – кто где.

– Сейчас внимание, – прервала их перешептывание Фосса. – Практика накопления фрагментов чрезвычайно проста. Фрагментом называется некоторый небольшой объем усилий, направленных на формирование желаемых привычек. Невозможно измениться сразу и кардинально. Но можно меняться шаг за шагом, – словно чеканила фразы Фосса, делая паузы между предложениями. – Накопление фрагментов, это совершение шагов, которые в сумме приводят к необратимым изменениям, понятно? Шаг за шагом, и только так.

Джейн заметила, что когда Фосса приступила к изложению материала, ее взгляд изменился. Он стал… пронзительным, что-ли. Необычная твердость была и в ее взгляде, и в интонации – твердость человека, который говорит смертельно важные вещи, или, точнее, жизненно важные.

– Например, в течение пятнадцати минут можно через каждые десять секунд порождать какое-нибудь озаренное восприятие. Такую пятнадцатиминутку мы и будем считать за один фрагмент. Также за один фрагмент можно взять часовую пробежку по лесу. Как правило, длительность одного фрагмента равняется пятнадцати минутам, если в течение этого времени усилия прилагаются достаточно плотно.

– А сколько таких фрагментов надо накапливать в течение дня? – Спросила Карен, очень стройная девушка лет восемнадцати, наверное, хотя если посмотреть на нее мельком, вполне можно принять и за четырнадцатилетнюю.

– "Надо"? – Переспросила Фосса. – Что такое "надо"?

– Э… я имела в виду, сколько…

– "Ты имела в виду"? – Перебила ее Фосса? – То есть ты хочешь сказать, что выразилась вполне ясно, имея что-то определенное в виду, просто я слишком глупа, чтобы понять тебя с первого раза и ты решила мне, глупой, пояснить?

Интонация Фоссы была спокойной, и тем не менее все замерли. Ее серьезность была неожиданной и непривычной. Здесь, в поселениях, люди общались между собой в дружественно-позитивной манере, и даже серьезность была дружественной. Исключения составляли, пожалуй, лишь те моменты, когда Энди становился более серьезным, чем обычно, и тогда в его выражении лица и интонации проскальзывали те же самые нотки, которые так грозно проявлялись сейчас. Возможно, что такая способность выражать эту грозную серьезность являлась отличительным признаком дракончика, подумалось Джейн. По сравнению с ними, остальные были слишком… легковесны, что-ли, хотя внешне это не проявлялось в какой-то особенной мимике, и в то же время словно прозрачный налет, да, эту серьезность можно было уподобить прозрачному налету, покрывающему поверхность – он не виден при обычных условиях, и все же он угадывается и иногда ярко блестит в лучах солнца.

Карен была сбита с толку и замолчала.

– Если ты сказала глупость, не говори, что ты "что-то имела в виду". Просто отмени сказанное и начни заново. Не имей ничего в виду, просто говори именно то, что хочешь сказать.

– Отменяю. – Сказала Карен. – Сколько фрагментов целесообразно делать каждый день, чтобы эта практика была эффективной?

– Каждый решает сам. – Фосса покачала головой, отказываясь давать более определенный ответ. – Опытным путем. Термином "лапа" мы обозначаем то количество фрагментов, которые, согласно твоему опыту, тебе необходимо сейчас делать в течение дня, чтобы твое состояние существенно изменилось. Я советую делать не меньше десяти фрагментов в день, то есть можно считать, что предварительно одна лапа равна десяти.

– Десять фрагментов в день…, – начал Трапп, – по пятнадцать минут, значит больше двух часов, а вместе с неизбежными перерывами, получается, что мы только три часа в день будем тратить на фрагменты. Будет довольно непросто найти для этого время!

– "Тратить"? – Тем же тоном переспросила Фосса, каким она переспрашивала Карен. – Что такое "тратить"? Мы не "тратим" наше время с помощью практики, мы его находим, спасаем, возвращаем к жизни. Я уже говорила, что фрагменты не должны быть "вместо" остальной жизни, они должны быть вместе с ней, хотя поначалу, конечно, пока вы учитесь, и в самом деле иногда придется уделять время только выполнению фрагментов.

– А сколько их, разных фрагментов?

– Да сколько угодно. Фактически, любую практику можно превратить в набор фрагментов, но для первого класса мы особенно рекомендуем около тридцати. Заведите себе список выполняемых фрагментов, и приплюсовывайте туда те, что вы сделали, чтобы в любой момент было видно – сколько в сумме фрагментов у вас есть по каждой практике и по всем вместе. Разбейте практики по категориям – сектор развития физического тела, сектор устранения НЭ, сектор порождения ОзВ, хотя бы так. Первый фрагмент называется "перепрыжка".

Ситуация до смешного напоминала самый обычный первый класс, если бы не окружающие полянку гималайские пики на востоке и искрящееся под солнцем озеро на западе.

– Для перепрыжки подойдет любой озаренный фактор, например какой-нибудь красивый камень, который всегда может быть под рукой, – Фосса вытащила из кармана небольшой минерал. – Например вот такой флюорит, мне он очень нравится.

Джейн протиснулась вперед и взяла камень в руку. Кристаллы в форме кубиков цвета нежно-зелено-голубой морской волны громоздились друг на друга, как котята. Такие прозрачные, что сквозь них кусок породы, на котором они сидели, был виден совершенно незамутненным и без искажений. Камень действительно был очень красивым.

– Какие ОзВ возникают, – спросила Фосса.

Джейн задумалась.

– Нет навыков различать ОзВ, – подытожила Фосса.

В этот момент на пушистые пихты с мягкими иголками длиной в пятнадцать сантиметров, растущие на краю полянки, опустилась целая стайка, штук шесть, попугаев с оранжевыми клювами и длинными, почти полуметровыми синими хвостами с белым пятном на кончике, с белой грудкой и черными шеями. Когда они приземлялись, распушив хвосты, то снизу выглядели завораживающе красиво – сине-бело-оранжевые перья их хвоста перемежались так, что образовывали яркий узор.

– Иногда объект для перепрыжки и сам находится, – кивнула в их сторону Фосса. – Ты порождаешь какое-нибудь ОзВ, которое сейчас легче всего испытать. Например, чувство красоты при взгляде на озеро, или чувство тайны и симпатию, когда ты видишь, как дикие птицы подлетают прямо к нам и тусуются тут. Можешь подозвать какую-нибудь псину и играться с ней, испытывая зверячесть. Или предвкушение от чего-то – все равно. Пусть это ОзВ тянется секунд десять, пятнадцать. После этого встряхнись и полностью уведи внимание на что-нибудь другое. Например, покачай штангу или выучи какое-нибудь слово иностранного языка. Через десять-пятнадцать секунд такой паузы снова испытай ОзВ.

– То же самое или любое другое?

– Любое, какое захочется, но как правило проще испытывать одно и то же ОзВ, так как ты на него уже настроился, уже есть под рукой озаренный фактор для него. Снова десять-пятнадцать секунд испытывания ОзВ, и снова пауза, отвлечение.

– Но чем это отличается от обычного порождения ОзВ? – Серена легла на живот и игралась с травинкой.

– Тем, что при перепрыжке паузы являются обязательными. Когда ты порождаешь ОзВ, ты ставишь перед собой задачу испытывать его без пауз. У неопытного человека это может быстро превратиться в "выдавливание" из себя ОзВ, когда испытывать его уже не получается, и ты начинаешь напрягаться, что делает ситуацию еще более безнадежной. Может возникать разочарование, чувство безысходности. Здесь же ты намеренно добиваешься того, что вспышка ОзВ прекращается, делая это с помощью интенсивной физической или умственной деятельности. Можно в качестве отвлечения использовать научную книгу, поиск и выписывание какого-нибудь одного фрагмента по науке – как раз пятнадцати минут перепрыжки будет достаточно, чтобы сформировать и выписать один фрагмент.

– Фрагмент по наукам, это тоже часть практики накопления фрагментов? О, тогда я много их наберу:) – засмеялась Берта.

– Изучение наук развивает, меняет тебя в желаемом направлении?

– Конечно!

– Значит это тоже часть практики накопления фрагментов, но размер одного фрагмента мы определяем исходя из того, какие для этого требуются трудозатраты. Приравняй, например, пять фрагментов наук к одному фрагменту практики. Если окажется, что это слишком мало, пусть будет десять. Если же накопление фрагментов наук дается тебе с трудом – возьми три. Вот так, все просто. Это очень простая практика – накопление фрагментов. Во всяком случае, она кажется простой…

– А на самом деле? – Поинтересовалась Серена.

– На самом деле – увидим…

Серена производила впечатление взрывного, увлекающегося человека, легкого на подъем. Джейн удивилась, когда увидела, что Серена уже положила перед собой на траву блокнот и делает там пометки.

– Мне как-то фиксировать возникающие ОзВ или не нужно? – У нее уже был вопрос к Фоссе, в то время как остальные еще сидели и слушали, развесив уши!

– Как хочешь. Главный элемент в перепрыжке – это порождение ОзВ и последующее отвлечение от него и затем снова порождение. Вокруг этой обязательной структуры ты можешь самостоятельно выстраивать что угодно еще, но не советую чрезмерно перегружать практику деталями, и главное – не путай обязательное с необязательным. Если интересно, ты можешь фиксировать интенсивность возникающих ОзВ, но если в какой-то момент письменная фиксация интенсивности будет неудобной, или вовсе не захочется фиксировать интенсивность – не фиксируй, так как это не ключевой элемент именно этой практики.

Фосса подобралась поближе к Серене, словно показывая тем самым, что именно она сейчас для нее – самый интересный тут человек, который не просто слушает, а тут же делает, пробует, задает корректирующие вопросы.

– Можешь просто ставить галочки, фиксирующие то, что ты выполнила очередной акт порождения ОзВ, – сказала она, глядя в блокнот Серены.

Джейн заметила, что в ней проснулось что-то вроде ревности. Тоже захотелось задать какой-нибудь вопрос Фоссе, но ничего в голову не приходило.

– Насколько важно выдерживать именно пятнадцать секунд?

Это уже Айрин задает вопрос – тоже уже с блокнотом в руках. Да, Айрин – активная девочка, она точно посоревнуется с Сереной! И упорная. Джейн точно это знала, судя по тому небольшому опыту совместной жизни, который у них был – вернувшись из трека к Эвересту, они поселились вдвоем в одной комнате, чтобы иметь возможность побольше общаться друг с другом, обмениваться впечатлениями и лизать друг другу письки. Несмотря на то, что Айрин была живчиком, в сексе она предпочитала более пассивную роль, что было очень кстати, так как Джейн как раз очень нравилось, одев на себя плотный пояс с пристегнутым крупным членом, торчащим наружу, и еще двумя – одним таким же крупным и вторым поменьше, для попки, торчащими внутрь, побыть мальчиком и нежно потрахивать страстную девчонку. Они начали заниматься друг с другом сексом легко и естественно, как только поселились вместе, как будто обе чувствовали, что иначе и не может быть.

– Десять, пятнадцать секунд – все равно. В этих пределах нормально.

В отличие от Серены и Айрин, Джейн не испытывала порыва прямо сейчас схватить блокнот и начать делать эту практику.

– Значит, можно делать перепрыжку и вовсе без фиксаций, без блокнотов и записей? – Трапп, судя по всему, тоже стал пробовать.

– Можно.

– А еще? Какие еще есть фрагменты? – Нашелся вопрос и у Джейн, соответствующей ее темпераменту – не бросаться сразу делать то, что можно делать прямо сейчас, а сначала узнать побольше. Правда, она отдавала себе отчет в том, что "побольше узнала" она о перепрыжке не потому, что сидела и расспрашивала Фоссу, а потому, что другие ребята уже попробовали и задали вопросы, возникающие из этих конкретных действий. И все же некоторая странная инерция не позволяла ей последовать их примеру.

– Кроме накопления фрагментов по изучению наук, мы можем также накапливать фрагменты по изучению иностранных слов. Тренировка памяти может быть очень приятным действием, резонирующим с разными ОзВ, хотя во внешнем мире всех с детства так насилуют, что формируется устойчивое отвращение к изучению слов. Для того, чтобы вместо отвращения испытывать ОзВ, необходимо использовать специальную технику: а) пролистываешь книжку (желательно) или словарь (возможно), читаешь фразу за фразой, и независимо от того – полностью ты поняла смысл той или иной фразы или не полностью, читаешь дальше. Если встречаются незнакомые слова – пропускаешь их и читаешь дальше, даже если на время теряется ход сюжета. б) ждешь, пока не возникнет момент, когда ты натыкаешься на такое незнакомое слово, в отношении которого возникает интерес, любопытство, желание узнать – что оно обозначает. Тогда лезешь в словарь, узнаешь значение этого слова и выписываешь его в черновой список. Целесообразно придумать какую-нибудь фразу, которая будет облегчать запоминание слова, например по-малайски "lopak" = "лужа". Чтобы запомнить звучание "лопак", можно придумать фразу… например "если идти по дороге и лопать бутер, можно плюхнуться в лужу". Как бы глупо ни звучала фраза, она может значительно упростить запоминание. в) продолжаешь пролистывание книги. Когда выписываешь второе слово, повторяешь первое. г) выписывая каждое последующее слово, повторяя десять-двадцать предыдущих

Можно делать перерывы в этой деятельности. Один фрагмент равен определенному количеству выписанных слов, которые сейчас ты запомнила, и зависит это количество также от того – насколько легко тебе дается запоминание. Оно может равняться и 5 и 50 – решай сама в каждом данном случае. В любом случае один фрагмент должен занимать не меньше пятнадцати минут совокупно потраченного на это времени.

– Что будет в том случае, если кто-то из нас будет накапливать в основном фрагменты по наукам, словам, физической активности, а не по порождению ОзВ? – Спросила Фоссу Айрин.

– Мне не совсем понятен вопрос. Если он будет накапливать эти фрагменты, значит он будет их накапливать, и его жизнь будет становиться интересней.

– Но если он будет именно их накапливать, а фрагменты, так или иначе направленные на развитие озаренных восприятий, накапливать не будет? – Настаивала Айрин. – Фрагментов у него будет много, но они будут только касаться наук, языков, физических упражнений.

– Это не спорт, – мягко объяснила Фосса. – Здесь нет чемпионов и победителей. Здесь не выдается наград, здесь каждый сам себе зарабатывает главную награду – интерес к жизни. Практика накопления фрагментов – способ сделать свою жизнь интересней, и каждый сам решает – что он хочет делать. Если ты будешь накапливать фрагменты по наукам, а остального делать не будешь, то в твоем изучении наук может возникнуть некая дополнительная упорядоченность, но это не сильно изменит твою жизнь, конечно, так как изучать науки тебе и так нравится и ты и так уже привыкла к этой деятельности. Но если ты будешь применять накопление фрагментов к практикам, связанным с испытыванием озаренных восприятий, то жизнь изменится очень сильно, так как у тебя нет таких навыков в этом, как в изучении наук, и здесь внесение упорядоченности может сыграть большую роль. До сих пор вы относились к ОзВ как любители – возникла ОзВ и хорошо, не возникла – ну что ж, тоже неплохо, так как есть довольство, есть дружественность, есть те или иные слабые интересы. Но вы находитесь тут, в этой группе, потому, что у нас есть основания предположить, что озаренные восприятия могут оказаться для вас намного более интересными, чем для остальных беженцев. Новые оттенки ОзВ и даже новые ОзВ, новые физические переживания, новый опыт в осознанных сновидениях, вообще весь тот новый мир, который открывается путешественнику в ОзВ, может заинтриговать, увлечь вас. Вам может страстно захотеться испытывать ОзВ чаще, постоянно, всегда, еще сильнее, глубже, всеохватнее, магнетичнее, и тогда практика накопления фрагментов вам пригодится. А если нет – значит вы просто продолжите жить той жизнью, какой живете сейчас, останетесь беженцем, и будете вполне счастливы, как счастливы другие беженцы, которые населяют наши территории.

– То есть наши предпочтения как раз и вырисуются в процессе накопления фрагментов?

– Да, так и будет, – подтвердила Фосса. – И последняя практика на сегодня – "хреносечение".

– Какое-какое сечение? – Со смехом переспросила Айрин.

– Хрено! Каждый раз, когда ты ловишь себя на какой-либо мысли, ты вслух говоришь слово "хрен" и спокойно прекращаешь, останавливаешь, бросаешь эту мысль. Заметьте – слово "хрен" произносится вслух. И так каждый раз, когда ты ловишь себя на какой-нибудь мысли.

– Сложная практика, – озабоченно пробормотал Трапп.

– Простая, – возразила Фосса.

– Не могу себе представить, чтобы я смог добиться того, чтобы мысли не возникали.

– А зачем тебе это? – Поинтересовалась Фосса таким вкрадчивым голосом, что Джейн сразу поняла, что назревает очередной ее бросок в горло жертве. Джейн легко представилась эта картина – Фосса бросается и когтями и зубами вцепляется в Траппа, и она рассмеялась.

– Ну как зачем? Чтобы делать эту практику…

– Есть такие люди, – начала Фосса, в голосе которой уже появилась сверкающая сталь, – которые упорно слышат не то, что им говорят. Такие люди, как правило, безнадежны.

В ее взгляде, которым она проедала Траппа насквозь, было не меньше пронзающей стали, чем в интонации.

– Прекращать, а не предупреждать, – подсказала Серена, которая по-прежнему пользовалась блокнотом, в то время как Трапп по-прежнему предпочитал обходиться без него. – Фосса не предлагает предупреждать появление мысли, она говорит о том, что тебе нужно ее остановить, бросить на полпути, когда она возникнет. Это… да, это довольно просто, согласна.

– Да, не нужно напрягаться и пытаться предотвратить появление мысли – просто останавливай ее, когда она появляется. Один фрагмент хреносечения – пятнадцать минут. Все пробуем прямо сейчас. Прямо сейчас – начали!

Джейн, застигнутая врасплох этим требованием, лишь спустя минуту прекратила хаотические метания из стороны в сторону – фиксировать что-то в блокноте или нет, устранять мысли по возможности в самом начале или можно и в середине. Другие тоже пытались задавать Фоссе вопросы, но она отрезала их – пробуйте, время идет.

Пятнадцать минут прошло в полном молчании.

– Ну как, – наконец спросила Фосса?

– Первые пять минут – кошмар, – начал Трапп. – Невыносимо. У меня возникают вопросы по практике, я их останавливаю, и вдруг все заполняется параноидальным беспокойством – а вдруг я забуду этот вопрос, а вдруг это важный вопрос, а я его забуду, и я ничего не могу с этим поделать, и теперь уже новые мысли, что я ничего не могу с этим поделать, что я идиот, что вот у других наверное все клево, а я как дурак. Ужасная помойка.

– Берта? – Обратилась к ней Фосса.

– Для меня это оказалось простым. Заметила, что ослабевает негативный фон тревожности, озабоченности бог знает чем. Обычно я суетливая, у меня много хаотических отвлечений…

– Ты суетливая!?? – изумился Трапп. – Какой же тогда я, если ты – суетливая!

– Я прыгаю с темы на тему в своем внутреннем диалоге, – продолжала Берта, – у меня много озабоченностей в разных областях, а когда я делаю хреносечение, этот поток приостанавливается, возникают всплески отрешенности: некуда спешить, ничего не надо срочно делать, ничего никому не должна.

– Еще у меня в теле возникала приятная расслабленность, добавила Джейн, – видимо, из-за непрерывного фона озабоченностей все тело постоянно неприятно напряжено, а я этого даже не замечаю.

– Да, ты очень напряженный человек, – подтвердила Фосса. – Я думаю, что виной тому прежде всего озабоченность мнением, чувство собственной ущербности (чсу).

– Да, – кивнула Джейн. – Мне все время кажется, что другие лучше, смелее, умнее, энергичнее, более открыты.

– Это опасная позиция. – Фосса ткнула в нее пальцем, произнеся это. – Запомни. Это опасно. Считается, что ущербные и чсу-шные люди безвредны, сравнительно невинны и наивны. Это не так. В ущербных людях гниет ненависть, самая настоящая ненависть. В одних она гниет глубоко и сильно, в других – на поверхности, но суть не меняется – озабоченность мнением и чсу – прекрасная питательная среда для ненависти к тем, перед которыми это чсу возникает. Ты – в опасности, отдавай себе в этом отчет.

– Ясно…, – протянула Джейн.

– Действительно ясно, или просто принимаешь мои слова как догму?

– Да нет, действительно ясно. Я согласна. – Джейн посмотрела в глаза Фоссе и испытала всплеск доверия и открытости. Перед Сереной, Айрин, Бертой она могла испытывать чсу, а перед Фоссой почему-то нет, хотя это казалось абсурдным – ведь ясно, что Фосса неизмеримо более развитая и сильная личность, чем ребята. – Я согласна. Действительно, есть некоторый фон напряженности…

– Отчуждения, – подсказала Фосса.

– Да, точно, отчуждения. Есть отчуждение к тем, перед которыми испытываешь чсу.

– ИспытываЕШЬ? – С ударением на последний слог переспросила Фосса. – Это ты про меня что-ли говоришь? Металл в голосе Фоссы – признак неискренности в себе, это Джейн уже поняла.

– Испытываешь, испытыва…ю, да, испытываЮ. – Поправилась она. – Я испытываю.

– Не прибегай к словесным испражнениям такого рода. Говоря о себе, говори о себе, так как все эти литературные испражнения типа того, что, говоря о себе, говоришь как бы о третьем лице, это все проявление неискренности, механического желания дистанцироваться от своих омрачений.

– Я испытываю отчуждение, – подтвердила Джейн.

– Подтверди, что ты согласилась со мной, – по-прежнему жестко потребовала Фосса.

– Но я согласилась!

– Нет. Мы с тобой поспорили на некоторую тему. Ты сказала "испытываешь", а я настояла на "испытываю", и в завершение этого несовпадения позиций ты не сказала, что согласна с моей.

– Мне кажется, что сказала!

– Именно слово "согласна" она не произнесла, – заметила Серена.

– Верно. Если между практикующими… а вы сейчас считаетесь практикующими пока что, авансом… если между практикующими возникает дискуссия, она должна завершаться подведением итогов: согласен или не согласен как минимум. Если ты не говоришь слово "согласен", то это может означать проявления чувства собственной важности, чсв. Чсв – страшная зараза, и мы должны шаг за шагом уменьшать область его возможного проявления. Никакие поблажки недопустимы. Дискуссия закончилась, ты согласилась с моей позицией, скажи громко и четко: "я согласна".

– Я согласна!

– Вот так.

– Я действительно испытываю глухое отчуждение каждый раз, когда испытываю чсу перед кем-то, я действительно в этот момент лелею в себе ненависть, потому что понимаю, что отчуждение – зародыш ненависти. И я этого не хочу.

– И ты будешь это менять? Ты будешь отдавать себе отчет в том, что находишься в опасности, будучи чсу-шным человеком?

– Да.

– И как ты это будешь делать?

– То есть? – Не поняла вопроса Джейн.

– Ну ты говоришь, что ты будешь отдавать себе в этом отчет, как именно ты будешь это делать? Ты заявила о том, что будешь совершать некое действие, вот и расскажи – как ты это будешь делать. Если ты говоришь "выкопаю яму", ты же можешь рассказать – как именно ты будешь это делать – возьмешь лопату, начнешь копать в восемь утра, будешь делать перерывы на обед…

– Ну… я буду отдавать себе в этом отчет, – неуверенно сказала Джейн, не зная что добавить.

– Когда начнешь? Как часто будешь это делать? Какими инструментами? – Забросала ее вопросами Фосса.

– Фрагменты! – Воскликнула Айрин.

– Фрагменты, – подтвердила Фосса. – Твоя проблема в том, что к выкапыванию ямы ты относишься всерьез. Для тебя это некоторая вполне предметная, осмысленная деятельность, поэтому ты легко можешь составить план и следовать ему. А отдавание себе отчета в какой-то ясности – это для тебя нечто несерьезное, ты так привыкла, но я предлагаю привыкнуть к другому, что именно эта деятельность и есть самое серьезное, что может быть. Без ямы ты проживешь, или в крайнем случае ее выкопает кто-то другой, кого ты попросишь или наймешь. Но гниющую в тебе ненависть никто кроме тебя не выкопает, тут не попросишь никого об услуге и не наймешь. Это, возможно, вообще самое серьезное дело в твоей жизни. Много ли творческих идей возникнет на почве гниющей ненависти? Много ли озаренных восприятий, интенсивных, ярких, сочных может возникнуть, когда негативный фон отчуждения покрывает все мертвой пленкой? Так что, если ты всерьез хочешь отнестись к этой проблеме, решать ее необходимо конкретными действиями, понятно?

– Да.

– Например, есть практика "декламации". Каждые десять секунд, посреди любой другой деятельности произноси вслух фразу, которая является выражением какой-то ясности, или которая предназначена для формирования определенной позиции, состояния, например фраза "я люблю ебаться", многократно повторенная, приводит к тому, что эта фраза начинает появляться во внутреннем диалоге, способствуя устранению неловкости, застенчивости. Если ты будешь произносить фразу "чсу – отчуждение – ненависть", то каждый раз она будет напоминать тебе о достигнутой сейчас ясности, и таким образом эта ясность будет впитываться, проникать в тебя, закрепляться, влиять на твои действия, желания. Поэтому эту практику мы еще называем "впиндюриванием ясности". Один фрагмент – пятнадцать минут декламации.

– Тоже вслух?

– Желательно тоже вслух.

– А почему все же именно "хреносечение", почему слово "хрен"? – Не унималась Айрин.

– Так повелось, – ответила Фосса. – Так придумал Бодх, и мне нравится – резонирует с игривостью. Урок закончен.

Собирались всем составом нечасто, максимум два раза в день, так как у всех были свои дела, поэтому Томас, Флоринда и Фосса иногда давали конкретные задачи индивидуально, информация о чем потом постепенно расползалась по остальным членам группы.

Вечером к ним в комнату пришел Томас, и они с Айрин стали обсуждать что-то, связанное с минералами. Попялиться на камни Джейн любила, и возможностей для этого было очень много – во многих местах базы можно было встретить в каком-нибудь уголке стеклянный шкаф со множеством полок, на которых лежали самые разные минералы. То тут, то там попадались крупные морды окаменевших стволов, превратившихся в агат или яшму, огромные кварцы и лабрадориты. Рядом с центральным прудом лежал, сверкая немыслимыми переливами в солнечном свете, гигантский лабрадорит весом в две тонны. Но именно минералогия как наука ее интересовала довольно слабо, и предоставив Томасу и Айрин возможность обсуждать эти вопросы, сама она уткнулась в ноутбук, пытаясь пробиться через джунгли генетических терминов. Генетика, вопреки первоначальным страхам, оказалась довольно интересной. Энди оказался прав – первоначальный шок от обилия сложных терминов прошел. Постепенно Джейн узнавала все больше и больше информации, которая складывалась в значительные фрагменты. Сейчас перед ней были последние новости с фронта эпигенетики, которой уделялось тут, на базе, большое внимание. Тема была интересна и сама по себе, но, судя по всему, интерес, который к ней проявлялся среди ученых базы, не был отвлеченным – каким-то образом он был увязан с главными целями, относительно которых у Джейн не было ясного представления. На самом деле она даже не была уверена, что он есть – этот "главный интерес", настолько разнообразными, разносторонне направленными были направления исследований. Прямые вопросы, задаваемые Энди или Томасу или кому угодно другому, внятного ответа не находили. В конце концов ей пришла в голову простая мысль, состоящая в том, что соответственно акцентам, расставленным среди всевозможных интересов, будет соответствовать лабораторная инфраструктура, так что надо посмотреть – какие лаборатории занимают доминирующее место на базе, хотя бы по размеру помещений или количеству занятых там людей, и кое-что, возможно, удастся понять. Но и этот подход оказался бесперспективным, поскольку на одну чашу весов можно было положить строящуюся огромную генетическую лабораторию, а на другую – десяток человек, которые тихо ходят то тут, то там, то запираются у себя в кабинетах, то вообще исчезают хрен поймешь где, чтобы потом неожиданно появиться на нижних уровнях – и что тут перевешивает? Чем занимаются эти люди, куда они исчезают?

В конце концов, бесплодность попыток разобраться во всем этом разочаровывала, и Джейн продолжала заниматься своими делами.

Марта подбадривала Джейн, как могла, давала ей литературу, приглашала на обсуждения, в которых она пока мало что понимала, но мало-помалу основные вопросы эпигенетики стали для нее привычными и понятными, и вообще тема была увлекательной. Почему Марта была заинтересовала в привлечении Джейн, ей было не совсем понятно – может общая доброжелательность, а может она предполагала, что Джейн сможет оказать им какую-нибудь помощь? Она стремительно преодолела Перфекционизм, который чуть было не уничтожил интерес Джейн – она решила, что прежде всего ей нужно "овладеть основами", и, взяв в руки здоровенный талмуд в трех томах по генетике она стала его штудировать. Интерес пропал уже дня через три, что немедленно было замечено Мартой. Узнав, чем занята Джейн, она обматерила ее по-дружески, и утащила к Джерри. Тот, носясь из края в край двухэтажного футбольного поля, на котором размещалась новая лаборатория, на ходу прочищал ей мозги.

– Это глупый перфекционизм, малышка, – увещевал он ее. – Представь себе, что будет, если прежде, чем начинать исследования, ты решишь пройти весь путь, что прошла генетика и физиология за двести лет. Ты что же, начнешь читать Мечникова и Павлова? Пастера и Коха? Это очень интересно, спору нет, и я уверен, что со временем ты прочтешь и их и многих других, о которых сейчас и не слышала, с огромным интересом, но нельзя ставить это в качестве обязательного предисловия. Нельзя начинать знакомство с наукой с учебника, в котором параграф за параграфом изложены современные представления о науке. Ни в коем случае, это смерть! Это цианистый калий! Если ты хочешь увлечься наукой – иди непосредственно в центр циклона, в самое сердце исследований. Вторгайся в святая святых, говори с первопроходцами. Плевать, что ничего не понятно. Ты разбирайся, задавай вопросы, открывай те же самые учебники и бери из них то, что хочется, что интересно. Вот взять эпигенетику…

Джейн и не сомневалась, что слово "эпигенетика" появится уже на второй минуте их разговора:)

– Это – новая молодая отрасль генетики, малоизученная. Мы делаем первые шаги, и что же, ты откажешь себе в удовольствии делать эти шаги вместе с нами? Только потому, что у тебя нет знаний по классической генетике? Чушь! К тому времени, когда эти знания у тебя появятся, мы будем уже далеко впереди. Ты пропустишь массу интересного, и пока будешь наверстывать упущенное, мы уйдем еще и еще дальше – это порочный круг. Нет, надо соваться в самое пекло и постепенно подтягивать свой профессиональный уровень – вот тогда дело пойдет.

– Ну и кроме того, – добавил он, останавливаясь и пристально глядя на нее, – ведь ты физик. У тебя голова работает как у физика, а не как у генетика. Это значит, что ты в любой момент можешь подсказать неожиданный для нас подход к развитию проблемы, у тебя может проскочить искра идеи, которая у нас не проскочит никогда – просто из-за того, что наши мозги работают в некой привычной колее, понимаешь?

Она понимала. Ей нравилось чувствовать себя тем, кто может оказаться полезным, от кого можно ожидать интересных идей и неожиданных подходов. Это поддерживало энтузиазм, с которым она пыталась разобраться в пресловутой эпигенетике. И только значительно позже она узнала, что Джерри разбирается в физике не хуже Поля, и не хуже Эда – высокого мужчины лет пятидесяти, который заведовал одной из физических лабораторий, в которой занимались непонятно чем.

Вообще, эпигенетика по сути оказалась и в самом деле довольно простой наукой. Она исследует то, что раньше казалось невозможным – передачу наследуемых изменений в фенотипе или в экспрессии генов не через последовательности ДНК. В лабораторных условиях такие изменения могут оставаться видимыми в течение нескольких поколений разных живых существ.

Мутации и изменения в ДНК – две вещи, невозможные друг без друга, как полагали на протяжении сотни лет. Они были фактически тождественны в головах генетиков. Говоря "мутации" подразумевали "изменения ДНК", и наоборот. Однако еще в начале двадцать первого века выяснилось, что дело обстоит не совсем так. Иногда так случается, что изменения в последовательности ДНК не происходят, но вместо этого другие генетические факторы заставляют гены вести себя по-другому. И если раньше все думали, что только гены предопределяют, что представляет из себя живое существо (включая человека), то сегодня мы уже точно знаем, что всё, что мы делаем, что едим, что пьем, какие впечатления получаем, а главное – испытываем негативные эмоции или озаренные восприятия, и какие именно, и сколько – всё без исключения оказывает воздействие на экспрессию наших генов и генов будущих поколений. Эпигенетика, фактически, вернула нас из мира, в котором очень многое казалось жестко запрограммированным и независящим от нашего образа жизни, в мир, где свободный выбор существует не только в области психической, но и в области генетической.

"Воздействие на экспрессию генов", – с удовольствием повторила Джейн, испытывая наслаждение от того, что еще пару месяцев назад это словосочетание вызвало бы в ней приступ неуверенности в себе, но сейчас она уже знала, что экспрессия – это процесс, в котором наследственная информация от гена, то есть последовательности нуклеотидов ДНК, преобразуется в конкретный функциональный продукт, будь то РНК или белок.

В лабораториях "Страны Бодхи" полным ходом шли исследования того, как озаренные восприятия влияют на экспрессию генов, и это было очень, очень интересно. Оказалось, что интроны – те самые некодирующие участки ДНК, необычно активизируются при ОзВ, а у обычного человека они находятся в спящем состоянии и не оказывают влияние на транскрипцию. Интроны указывают – в какой последовательности те или иные куски генотипа будут собираться, а от этой последовательности зависит очень многое, если не всё. Отсюда вытекало сразу несколько направлений исследования, и Джейн с каждым днем все больше и больше увязала в этом к собственному удовольствию и удовольствию Марты и Джерри.

Одно из направлений состояло в исследовании генетического материала людей, которые испытывают разные озаренные восприятия. Испытуемый устраивал штурм определенной ОзВ или совокупности ОзВ, после чего его ДНК подвергались исследованию. Это может показаться невероятным, и тем не менее оказалось, что даже трех суток упорного порождения ОзВ оказывалось достаточно, чтобы интроны начинали функционировать немного по-другому, и последовательность сборки некоторых белков менялась, что меняло и их свойства. Но до какой степени?

В семьях беженцев и симпатов рождались дети – этот процесс начался еще тогда, когда построение мордо-культуры только начиналось, и первые результаты были вполне предсказуемы – рождающиеся дети были совершенно такими же, как и обычные, и многие из них испытывали неприятие мордо-жизни и возвращались в обычный мир, по ту сторону барьера, разделяющего мир обычных людей и мир людей, стремящихся к ОзВ. Но когда дети рождались от морд, ситуация была иная – преобладание интересных и живых пупсов над обычными было разительным. Именно тогда и зародилась гипотеза о том, что те изменения, которые происходят в организме человека, культивирующего озаренные восприятия, те физические переживания и физические трансформации, через ряд которых он проходит, откладывают отпечаток и на генетический материал.

Другое направление изучало влияние ОзВ, которое испытывает человек, на тех живых морд, которые находились под его влиянием. Еще очень давно стало известным, что если, скажем, морковке проигрывать во время ее роста симфоническую или органную музыку, то рост усиливался, в то время как какофония рока заметно замедляла его и приводила к появлению более чахлых плодов. Аналогичный результат наблюдался, если с цветами говорить ласково или грубо. Но все это не выходило за рамки досужих разговоров, и понятно почему – разве может обычный человек "разговаривать ласково"? Он думает, что разговаривает ласково, а на самом деле в этот момент пережевывает какую-нибудь обиду, или испытывает фоновое чсу и тому подобное. Поэтому стабильных результатов получено и не могло быть. Иначе обстояло дело в лабораториях "Страны Бодхи", где культивирование озаренных восприятий было поставлено на профессиональную основу. И результаты оказались поразительны. Растение, которое было выбрано в качестве озаренного фактора для тех или иных ОзВ, а также в качестве объекта этих ОзВ, явно претерпевало заметные изменения в экспрессии генов. Имело ли это какой-то эволюционный смысл, только предстояло выяснить.

Поразительных результатов добилась группа исследователей, проводивших опыты в подразделении в Намче. Джейн уже перестала удивляться, обнаруживая подразделения "Страны Бодхи" то там, то тут, поэтому она и не удивилась, когда оказалось, что на самой верхушке холма, доминирующего над Кхумджунгом, что в часе ходьбы от Намче, разместилась небольшая биологическая, а точнее зоологическая и ботаническая лаборатории. Выкроив как-то несколько дней, Джейн слетала туда вместе с Мартой – собственный юркий двухместный вертолет оказался страшно удобным, и сразу же после этого путешествия Джейн записалась на курсы пилотирования – Марта управляла вертолетом исключительно свободно. Сидя в прозрачной капле, несущейся среди заснеженных гор, Джейн испытывала такой восторг, в который ей в будущем легко было впрыгивать при одном воспоминании.

Лаборатория в Кхумджунге была исключительно крохотна: на площади в один гектар помещался двухэтажный домик, обрамленный с двух сторон крупными скалами. Сверху в течение всего дня сквозь стеклянную крышу заглядывало солнце. Здесь и жили и работали. Собственно дом занимал совсем небольшое пространство, и большую часть этого гектара занимал рододендроновый лес, увешанный невообразимыми лишайниками и мхами. Именно на территории этого леса и ставились эксперименты, которым в будущем предстояло стать эпохальными. Редко где можно было увидеть таких увлеченных своими исследованиями людей. Проснувшись в пять утра, Джейн уже заставала их за экспериментами или обработкой результатов, а ложась в десять, она уходила от них с сожалением, так как вечерние дискуссии были в разгаре.

Самая интересная для нее ветвь этих исследований касалась прогрессорства. Влияние, оказываемое исследователями этой группы на живую природу, было направленным. Наиболее зримых результатов добилась пара из Чили – мужчина и женщина с чисто немецкой внешностью, работающая с группой ворон. Когда Джейн услышала впервые, как разговаривают эти вороны, она была поражена до невозможности. В это просто трудно было поверить, но вороны и в самом деле разговаривали – между собой, пока что. Они не каркали, разве что изредка. Они издавали сотни разнообразных звуков, которые тщательно записывались и исследовались. Целыми часами напролет вороны сидели на близлежащих деревьях и тренировались в произношении разнообразных звуков. Принципиальной позицией Хёльги (это, как ни странно, оказалось мужским именем) и Лауры было то, что вороны не должны обучаться в неволе. Любые формы обучения в заточении они отвергали, как заведомо искусственные, антиэволюционные и в силу этого бесперспективные. Они хотели заниматься только таким влиянием на ворон, которое было интересно самим этим воронам. По их мнению, только это обеспечивало высокую и искреннюю заинтересованность ворон в саморазвитии и передаче навыков потомкам. И они получили желаемое. Каждая ворона была помечена двухцветной ленточкой на шее, и по сочетаниям цветов даже Джейн научилась быстро их узнавать. Удивительно, но и вороны, как оказалось, легко различают лица людей. Именно лица. Стоило Джейн высунуть в окно свое лицо, как интерес ворон пропадал и они отпрыгивали на соседние ветки. Стоило в окно высунуться кому-то из состава проживающих на базе, вороны тут же проявляли больший интерес. Джейн и раньше читала о том, что вороны – чрезвычайно умные птицы, у которых есть сложные формы игр и социального устройствам. И все же вид сильных, мощных птиц размером с небольшую кошку, которые час за часом, день за днем отрабатывают собственную речь, создают на твоих глазах свой настоящий язык, был поразителен.

Глядя на них, Джейн приходили в голову самые разные мысли и фантазии, начиная от антиутопий старых лет, в которых поумневшие птицы становились агрессивными киллерами, то лубочных идиллий, в которых птицы и люди строят совместно мир, в котором живут существа, культивирующие озаренные восприятия. Откровенно говоря, опасения, несмотря на их кажущуюся малореальность, не отступали, и Джейн поделилась ими с ребятами. Те отреагировали довольно конструктивно, показав ей результаты своих исследований, касающихся именно таких социальных проявлений ворон, которые затрагивали вопросы сотрудничества или соперничества. Оказалось, их тоже беспокоил этот вопрос, и полученные данные были весьма обнадеживающими: на первых этапах обучения птицы вели себя довольно-таки эгоистически по принципу "кто сильнее – тот и прав". Не то, чтобы они дрались за еду – такого почти не наблюдалось, но конкуренция, в которой побеждала более проворная и хитрая птица, была вполне обычной. По мере того, как птицы развивали язык, развивалась и их социальная организация, и к удовольствию и облегчению ученых, развитие это шло в конструктивном направлении – стали часто проявляться дружественность и взаимовыручка. Если раньше птенцов кормили только их родители, то сейчас любая взрослая птица могла отнести в зобу лакомый кусочек печенья и предложить его птенцу, что давало родителям возможность тратить свое время и на обучение, и на прочие птичьи дела. Более усложненными стали и их игры. Усиливалось их доверие к тем, кого они знают. Уже на третий день вороны стали брать еду из рук Джейн, и это было потрясающе. Такая пугливая птица, и так доверчива. Они позволяли себя трогать, перебирать перья, гладить. Джейн ласкала их пушистые головы, перебирала пальцами пух на животе, а птица подолгу стояла и смотрела на нее. В такие минуты подступала яркая радость и симпатия к этим живым мордам.

Оставался открытым вопрос – в любом бы вороньем сообществе происходили бы именно такие перемены, или только у тех, которые имели своими учителями людей, культивирующих ОзВ? Нельзя было сбрасывать со счетов и такой фактор, который заключался в направленности желаний. Управление развитием вороньей культуры обеспечивалось, как ни покажется удивительным, радостными желаниями ученых, ведь никакого иного средства коммуникации между ними не могло пока что еще существовать. Джейн пока слабо понимала суть этого, и по словам Лауры, только в четвертом классе – если она до него доберется – ей станет понятно многое, но в общих чертах это выглядело так: ученые фиксировали свое намерение определенным образом, и это задавало направление развития. Под "намерением" понимался целый комплекс восприятий: радостное желание (то есть такое, которое сопровождается предвкушением или предвосхищением – безобъектным предвкушением), затем – уверенность в том, что развитие пойдет в определенном ключе. Сюда еще включалось такое странное понятие как "проникновение". Джейн пыталась узнать – что это такое, но Фосса ей ответила, что проникновению будет учить Томас, и будет это не раньше, чем во втором, а может и в третьем классе. Исследование намерения относилось к тематике, закрытой от не-морд, поэтому детально в этом Джейн разобраться пока не могла.

Наблюдали за развитием вороньей культуры и этнографы, и судя по их горящим глазам, им тут было чем заняться. Результаты публиковались на внутреннем сайте "Страны Бодхи", но до вороньей этнографии руки Джейн просто не доходили – в сутках слишком мало времени, и конкуренция радостных желаний слишком высока.

И кстати, это было еще одним фундаментальным изменением в ее жизни – усилившаяся конкуренция радостных желаний. С улыбкой она вспоминала свои первые месяцы, проведенные тут, когда ей казалось, что жизнь наполнена до краев. Как же, до краев! Сейчас ей казалось, что те месяцы прошли чуть ли не впустую, среди вялых желаний, перемежаемых серостью и даже скукой. Особенно выпуклой стала разница, когда начались занятия для первоклассников, и Джейн стала накапливать фрагменты.

Сначала было тяжело, и казалось, что фрагменты все же именно отнимают время, а не добавляют его. Трудно давалась практика поминутной фиксации (пмф), состоящая в том, что практикующий ежеминутно ставил в блокноте цифру, характеризующее его общее состояние по шкале от минус трех до плюс трех, где нулю соответствовало светло-серое состояние довольства, единице – слабый озаренный фон, двойке – заметный озаренный фон со вспышками ОзВ, а тройке – плотный и устойчивый озаренный фон с яркими вспышками ОзВ и выраженным упорством в борьбе за изменение своих восприятий. Иногда начиналась натуральная ломка, когда ужасно не хотелось начинать делать пмф, особенно во время какой-то интересной деятельности, хотя Фосса требовала, чтобы пмф выполнялось именно во время активной и интересной деятельности. Уже спустя десять дней ее "отпустило", и воспоминание о пмф немедленно резонировало с упорством и предвкушением, с зовом. Поскольку на оценку и фиксацию состояния необходимо тратить максимум секунду, то и время на самом деле не тратилось, а вот плотность жизни во время пмф усиливалась заметно. Если раньше можно было на полчаса залипнуть в чем-то не совсем здоровом – паразитическом любопытстве или гнилой дружественности или даже в негативном фоне, то благодаря пмф это стало совершенно невозможным. А спустя месяц привычка постоянного контроля своего состояния расползлась и за пределы того времени, в течение которого выполнялась эта практика.

Вместе с Томасом они научились практике порождения уверенности-120. Начали именно с этого возраста, и Томас предлагал никуда не спешить, так что только недавно она сменила возраст со ста двадцати на сто тридцать. Уверенность в том, что она проживет как минимум сто двадцать лет, также оказывала серьезное влияние на интенсивность и плотность радостных желаний, так что сейчас воронья этнография просто не могла конкурировать со всем остальным.

Там же, в Кхумджунге, Джейн наблюдала за ходом исследований, проводимых ботаниками-прогрессорами. Казалось бы, несочетаемое сочетание. Если растения существуют уже миллиарды лет, есть ли куда им прогрессировать? И кто такие "они"? Если отдельная ворона обладала индивидуальностью, то этого невозможно было сказать о многих растениях, таких как однолетние травы, например, или грибы. Хотя с грибами Джейн ошиблась, так как собственно грибом в полном смысле этого слова оказались не привычные нам вкусные пупсы со шляпками на ножках, а грибница, которая, как это например оказалось в случае опят, может принимать гигантские размеры – вплоть до нескольких квадратных километров, и жить многие годы, если не десятилетия или столетия. И тем не менее даже однолетние травы оказывались подвластными "намерению" исследователей. В качестве примера Джейн увидела мелкое, совершенно невзрачное растеньице, представляющее собой несколько травинок, растущих из одного корня, по бокам которых располагались овальные листики наподобие акации. Джейн вспомнила, что видела раньше такие кустики в Таиланде, когда сплавлялась на рафте – они росли вдоль реки, и если коснуться такой ветки, то многочисленные листики по ее бокам медленно начинали сдвигаться, и секунд через десять сворачивались полностью. Здесь выращивались те же самые растения, но когда по совету девчушки, возящейся с ними, Джейн прикоснулась кончиком пальцев к листам, она даже отпрыгнула от неожиданности и взвизгнула – листики закрылись чуть-ли не прыжком, им потребовалось около секунды, чтобы перейти от полностью открытого в полностью закрытое состояние.

– Это… результат целенаправленного влияния с помощью намерения? – Пораженно спросила Джейн. – Разве это возможно?…

– Как видишь, – просто ответила пупса.

– Но… не является ли это вмешательством в естественное развитие событий? Не является ли это насилием – вмешательство людей с их намерением в развитие растений? Не приведет ли это к тем же последствиям, которые мы уже получили на заре генетики, создавая генетически-модифицированных уродов единственно ради культа плодородия и обогащения, которые, в итоге, наградили поедающих их людей тяжелыми болезнями?

Джейн задала эти вопрос скорее риторически, не ожидая, в общем, ответа, и ошиблась – девчушка оказалась вполне подкованной в этих вопросах.

– "Естественное", – переспросила она, и знакомая интонация проскользнула в этом ее вопросе. – Это какое? А что такое неестественное? Если радостные желания неестественны, то что тогда естественно? И потом – разве радостные желания не являются продуктом развития природы, разве они появились каким-то иным, не эволюционным путем?

Такой простой ход мысли был для Джейн в новинку. Она и в самом деле не догадалась рассмотреть вопрос именно таким образом. Как-то само собой, по установившейся привычке любое влияние человека на природу рассматривалось как насилие, как нечто неестественное, но ведь здесь – не "любое" влияние… это надо было обдумать, и Джейн с предвкушением представила, как они с Айрин и Траппом пособачатся еще на эту тему, между ними тремя часто вспыхивали дискуссии и споры, и редко бывало так, чтобы и спокойная Берта и уж тем более взрывная Серена не присоединялись к ним. Мелькнула мысль, что слово "собачиться" у людей означает "ругаться", в то время как для нее сейчас оно стало прочно ассоциироваться с игривой возней нескольких щенов. "Спасение языка" – так называли это морды.

– А насчет "насилия", так это ерунда. Никакого насилия нет, так как если мы, оказывая влияние на растения, руководствуемся своим любопытством, радостными желаниями, то это не значит, что они слепо принимают любое влияние, ничего подобного. Они выбирают влияния. В данном случае это растение выбрало одно влияние среди многих, так что можно считать, что данное влияние оказалось в русле эволюционного процесса. Намерение, исходящее от человека… ты ведь знаешь, что такое "намерение"?

Джейн была вынуждена признать, что знает это не совсем в точности, так как ни точного состава восприятий, составляющего его, она не знала, ни восприятие "проникновения" не было ей известно.

– Проникновение в известной степени можно считать разновидностью преданности, – пояснила пупса.

Было так необычно получать поучения, исходящие из уст девочки лет десяти, и что-то неприятное зашевелилось – то ли зависть, то ли ревность, то ли досада о том, что столько времени было просрано впустую, а могла бы тоже – родиться тут и вырасти – Джейн не сомневалась, что эта девочка – плод, так сказать, местного рождения и воспитания. Может быть это даже мордо-ребенок.

– … так что вряд ли можно предположить, что влияние, продиктованное преданностью, может быть насилием, – продолжала она, – тем более, что как я уже сказала, они выбирают. Думаешь, вороны принимают любое влияние? Ничего подобного – и они выбирают, они не глупые. Мы исследуем не только то – как осуществляется принятое ими влияние, но и то – какие влияния они принимают, а какие – отвергают, и тем самым узнаем много об эволюции. Тебе понятно? – Со смешной серьезностью уточнила она.

– Понятно. Интересно. Очень интересно. Как тебя зовут?

– Кунга. А тебя?

– Меня… Джейн. Я просрала двадцать пять лет своей жизни, Кунга, вот так-то, – непонятно к чему вдруг произнесла она. – Если бы я могла родиться и вырасти тут, я сейчас была бы другой, не такой тупой как сейчас. Тебе понятно?

Кунга кивнула.

– Очень большая разница между теми, кто родился тут и с самого рождения находится здесь, и теми, кто, как ты, приезжают из внешнего мира, – подтвердила она, глядя своими серьезными глазками.

– Вот и я о том…

– Бодхи говорит, что не важно – с какого места стартует человек. Важно – стартует ли он вообще.

– Да? Ну… возможно, он и прав…

– Он прав. – Твердо произнесла Кунга. – Безо всяких "возможностей".

Твердый и ясный взгляд – такой, как у Энди или Фоссы или Флоринды. Они очень похожи.

– Я хочу быть похожей на вас, учиться у вас.

– Но ты же учишься, разве нет? – Удивилась пупса.

– Да, я учусь и буду учиться, и я надеюсь, что Бодхи точно прав, да я и вижу, как сильно я изменилась за несколько месяцев, а ведь все только начинается!

– Всегда всё только начинается. Бодхи говорит, что тот, кто по-настоящему жив, каждую минуту чувствует, что для него всё только начинается.

– Ты часто общаешься с Бодхи?

– Хотелось бы чаще, – уклончиво ответила Кунга.

Внезапно абсурдно-смелая мысль возникла в голове у Джейн.

– Скажи…, а ты – сама ты – не являешься… ну…, как бы сказать, – замялась она, чтобы не задеть девочку невольной грубостью выражений, – экспериментом по прогрессорству, как ваши вороны или твоя травка?

Кунга молча смотрела ей в лицо, ничего не отвечая и никак не реагируя – вообще никак. На несколько секунд Джейн стало жутковато, ведь до нее дошло, что изменения, которые происходят в результате того, что на этого ребенка распространяются влияния намерения, создаваемого мордами, дракончиком и Бодхом, происходят в том числе и на генетическом уровне… Но жутковатость прошла, уступив место предвосхищению и восторгу – строится новый мир, прямо у нее на глазах, и этот мир ей нравится.

День заканчивался, и завтра утром они с Мартой улетали назад, на Базу. Здесь оставались Кунга с цветочками, Хёльга и Лаура с воронами, два этнографа, с которыми она вообще не успела даже познакомиться и еще с десяток людей, с которыми близость ее знакомства оставляла желать лучшего. Здесь тесновато, и Джейн подумала, что стоило бы расширить эту микро-базу, докупив соседние участки рододендронового леса. На мгновение возникло нежелание улетать, жалость расставания с таким интересным миром, но спустя миг жалость исчезла – ей тоже предстоит интересная жизнь, завтра сразу после прилета – занятие с Томасом, и Поль обещал показать новые разработки в компактной ядерной энергетике, и Айрин вывалит на нее кучу впечатлений, и с Сереной можно потрахаться, и многое, многое другое. Всё только начинается.