"Стефани Лоуренс. Своевольная красавица " - читать интересную книгу автора

прельщали. Он по-прежнему испытывал вожделение, но стал еще более разборчив
и привередлив, чем раньше. Теперь он хотел от женщины большего, чем ее тело
и несколько мгновений блаженства.
Нахмурившись, Ричард удобнее устроился в кресле и постарался придать
мыслям иное направление.
В эти места его привело письмо от душеприказчика Шеймуса Макинери,
недавно почившего мужа его рано умершей матери. Официальное послание не
содержало никаких сведений, только то, что оглашение завещания состоится
послезавтра в Макинери-Хаусе. Если он намерен заявить права на оставленное
ему матерью наследство, которое Шеймус, по всей видимости, придерживал
почти тридцать лет, ему следует явиться туда лично.
Исходя из того немногого, что он знал о муже своей покойной матери,
подобный поступок был вполне в духе Шеймуса Макинери. Тот слыл забиякой и
самодуром с тяжелым вспыльчивым характером, но весьма упорным в достижении
своих целей. Чему, вероятно, Ричард и был обязан своим появлением на свет.
Мать его была несчастлива в браке, и его отец - Себастьян Кинстер, пятый
герцог Сент-Ивз, посланный в Макинери-Хаус, чтобы умерить политический пыл
Шеймуса, - пожалел бедняжку и утешил как умел.
В результате родился Ричард. Вся эта история, случившаяся много лет
назад - тридцать, если уж быть совсем точным, - давно не вызывала у него
никаких чувств, кроме, может быть, смутной печали. Матери он никогда не
знал. Она умерла от лихорадки спустя несколько месяцев после его рождения.
Шеймус без промедления отослал младенца к Кинстерам, совершив самый
милосердный поступок за всю свою жизнь. Те признали ребенка и вырастили как
своего, коим он и был во всех отношениях.
Настоящего Кинстера, особенно мужского пола, нельзя перепутать ни с
кем другим. Ричард был Кинстером до кончиков ногтей.
В чем, собственно, и состояла вторая причина, заставившая его уехать
из Лондона. Это был единственный повод пропустить свадебный завтрак его
кузена Уэйна. Ричард был не настолько слеп, чтобы не видеть опасного блеска
в глазах Элен, его горячо любимой мачехи, не говоря уже о полчищах теток.
Если он появится на торжестве в честь новобрачных, они запустят в него
когти и не выпустят, пытаясь воплотить в жизнь свои матримониальные
махинации. А ему еще не настолько наскучила свобода, чтобы так легко
сдаться.
Ричард хорошо себя знал, пожалуй, даже слишком. Он не был импульсивен,
предпочитал упорядоченную, предсказуемую жизнь и, хотя исполнил свой долг
на войне, больше всего ценил мир и домашний очаг.
Тут его мысли набрели на Уэйна и его собственного сводного брата,
Довила. Ричард вздохнул: он слишком явственно сознавал, что его брат, а
теперь и кузен имеют то, чего хотел он сам, чего жаждал всей душой, как
истинный Кинстер. Он начал подозревать, что эти неотвязные мысли были
неотъемлемой семейной чертой. Они преследовали, тревожили, раздражали.
Рождали чувство неудовлетворенности, беспокойство и уязвимость.
Услышав скрип половиц, он поднял голову и посмотрел в сторону ведшей в
холл арки. Из мрака выступила закутанная в темный плащ женщина с
изборожденным морщинами лицом. Ричард подавил усмешку, заметив, как
заледенел ее взгляд, прежде чем она, чопорно выпрямившись, двинулась вверх
по лестнице.
Откинувшись в кресле, он насмешливо улыбнулся. Похоже, в Келтберн-Армс