"Говард Ф.Лавкрафт. Окно в мансарде" - читать интересную книгу автора

владельцу максимум удобств, но было среди них одно, которое приводило меня в
недоумение еще при жизни кузена, не дававшего на сей счет никаких
объяснений. Я имею в виду большое круглое окно, вырубленное в южной стене
мансарды, и даже не столько само окно, сколько довольно странное
непрозрачное стекло, вставленное в него. Из слюв Уилбера я заключил, что
стекло это изделие глубокой древности он приобрел в ходе своих странствий по
Азии. Как-то раз он обмолвился о нем, как о "стекле из Ленга", в другой раз
заметил, что оно "вероятно, хиадесского происхождения", однако ни то, ни
другое ровным счетом ничего мне не говорило, да, по правде говоря, я и не
испытывал настолько сильного интереса к странствиям кузена, чтобы пускаться
в подробные расспросы.
Но уже очень скоро я пожалел о своей нелюбознательности, ибо в первые
же дни после переезда в дом Уилбера я обнаружил, что жизнь моего кузена
протекала не в главных комнатах на первом этаже, как следовало ожидать,
исходя из их обстановки, предлагавшей максимум удобств, а в мансарде с окном
на юг. Именно там он держал свою коллекцию курительных трубок, свои любимые
книги, пластинки и наиболее удобные предметы мебели; там был его рабочий
кабинет, и там же хранились рукописи, связанные с предметом его
исследований, которые были прерваны внезапным недугом в тот момент, когда он
работал в книгохранилище библиотеки Мискатоникского университета.
Теперь наступила моя очередь переделывать все на свой лад. Прежде всего
необходимо было восстановивить нормальный уклад жизни в доме и начать с
обживания первого этажа. Тем более, что мансарда с первого же взгляда
внушила мне труднообъяснимую неприязнь. Отчасти это было вызвано тем, что
все в этой комнате еще слишком живо напоминало мне об умершем кузене,
которому никогда уже не суждено было ее занимать; отчасти тем, что от нее
веяло чем-то холодным и нездешним. Как будто некая физичеcкая сила
отталкивала меня от нее, хотя, конечно, силой этой было не что иное, как мое
собственное отношение к комнате, которую я просто не понимал, как никогда не
понимал своего кузена Уилбера.
Осуществление планируемых перемен оказалось далеко не таким легким
делом, как мне поначалу казалось: очень скоро я убедился в том, что "логово"
моего кузена распространяет свою атмосферу на весь дом. Существует поверье,
будто дома с неизбежностью приобретают некоторые черты характера своих
владельцев. Если это старое здание в свое время несло на себе отпечаток тех
или иных фамильных черт Уортонов, проживших в нем долгие годы, то мой кузен,
переделав его на свой лад, начисто стер этот отпечаток, так что и до сих пор
здесь все указывало на присутствие Уилбера Эйкли. Не то чтобы это постоянно
на меня давило просто иногда мне становилось не по себе от ощущения, будто я
нахожусь в доме не один или будто кто-то или что-то пристально следит за
каждым моим шагом.
Причиной этому могло послужить то, что дом был расположен в глухой и
безлюдной местности, однако с каждым днем у меня росло ощущение, что любимая
комната кузена является чем-то одушевленным и ждет его возвращения, подобно
домашнему животному, терпеливо ждущему своего хозяина, не ведая о постигшей
его смерти. Вероятно, из-за этого неотвязного впечатления я и уделял комнате
намного больше внимания, нежели она того заслуживала. Я вынес из нее
кое-какие предметы, в том числе очень удобное кресло-шезлонг, однако тут же
вынужден был вернуть их на место. Сделать это меня побудил ряд довольно
странных и противоречивых чувств: например, я вдруг понял, что кресло,