"Ховард Филипс Лавкрафт. Запертая комната." - читать интересную книгу автора

- На помощь!
- Встретимся возле дома Бишопа!
А потом кто-то не очень громко, но отчаянно-зловеще произнес: - Это
дело рук Эбнера Уотелея!
Потрясенный, прикованный к месту от все более нараставшего осознания
происходящего, Эбнер силился оторвать от уха трубку аппарата и удалось ему
это лишь с большим трудом. Смущенный, расстроенный, испуганный, он стоял,
бессильно прислонившись к стене. Все его мысли сейчас кружились вокруг
одной-единственной, отражавшей непреложную истину: селяне считали, что
именно он повинен в происходящем, причем интуиция подсказывала ему, что эта
их убежденность базировалась на чем-то большем, нежели чем на традиционной
неприязни провинциальных жителей к чужакам.
Ему не хотелось сейчас думать о том, что случилось с Люком Лэнгом - да
и с остальными тоже. В ушах его по-прежнему звенел испуганный, искаженный
агонией голос незнакомого ему мужчины. Наконец он все же нашел в себе силы
отойти от стены и едва не споткнулся о стоявший рядом стул. Какое-то время
он постоял возле стола, не зная, что теперь делать, однако как только
сознание стало проясняться, мысли его потекли только по одному руслу - как
поскорее бежать из этого места. И все же он продолжал разрываться между
позывами к немедленному бегству и признанием того факта, что в таком случае
завещание Лютера Уотелея так и останется невыполненным.
О Боже, ведь он же все здесь обыскал, просмотрел все вещи старика -
кроме, пожалуй, книг, - договорился о предстоящем сносе мельницы, тогда как
продажу самого дома можно будет организовать через брокерское бюро - так
зачем же ему было здесь оставаться?! Он импульсивно бросился в спальню,
схватил еще неупакованные вещи, рассовал все по чемоданам и поспешил к
машине.
Сделав все это, Эбнер на секунду задумался. А к чему, собственно,
такая поспешность? Он ведь не сделал ничего плохого, ни в чем не провинился
перед этими людьми. Медленным шагом Эбнер вернулся в дом - там все
оставалось спокойным, если не считать несмолкавшего гомона лягушек и
козодоев. Какое-то мгновение постоял в нерешительности, а затем присел к
столу, в очередной раз извлек последнее письмо деда и снова принялся
вчитываться в его строки.
На сей раз он читал его медленно и особенно внимательно. Что же хотел
сказать старик, когда, упоминая про безумие, поразившее семью Уотелеев,
писал: "Пошло все это именно от меня?" Ведь самого-то его оно отнюдь не
поразило! Бабка Уотелей скончалась задолго до появления Эбнера на свет; его
тетка Джулия умерла еще молодой девушкой; родная мать тоже вела самую что
ни на есть добропорядочную жизнь. Оставалась только одна тетя Сари. В чем
же тогда заключалось ее безумие? Ведь ничего иного Лютер просто не мог
иметь в виду. Кроме как на тетю Сари, больше и думать было не на кого. Что
же она сотворила такого, за что ее на всю оставшуюся жизнь лишили свободы?
И на что пытался намекнуть дед, когда заклинал Эбнера убить любое живое
существо, которое тот может обнаружить в примыкающей к мельнице части дома?
При этом он прямо написал: "Вне зависимости от того, {сколь малых размеров
оно может оказаться, и невзирая на его форму..."}.
То есть что, подумал Эбнер, даже настолько маленькое, как самая
безобидная жаба? Паук? Муха? Молодой человек невольно почувствовал острую
досаду: Лютер Уотелей явно предпочитал писать загадками, что уже само по