"Ховард Филипс Лавкрафт, Август Уильям Дерлет. Лампа Альхазреда." - читать интересную книгу автора

отдать ему должное, свободно владел несколькими арабскими диалектами, но
этого языка не знал. Не был язык похож и на санскрит. Филлипс пришел к
выводу, что это, видимо, очень древний язык, состоящий из букв, иероглифов
и пиктограмм. Он потратил почти полдня, чтобы отполировать лампу снаружи и
внутри, после чего налил в нее масло.
В эту ночь, отставив в сторону свечи в подсвечниках и керосиновую
лампу, при свете которых он работал в течение многих лет, Филлипс зажег
лампу Альхазреда. Он несказанно удивился теплоте ее горения, постоянству
пламени и силе света, но поскольку его ждала работа, он не стал
задумываться о чудесных свойствах лампы, а склонился над рукописью. На этот
раз перед ним лежали стихи, и начинались они со следующих строк:

"О, это было ясным и ранним утром,
Задолго до моего рождения,
Когда Землю раздирали раздоры,
От которых она утомилась..."

И так далее, в таком же архаичном, давно вышедшем из употребления
стиле. Правда, обычно старинный стиль нравился Филлипсу. Он настолько был
погружен в мечты о прошлом, что у него выработалась своя философия
относительно влияния прошлого на жизнь человека.
Кроме того, по мнению Филлипса, очарование фантазии заключалось в том,
что она существовала сама по себе и не подчинялась ни времени, ни
пространству. Эта идея настолько тесно переплелась с мыслями и чувствами
Филлипса, что любая попытка исследовать его настроения дала бы странную
смесь экзотики и нереальности, переплетенных с обычными образами
повседневной жизни. Ему самому трудно было бы разобраться, что в его
настроениях реальность, а что - плод воображения.
Все мечты Филлипса в течение десятилетий занимало интуитивное чувство
приближения необычного приключения, связанного с расстилающимся перед ним
видом города, его архитектурой и явлениями природы. Навсегда в его памяти
запечатлелась картина того, как он, трехлетний мальчик, стоял на
железнодорожном мосту в самой густонаселенной части города и смотрел вдаль.
Филлипс ощущал тогда близость чуда, которое он не мог ни понять, ни
объяснить словами.
У него часто возникало предчувствие чего-то таинственного и
необыкновенного, а, может быть, это было ощущением будущей свободы, которая
ждала там, вдали, в лабиринте старинных улиц. Но еще больше Филлипс любил
мечтать о том времени, когда мир был юным и не таким суетливым. Это мог
быть восемнадцатый век или более ранние времена, когда люди обладали
умением вести неторопливые беседы, элегантно одевались, когда не было
принято осуждать соседа или смотреть на него с подозрительностью.
Отсутствие смысла в стихах, над которыми Филлипс трудился, неизбывная
усталость вконец доконали его в этот поздний час, и он понял, что не может
больше работать и быть объективным к этим бездушным строчкам. Он откинулся
на спинку стула и оттолкнул от себя рукопись.
Именно в этот момент он заметил, что окружающие его предметы
изменились. Знакомые стеллажи с книгами в простенках окон, шторы на которых
были плотно задернуты, залил какой-то радужный свет. Он струился не только
от лампы Альхазреда, но и от странных фантомов, которые вдруг появились в