"Лев Лукьянов. Набат в Диньдоне." - читать интересную книгу автора

уроков всех, кто шел в участок или выходил из него. Места в классах,
подобно театральным ложам, ценились в зависимости от того, насколько
хорошо с них была видна лестница. Провинившихся ребят учителя сажали таким
образом, что лестницы они вообще не видели. Это было очень суровое
наказание.
Появление аптекаря было отмечено восторженным ребячьим криком;
- Пилюлю ведут! Пилюлю ведут!..
Этот радостный клич провожал Моторолли, пока он поднимался по гулким
железным ступеням. В другой раз аптекарь сумел бы постоять за себя, но
сейчас он был выше пререканий с несовершеннолетними. Ему казалось, что он
поднимается на эшафот, а внизу кричит тупая разъяренная толпа...
На верхней площадке лестницы остатки мужества окончательно покинули
Моторолли. Его нога автоматически поднялась и, не нащупав очередной
ступеньки, беспомощно повисла в воздухе - дальше, словно бездонная
пропасть, зияла открытая дверь участка. Полицейский легонько подтолкнул
замешкавшегося аптекаря, и Моторолли шагнул навстречу судьбе...
Полицейские участки всюду на одно лицо. Очевидно, это делается для того,
чтобы человек, неоднократно имевший дело с полицией, попадая в участок,
чувствовал себя в привычной обстановке. А может быть, у главных
полицейских управлений просто не хватает фантазии. Так или иначе, но
участок в Диньдоне не представлял исключения.
Довольно большую комнату, стены которой были окрашены в какой-то
неопределенный цвет, перегораживал солидный деревянный барьер. Он делил ее
на две неравные части: большая предназначалась для блюстителей закона,
меньшая - для остальных граждан республики Глядя на дубовые доски барьера,
можно было подумать, что закон в Диньдоне необычайно хрупок и его нужно
постоянно ограждать от неосторожных прикосновений жителей. На самом деле
это была совершенно излишняя предосторожность, так как горожане с
необыкновенным единодушием избегали личного общения с законом. История
города не помнит случая, чтобы кто-нибудь добровольно пришел в участок.
Войдя в комнату, оробевший аптекарь прежде всего заметил чью-то надменную
физиономию, свысока глядевшую на него. На всякий случай Моторолли вежливо
поздоровался и только тогда сообразил, что обращается к портрету
президента республики, висевшему в простенке между, окнами,
Как ни странно, но в ответ послышалось любезное приветствие. Моторолли
чуть опустил глаза и увидел комиссара, стоявшего под портретом. На лице
полицейского чиновника было написано неподдельное удовольствие.
- Проходите, дорогой Моторолли,-говорил комиссар.- Располагайтесь удобнее.
Вы ко мне надолго...
"Надолго... Радуется, Гусь проклятый,- подумал аптекарь, отводя глаза,-
Зацепил и рад..."
- Рад, очень рад,- будто читая мысли на расстоянии, продолжил комиссар.-
Вы себе не представляете, с каким нетерпением я вас ждал...
"С нетерпением,- повторил про себя аптекарь.- Ну и прохвост! Играет, как
кошка с мышкой..."
- Прошу извинить, что поднял в такую рань,- сказал Фьють, усаживая
аптекаря на длинную скамью, стоявшую перед барьером.- Во всем виноват отец
Кукаре. Вы же знаете его небольшую слабость. Как бы это сказать?.. Часом
позже он был бы уже в веселом расположении духа. А наш разговор требует
трезвых раздумий...