"Алексей Лукьянов. Хождение за три моря (Повесть) " - читать интересную книгу автора

шумно накатывает на курумник...
Странное деревянное сооружение, качавшееся на волнах и привязанное
веревкой к крыльцу избушки, привлекло внимание Василия в самую последнюю
очередь. "У меня гости, - подумал Чокморов. - Как быстро человек меняется:
море стоит здесь не более двух недель, а на
Кваркуш пешком уже не идут, плыть предпочитают".
В избе на своем топчане он увидел ребенка. Маленькая девочка в черной
грязной юбке и грязной же, но белой блузке, сквозь которую просвечивал
бюстгальтер (старик ни разу не имел дела с лифчиками, поэтому назначение
этого предмета одежды не понял да и названия не знал, поэтому мы упустим
целое эссе, сооруженное пастухом при взгляде на эту деталь), лежала ничком
на его топчане и не подавала практически никаких признаков, по которым можно
было бы определить, жива она или нет. На кухонном столе был рассыпан сахар,
сухари, лежавшие в хлебнице, сгрызены подчистую. Девочка, судя по всему,
пыталась затопить, о чем свидетельствовала забитая до отказа сырыми дровами
печка и "Комсомолка" за восемьдесят девятый год, где на полях, вокруг статьи
Василия Пескова о пауках, рукой Василия
Чокморова на хантыйском наречии финно-угорской языковой группы было
записано: "Мы делаем шаг в западню бытия..." (далее обгорело).
Подойдя поближе к гостье, Василий обнаружил, что все личико ее ("Да она
совсем прозрачная", - пожалел он девочку) в сахаре, под глазами синяки, на
руках - кровавые мозоли.
Василий покачал головой и стал растапливать печь.
Выстывшая за две недели изба очень скоро начала наполняться жизнью.
Василий готовил пшенку с салом, радостно постукивал на печи большой
железный чайник, который подарили старику туристы из Соединенных
Штатов в обмен на шкуру и рога оленя-вожака. (На самом деле, конечно,
вожаком тот олень не был - шкура была от важенки, а рога принадлежали
молодому быку-четырехлетку. Но если уж туристам так понадобился вожак...)
Девочка, которую старик укрыл своим ватником, зарозовела и теперь еле слышно
посапывала.
В непривычном шуме прибоя Василий не сразу разобрал, что к стойбищу
приближается вертолет. Чокморов мысленно возблагодарил Тай-Мяргена,
Улитку-Творца, за то, что вовремя успел вернуться. Неспешно сняв с печи
кашу и чайник, он набросил на плечи старый пуховик и вышел на улицу. Коля
Пименов, старый опытный пилот, даже в этой экстремальной обстановке с
невесть откуда взявшимся морем сумел найти место для посадки. Едва колеса
большой стрекозы коснулись почвы, дверь вертолета отъехала в сторону, и
пилот Дормидонтов, бывший политический, оставшийся после срока жить на
Урале, начал деловито выгружать мешки с провизией в количестве трех штук,
боеприпасы (один ящик) и странный громоздкий конусообразный предмет.
- Как стихия, потери есть? - спросил он, когда Василий помог ему
спустить эту непонятную штуку, оказавшуюся весьма тяжелой.
В тон Дормидонтову прозвучала и реплика Коли:
- Вот ведь хрень какая, Вася. Мы-то думали, что смыло тебя.
Диспетчер в панике, боится машины пускать, да никто и не летит. Мы с
Мефодьичем только и вызвались, нам жить насрать. - Коля весело
расхохотался.
Старик пожал плечами. За все годы, что он прожил на стойбище, его
хоронили десятки раз, а потом оказывалось, что по ошибке. А вот если бы не