"История Крестовых походов" - читать интересную книгу автора

Глава 8 ПОБЕДА И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

Теперь я продолжу рассказ о том, как с приходом ночи король и остальные после возвращения из жестокой битвы, которую я уже описывал, расположились в том самом месте, откуда мы прогнали врагов. Мои люди, которые оставались в том же лагере, принесли мне палатку, подаренную тамплиерами, и раскинули ее перед осадными машинами, которые мы отбили у сарацин. Рядом с ними король выставил охрану.

Когда наконец я лег отдыхать на постель — а я в самом деле нуждался в отдыхе из-за ран, которые получил в течение дня, — отдыха не получилось. Прежде чем день окончательно погас, по лагерю разнесся клич «К оружию! К оружию!». Я поднял слугу, который спал в ногах кровати, и сказал ему пойти и выяснить, что происходит. Он вернулся, трясясь от страха, и закричал: «Вставайте, мессир, вставайте! Тут сарацины! Они явились большим отрядом, и пешие, и конные, напали на королевских оруженосцев, которые охраняли машины, и оттеснили их к канатам наших шатров!»

Я вскочил, накинул на спину стеганый плащ, надел на голову стальной шлем и крикнул нашим сержантам: «Во имя святого Николая, они тут не останутся!» Мои рыцари собрались вокруг, у всех были раны, но мы отбросили сарацин и оттеснили их к скопищу их конных воинов, которые расположились едва ли не вплотную к машинам, которые мы отбили у них. Я послал к королю за помощью, потому что ни я, ни мои рыцари из-за полученных нами ран не могли натянуть кольчуги. Король прислал к нам Готье де Шатийона, который занял позицию перед нами, преграждая путь сарацинам.

Когда наши защитники отогнали пеших врагов, те присоединились к большому отряду конных сарацин, которые выстроились перед нашим лагерем, чтобы предупредить внезапное нападение на их армию, что стояла лагерем за ними. Восемь из ведущих командиров этого отряда, все в полном вооружении, спешились и стали укладывать что-то вроде укрытия из тесаных камней, чтобы наши лучники не смогли поразить их. Эти восемь человек посылали в наш лагерь стрелу за стрелой, ранив несколько наших людей и коней.

Посовещавшись, мы со своими рыцарями пришли к согласию, что, как только стемнеет, мы должны растащить эти камни, за которыми скрываются стрелки. Мой священник Жан де Вуази, который присутствовал при обсуждении, не был согласен ждать так долго. Оставив наш лагерь, он в одиночку в стеганом плаще и в стальном шлеме двинулся к сарацинам, таща за собой зажатое под мышкой копье, острие которого было обращено к земле, так что сарацины не могли увидеть его.

Когда он подходил к ним, сарацины осыпали его насмешками, ибо видели, что он один. Но он быстро выхватил копье из-под мышки и рванулся на них. Никому из восьмерых не пришла в голову мысль защищаться — они развернулись и пустились в бегство. Когда конные сарацины увидели, что их начальники бегут, они пришпорили коней и кинулись спасать их, а в это время из нашего лагеря высыпали пятьдесят сержантов. Конные сарацины продолжали гнать своих коней, но внезапно они отвернули в сторону, не рискнув атаковать наших пехотинцев.

После того как они два или три раза повторили этот свой маневр, один из наших сержантов взял копье за середину в метнул его в одного из сарацин так, что оно попало тому между ребер. Раненый опрокинулся назад с копьем, торчащим из тела. Увидев это, сарацины больше не осмеливались приближаться к нам и отступили. Наши же немедленно разбросали камни. Отныне с этого времени мой священник обрел широкую известность в армии, и любой, указывая на него, говорил: «Смотри, это священник хозяина Жуанвиля, который расправился с восемью сарацинами».

События, о которых я рассказывал, имели место в первый день Великого поста. В тот самый день некий отважный сарацин — наши враги избрали его своим предводителем вместо Сцецедина, сына старого шейха, который погиб в битве на Прощеную среду, взял доспехи с гербом графа д'Артуа, который был убит в той же битве, и положил их перед своими воинами, сказав им, что это королевские доспехи и что сам французский король погиб.

«Я вам показываю эти трофеи, — сказал он, — потому что не стоит бояться тела без головы, как и народа без короля. Посему, если вы захотите, мы атакуем их в пятницу. И кажется мне, что вы должны согласиться, потому что теперь, когда они потеряли своего вождя, мы не можем уступить им». И все согласились напасть на нас в пятницу.

Шпионы короля, которые были в лагере сарацин, пришли к Людовику с известиями, что готовится нападение. Исходя из них его величество приказал всем командирам нескольких отрядов к полуночи вооружить своих людей и вывести их на пространство между палатками и ограждением. (Эта ограда была сделана из длинных деревянных брусьев, поставленных так, чтобы помешать внезапному вторжению сарацин в наш лагерь, но в землю они были вкопаны таким образом, чтобы пеший мог протиснуться между ними.) Приказ короля был исполнен в точности.

На восходе солнца тот сарацин, о котором я уже рассказывал, был выбран предводителем у наших врагов. Он бросил против нас добрых четыре тысячи воинов, которые окружили наш лагерь и образовали вокруг него кольцо; боевые порядки их растянулись от реки, что идет от Каира, и до той, что протекала через наш лагерь к городу Розетте. После этого они подвели огромное количество пеших сарацин, которые окружили наш лагерь так же, как и всадники. Поскольку тут были два войска, о которых я уже упоминал, то силы султана Каира стояли в готовности оказать поддержку, если потребуется.

После того как эта операция завершилась, вперед выехал предводитель сарацин, чтобы осмотреть расположение своих войск. Он был один, и под ним был небольшой коренастый конь. Как только он видел, что в каком-то месте наших сил больше, чем у него, он, возвращаясь, посылал туда подкрепление. Затем он послал к нашему лагерю между двумя реками, который охранял герцог Бургундский, самое малое три тысячи бедуинов. Сделал он это потому, что считал, король пошлет часть своих людей к герцогу и тем самым ослабит свои силы.

Подготовка заняла у сарацина время до полудня. Затем он отдал приказ бить в литавры, и тут же все их войска, конные и пешие, все скопом двинулись на нас. Первым делом я расскажу вам о короле Сицилии и Неаполя (в то время он еще был графом д'Анжу), потому что он был в передовых рядах нашего войска, на стороне, обращенной к Каиру. Враг вступил с ним в сражение так, как обычно играют в шахматы. Первыми в атаку пошли пешие, обрушив на наши войска греческий огонь. Затем все сарацины, конные и пешие, так нажали на наших людей, что будущий сицилийский король, который был пешим среди своих рыцарей, едва не потерпел поражение.

К королю Людовику прибыли гонцы сообщить о большой опасности, в которой оказался его брат. Услышав это, его величество, пришпорив коня, на полном скаку ворвался в гущу войск своего брата и с мечом в руке так далеко врубился в ряды сарацин, что они обожгли круп его коня «греческим огнем». Но таким порывом наш король спас будущего короля Сицилии и отбросил врагов от нашего лагеря.

Вслед за силами графа Анжуйского в бой вступил отряд барона д'Отреме под командой Гюи д'Эбелина и его брата Бодуэна; следующим был отряд Готье де Шатийона из отважных воинов, отмеченных своими рыцарскими подвигами. Эти два отряда защищались так отчаянно, что сарацины не смогли ни пробить их ряды, ни заставить их отступить.

Следующим встретил натиск врага брат Гийом де Сенак, настоятель ордена, вместе с несколькими членами его ордена, оставшимися у него после битвы в Прощеную среду. Перед фронтом своих сил он возвел баррикады из машин, которые мы отбили у сарацин. Приблизившись, враг, готовясь атаковать, ударил по обороне Сенака «греческим огнем». Баррикада сразу же занялась пламенем, потому что, возводя ее, храмовники использовали много сосновых досок. Сарацины, должен сказать, не стали дожидаться, пока все выгорит дотла, но атаковали и сошлись с храмовниками прямо среди пламени. В этой схватке настоятель ордена потерял глаз; а другой уже был потерян в битве в Прощеную среду. Все это кончилось смертью де Сенака — да помилует его Господь! За храмовниками тянулся участок земли, размером такой, какой пахарь может вспахать за день, и он был настолько густо засыпан сарацинскими стрелами, что под ними земли не было видно.

За храмовниками в дело вступили силы во главе с Гюи Мовуазеном, и их сарацины также не смогли одолеть. Тем не менее они обрушили на Гюи Мовуазена такой поток «греческого огня», что его с трудом удалось потушить.

Начиная с того места, где стоял Гюи Мовуазен, ограда уходила вниз к реке на расстояние броска камня. Отсюда она шла перед фронтом войск, которыми командовал граф Гийом Фландрский, и тянулась вплоть до впадения реки в море. Наш отряд прикрывал ограду на той же стороне, что и Гюи Мовуазен, но, поскольку люди графа Фландрского стояли прямо напротив сарацин, те не осмеливались напасть на нас. Господь обошелся с нами весьма милостиво, потому что и я, и мои рыцари не могли ни носить кольчуги, ни прикрываться щитами из-за ранений, полученных нами в Прощеную среду.

Сарацины, и пешие, и конные, без промедления яростно набросились на войска графа Фландрского. Когда я увидел, что происходит, то приказал моим арбалетчикам стрелять во вражеских всадников. Как только те увидели, что им наносят раны с нашей стороны, то незамедлительно пустились в бегство. Заметив, что враги отступают, люди графа оставили лагерь, перемахнули через барьеры, обрушились на пеших сарацин и одолели их. Многие из врагов были перебиты, многие захвачены в плен. Готье де ла Орн, который нес знамя сеньора Апремона, проявил в этой схватке отменное мужество и неустрашимость.

Следующий отряд, который выступил против врага, возглавлял брат короля граф де Пуатье. Его силы были пешими, а единственным всадником был сам граф. Сарацины плотно окружили их и попытались увести графа де Пуатье в план. Когда мясники и другие обитатели лагеря, включая женщин, что продавали провизию, увидели, что происходит, они подняли тревогу во всем лагере; с Божьей помощью граф был спасен, а сарацины отброшены от нашего расположения.

После сил, возглавляемых графом де Пуатье, настал черед Жосерана де Брансьона, который прибыл в Египет вместе с графом и был в армии одним из лучших рыцарей. Он так организовал своих людей, что все его рыцари, кроме него самого, были пешими; на конях сидели также сын графа Анри и сын Жосерана, де Нантон, которого он посадил на коня потому, что тот был совсем юный. Несколько раз сарацины брали было верх, но как только де Брансьон видел, что его люди поддаются, то пришпоривал коня и атаковал врага. После нескольких таких случаев сарацины перестали доставлять беспокойство его людям.

Тем не менее это не помогло бы спастись всем им от сарацинских сабель, если бы не Анриде Сон, умный, мужественный и очень толковый рыцарь, который был в отряде герцога Бургундского. Каждый раз, как он видел, что сарацины наседают на сеньора Брансьона, он приказывал королевским арбалетчикам стрелять в них из-за реки. Таким образом Жо-серанже Брансьон был спасен от опасностей этого дня, но не без потерь — он недосчитался двенадцати рыцарей из двадцати, что были с ним, кроме других, более низшего ранга. Он и сам был так тяжело ранен, что уже не мог стоять и, наконец, умер от ран, полученных на службе Господу.

Теперь я расскажу вам подробнее о Жосеранеде Брансьоне. Ко времени своей смерти он принимал участие в тридцати шести сражениях и более мелких стычках и всегда бывал отмечен за отвагу. Я встречался с ним лишь однажды, когда мы вместе были в военном походе, возглавляемом его кузеном, графом де Шалоном. В Страстную пятницу де Брансьон, подойдя, обратился ко мне и моему брату: «Придите ко мне на помощь, племянники, вы и ваши люди, потому что германцы разрушают церковь». Мы присоединились к нему и, обнажив мечи, напали на германцев. С большими трудностями и после ожесточенной схватки мы все же отогнали их от церкви.

По окончании стычки этот достойный человек встал на колени перед алтарем и громко взмолился, обращаясь к Спасителю нашему. «Господь, — сказал он, — молю Тебя сжалиться надо мной и забрать меня из этих войн между христианами, в которых я провел большую часть жизни; дай мне возможность умереть, служа Тебе, и возрадоваться, представ перед Твоим райским престолом». Я рассказываю вам все это, ибо верю, что Господь услышал его молитву, как вы можете уяснить из того, что я рассказывал раньше.

После этой схватки, которая была в первую пятницу Великого поста, король призвал к себе всех своих вассалов и сказал им: «На нас лежит великий долг благодарности нашему Спасителю, потому что на этой неделе Он дважды удостоил нас чести: в Прощеную среду мы изгнали врага из лагеря, в котором сейчас расположились, а в следующую пятницу, которая уже осталась в прошлом, мы, сражаясь пешими, выстояли против вражеских всадников». Кроме того, король сказал своим вассалам много добрых и великодушных слов, чтобы успокоить их и воодушевить на новые подвиги.

Я считаю необходимым коснуться и некоторых второстепенных предметов, поскольку они имеют отношение к моему повествованию. Я думаю, что сейчас стоит объяснить, каким образом султан держал свои войска в такой хорошей форме. Мы отлично знали, что лучшие воины в его войсках были иностранцами, которых купцы доставляли на продажу из других земель и которых сарацины с удовольствием покупали, даже за очень высокую цену. Эти люди, которых купцы привозили в Египет, обычно были родом с Востока, потому что, когда один восточный правитель одерживал верх над другим, тех бедняг, которые становились его добычей, он продавал купцам, а те, в свою очередь, перепродавали их египтянам.

Некоторые из этих подростков росли в покоях султана, пока у них не начинала пробиваться борода. Султан наблюдал, как они справлялись с луками, отвечающими их силам, и по мере того, как они взрослели, легкие луки отправляли в арсенал, а главный оружейник снабжал юношей все более мощными луками, которые они могли согнуть.

Эти ребята, которых называли бахариз (или люди с моря), имели привилегию носить те же гербы — они были золотыми, — что и сам султан. Как только у них вырастала борода, он делал их рыцарями. Они продолжали носить его гербы, но теперь в них появлялись различия в виде добавлений темно-красного цвета, таких как розы, полосы, птицы или что-то другое по их выбору.

Теперь они были известны под названием халка (или королевские телохранители), потому что спали в шатрах султана. Когда он был в лагере, они располагались поблизости от него и неотступно охраняли султана. Привратники султана обитали в небольшой палатке у входа в его помещения, вместе с менестрелями, основными инструментами которых были рога, барабаны, литавры и различные тамбурины. На восходе и на закате солнца они поднимали такой оглушительный грохот, что с трудом можно было расслышать слова того, кто стоял рядом, но шум этот был слышен во всем лагере.

Музыканты никогда не осмеливались браться за свои инструменты в течение дня, разве что получали приказ от капитана халка. Так что, даже если султан хотел услышать их, он посылал за их начальником и отдавал приказ через него. И затем уж капитан приказывал музыкантам играть, и слушать их собиралась вся армия.

Когда султан вел войну, те его рыцари из халка, которые достойно проявили себя в сражениях, становились эмирами и получали под свою команду двести или триста рыцарей. Чем чаще они доказывали свою доблесть, тем больше при них становилось рыцарей.

Для тех, кто наиболее заметно проявил себя, имелась и специальная награда: когда они становились такими известными и могущественными, что никто не осмеливался противостоять им и султан опасался, что они могут убить его или занять его место, он приказывал их арестовать и казнить, а у их жен отобрать все имущество. Так султан поступил с теми, кто пленил графа де Монфора и графа де Бара, и так же он обошелся с теми, кто нанес поражение королю Армении. Когда последние, рассчитывая получить какие-то награды, спешились и подошли выразить свое уважение Бундукдари, тот охотился на диких зверей. «Я не буду приветствовать вас», — ответил он, потому что они помешали его охоте, и приказал обезглавить их.

Сейчас я вернусь к своей истории и расскажу, что у покойного султана был сын Тураншах, умный, находчивый и хитрый. Опасаясь, что этот молодой человек может сместить его, султан дал ему королевство, которым он владел на Востоке. После смерти его отца эмиры послали за сыном, который по прибытии в Египет немедленно изъял золотые жезлы у сенешаля своего отца, у коннетабля, у его маршалов и передал их тем, кто вместе с ним прибыл с Востока.

Трое эмиров, увидев, что лишились должностей, очень разгневались, как и другие эмиры, входившие в совет покойного султана; все они чувствовали, что новый правитель их жестоко унизил. Не сомневаясь, что сын поступит с ними так же, как его отец поступил с теми, кто взял в плен графа де Бара и графа де Монфора, они начали переговоры с людьми халка, в чьи обязанности входила, как я уже рассказывал, охрана личности их хозяина, и добились от них обещания, что, как только эмиры попросят, они убьют султана.

Вскоре после тех двух сражений, которые я описал, армию ждал период глубокой печали. По истечении девяти дней на поверхность воды стали всплывать тела наших людей, убитых в сражении с сарацинами, и причиной тому был тот факт, что трупы их наполнились газами. Тела эти плыли по течению к мосту между двумя нашими лагерями, но не могли миновать его, потому что вода поднялась к самым аркам. Вся река была полна трупов, от одного берега до другого и выше по течению, сколько видел глаз.

Король направил сотню крепких парней, которые трудились добрую неделю, очищая реку. Тела сарацин, которые были обрезаны, они переправляли по другую сторону моста и пускали по течению; христиан же всех вместе хоронили в глубоких рвах. Я видел гофмейстера графа д'Артуа и многих других, которые искали среди мертвых своих друзей, но никогда не слышал, что кого-то удалось найти.

Единственная рыба, которую на Пасху мы могли есть в лагере, были угри, алчные создания, питающиеся мертвечиной. Из-за этого жуткого обстоятельства и из-за нездорового климата — в Египте не выпало ни капли дождя — в армии распространилась болезнь,[14] при которой высыхает плоть на ногах, кожа покрывается черными пятнами и обретает темно-коричневый цвет, как старый сапог. У тех, кто страдал этой болезнью, губы и нёбо покрывались язвами; ни одна из жертв этой болезни не питала надежду выздороветь и не сомневалась, что умрет. Неопровержимым знаком смерти было кровотечение из носа.

Две недели спустя глубокое потрясение в лагере вызвала следующая операция сарацин. Желая уморить нас голодом, они перетащили по суше и снова спустили на воду в доброй лиге ниже того места, где стояли наши палатки, несколько галер, стоявших выше по течению над нашим лагерем. Эти галеры и привели к подлинному голоду среди нас, потому что никто теперь не мог подняться вверх по реке из Дамиетты и доставить нам свежее продовольствие. Мы не имели понятия о положении дел, пока маленькое судно, принадлежащее графу Фландрскому, не проскользнуло мимо судов, осуществлявших блокаду, и не доставило сведения о расположении сил врага. Оно сообщило, что галеры султана перехватили примерно восемьдесят наших галер, когда те поднимались по реке из Дамиетты, и перебили всех, кто был на борту.

Следствием такого положения явилась острая нехватка провизии в лагере; в результате к Пасхе бык стоил восемьдесят ливров, овца или свинья по тридцать ливров каждая, яйца шли по двенадцать денье, а за бочонок вина приходилось платить до десяти ливров.

Когда король и бароны получили представление о ситуации, они согласились, что надо снимать лагерь, который был на стороне ближней к Каиру, и перемещать его на то место, где стоял лагерь герцога Бургундского, вдоль реки, что текла к Дамиетте. Чтобы обеспечить войскам полную безопасность, король приказал возвести перед мостом между нашими двумя лагерями укрепление, которое было сделано таким образом, что ни один всадник не мог проникнуть в него с любой стороны.

Как только оно было готово, все вооружились. Сарацины воспользовались моментом, чтобы напасть на наш лагерь. Тем не менее ни король, ни армия не снялись с места, пока все грузы не были перемещены через реку, и лишь потом Людовик двинулся во главе своих воинов. За ним последовали все его бароны, за исключением Готье де Шатийона, который командовал арьергардом. Когда войска миновали укрепление, Эрард де Валери бросился спасать своего брата Жана, которого сарацины захватили в плен и уже собирались увозить.

Основная часть армии пересекла реку, но те, кто оставались в укреплении, оказались в большой опасности, потому что его стены были невысоки, и конные сарацины могли стрелять прямо в них, а пешие бросали комья земли им в глаза. Наши воины все могли погибнуть, если бы не граф д'Анжу, который пришел к ним на помощь и вывел их невредимыми. Из всех, кто оставался в укреплении, мужественнее всех сражался Жоффруа де Мюссанбур, чем и заслужил непреходящую славу.

Теперь я расскажу вам о любопытном случае, свидетелем которого я был в канун Прощеной среды. В тот день мы хоронили Гуго де Ландрикура, который был при мне знаменосцем. Когда он лежал на похоронных дрогах в моей часовне, неподалеку, развалясь на мешках с ячменем, сидели шестеро моих рыцарей. Поскольку они громко разговаривали и их голоса мешали священнику, я подошел к ним, попросил вести себя потише и сказал, что для рыцарей и достойных людей недостойно так вести себя, когда звучат звуки мессы. Они начали смеяться и, похмыкивая, сказали мне, что они обсуждали повторный брак жены покойного. Я резко оборвал их, сказав, что неправильно и недостойно вести такие разговоры и что они, похоже, забыли своего почившего товарища. На следующий же день Господь поразил их своей местью. В ожесточенном сражении в Прощеную среду все они были убиты на месте или смертельно ранены, так что женам всех шестерых пришлось думать, как бы им снова выйти замуж.

Страдая из-за ран, полученных в Прощеную среду, я чувствовал, что становлюсь жертвой болезни, которая поразила всю армию. Она сказалась на моих ногах и во рту. Кроме того, я страдал от повторного приступа перемежающейся лихорадки и чувствовал такой озноб, что из носа постоянно текла слизь. Из-за всех этих хворей мне пришлось к середине Великого поста слечь в постель. Мой священник пришел ко мне в шатер, чтобы отслужить мессу у ложа. Он страдал оттого же, что и я, и в момент причастия потерял сознание. Видя, что он вот-вот упадет, я босиком, в одной лишь рубашке соскочил с кровати и подхватив его на руки, мягко сказал, чтобы он отдохнул и лишь потом закончил причастие, потому что я не мог позволить ему уйти, не завершив обряда. Он оправился и, доведя до конца причастие, допел мессу до заключительных слов. Но больше он ее никогда не пел.

Несколько позже советники нашего короля и султана определили день, когда они встретятся и обговорят соглашение. Предлагаемые условия были следующими: мы сдаем Дамиетту султану, а он, в свою очередь, передает нашему королю Иерусалимское королевство. Кроме того, султан берет на себя заботу о больных в Дамиетте, доставляет нам запасы солонины — потому что сарацины не едят свинины — и оставляет у себя машины, принадлежащие нашей армии, — до того дня, когда у короля появится возможность забрать их обратно.

Советники султана спросили у наших, какие гарантии будут им даны до возвращения Дамиетты. Наши люди предложили, чтобы один из братьев короля, граф д'Анжу или граф де Пуатье, был в заложниках, пока Дамиетта не перейдет в руки султана. Сарацины сказали, что не будут иметь с нами дела, пока сам король не останется у них как заложник. На это добрый рыцарь Жоффруа де Саржине воскликнул, что пусть лучше сарацины убьют их или возьмут в плен, чем выносить такое унижение — оставить в заложниках короля.

Болезнь, поразившая нашу армию, выросла до угрожающих размеров, и так много людей страдало от омертвения плоти дёсен, что цирюльникам-хирургам приходилось удалять ее части, пораженные гангреной, чтобы больные не глотали их вместе с пищей. Было тяжело слышать во всем лагере стоны и крики тех, у кого вырезали эту мертвую плоть; они походили на звуки, которые издает женщина при родах.