"Однажды орел…" - читать интересную книгу автора (Майрер Энтон)

ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ДЕЛЬТА

– Жуткий бродячий зверинец, вот что у них получилось, - заявила Гертруда Вудрафф. - Кажется, им понадобилась нянька. Представляете, два сорванца - тринадцати и пятнадцати лет, - которым нужна нянька! И родители нашли им эту девицу: спине джинсы и милая слащавая улыбка. А потом они узнают, что эта самая девица оказалась в мотеле в пригороде Майами с двумя мужчинами. Не с одним, а с двумя! Так вот, они наняли другую, тоже в голубых джинсах и тоже с милой слащавой улыбкой, а неделей позже, когда Элли с мужем поехали к друзьям на Сент-Кэтрин - это островок в группе Си-Айлендс - и остались там ночевать, этой новой девице взбрело в голову пригласить друзей и устроить вечеринку с распитием пива прямо в гостиной у Элли. Так вот, немного погодя всей компании наскучило отплясывать и пить пиво, и они стали бросать игрушки, мебель и всякий хлам вниз по парадной лестнице.

– Едва ли это было просто пиво, - заметила Томми Дэмон.

– Еще бы! Конечно же, не пиво. Горшок ⁸⁹ - вот как они это называют. Бог знает почему. - Гертруда рассмеялась своим рассыпчатым, кудахтающим смехом. - Они что же, берут это из горшка, чтобы сделать сигареты, что ли?

– Чай, - задумчиво произнесла Томми. - Еще они называют это чаем. А еще - рифер, и магглс, и Мэри Джейн ⁹⁰.

– Господи, откуда столько названий? - удивилась Жанна Мэйберри.

– Состояние экстаза, вероятно… Вы никогда не замечали, что все порочные наслаждения имеют сотни названий?

– Пожалуй, что так. Мне это как-то не приходило в голову.

– Ну, и что же произошло потом? - напомнила Томми Гертруде о незаконченном рассказе.

– Соседи вызвали полицию. Полицейские приехали и обнаружили, что представители нашего подрастающего поколения швыряют посуду и стулья Элли из угла в угол и распевают какую-то сумасшедшую погребальную песенку. Дети Элли - Бобби и Карен - в пижамах, тоже бесились и горланили со всеми вместе. И если вы думаете, что хоть один из этих дорогих деток испугался и спрятался в шкафу, то вы глубоко ошибаетесь. Никто. Это нее детские шалости. Кажется, зачинщик всего этого, нянькин дружок, сказал полицейским, что через три дня его забирают в армию и ему на все наплевать. «Хотиен, пиф-паф, - сказал он, - я не спешу в могилу. Совсем не спешу». Вот что они говорят. Разумеется, все это неправда. Ведь в Хотиене находятся лишь советники, да? Дипломаты…

– Не совсем так, - сказала Томми.

– Как бы там ни было, но они рассуждают так. Ей-богу, современная молодежь для меня загадка. Не понимаю я их…

– А я их понимаю, - медленно произнесла Томми. - У них такое же мироощущение, какое было и у нас в девятнадцатом году, только они не желают участвовать в этом. Они видят, как это начинается, знают, во что это превратится, и знают, почему так произойдет.

Обе приятельницы смотрели на Томми, озадаченно моргая.

– Томми, - сказал Гертруда, - ведь не хотите же вы сказать…

– Хочу. Именно это я и хочу сказать.

– Но не можем же мы допустить, чтобы они просто… задавили нас. Норм говорит, что если Хотиен будет потерян…

– …То будет потеряна Юго-Восточная Азия, потом Гавайские острова, а затем весь мир. Слыхала я это. - Томми вздохнула. - Интересно, так ли это, действительно ли будет так, как нам говорят. Лично я склонна усомниться в этом. - Гертруда смотрела на нее все еще с тревогой, и Томми, легко улыбнувшись, тряхнула головой. Ей не хотелось ссориться с этими двумя приятельницами, тем более из-за политики. - Впрочем, это не мое дело, - добавила она непринужденно. - Я свою жизнь прожила. Вы тоже прожили.

– Да будет так! - согласилась Жанна Мэйберри.

И женщины беззаботно рассмеялись. Одетые в брюки и блузки, они полулежали в складных креслах из алюминиевых трубок на тесной площадке-солярии за домом Дэмонов. Пробивавшиеся сквозь кроны сосен солнечные лучи были теплыми, но рваные клочья тумана, то и дело скользившие над головами женщин, заставляли их вздрагивать от холода и набрасывать на плечи шерстяные кофты. На кофейном столике из секвойи перед ними в беспорядке стояли пустые высокие стаканы для виски с содой, кофейные чашечки и коробка с конфетами. Дул легкий ветерок. Из-за дома, со стороны фасада, доносились приглушенные звуки: что-то тяжелое бросали в тачку.

– Что он делает? - спросила Гертруда.

– Выкладывает оригинальную дорожку. Эти плитки из секвойи он купил по доллару за штуку. По дешевке, как я понимаю. А вокруг них хочет все засадить дихондрой.

– А, понимаю, сделать зеленый покров. Как бы я хотела, чтобы Норм заинтересовался садоводством! Он только и знает, что болтает в клубе о гольфе, а все вечера напролет смотрит телевизор. До самого последнего шоу. Пристрастился как к марихуане. Позавчера говорю ему: «Норм, бога ради, иди спать, ты ведешь себя, как девятилетний ребенок!» А он отвечает: «Еще пару минут. Я и не представлял себе, сколько картин пропустил». На прошлой неделе он пожаловался на боль в глазах, спрашивал, не знаю ли я, с чего бы это. Я ответила, что не знаю, черт возьми, не имею ни малейшего представления. Сказала, пусть садится поближе к телевизору, глазам, может быть, станет полегче… Вот если бы Сэм играл в гольф… Тогда бы Норм поменьше сидел дома.

– Сэм не станет играть в гольф. Когда мы приехали сюда, я уговорила его купить комплект бит, и он несколько раз играл, весьма недурно для новичка. Но потом утратил интерес. К этой игре Сэм относится с предубеждением.

– С предубеждением?

– Ну да. Гольф ассоциируется у него с представлением о финансовых магнатах, которые носят полотняные шапочки и живут в свое удовольствие, в то время как работающие дети смотрят на свет божий из зарешеченных фабричных окон. То же и с теннисом: Сэм не может простить теннису того, что в него играют богатые бездельники. К бейсболу и плаванию он относится иначе. Только в бейсбол он уже не может играть.

– Норм и Джерри обычно не упускали случая сыграть в гольф, когда вместе тянули лямку… - Спохватившись, что при вдовствующей Жанне Мэйберри развивать эту тему, вероятно, не слишком тактично, Гертруда проглотила остаток фразы и нахмурилась. - Томми, - спросила она после короткого молчания, - вы действительно так думаете?

– Что вы имеете в виду?

– Хотиен. Вы действительно думаете, что это не… является необходимостью?

Повернувшись, Томми посмотрела на морщинистое энергичное лицо подруги, на ее аккуратно завитые седые волосы. Гертруда Вудрафф была красивой женщиной и отличной женой военного.

Не ее вина, что Норм служил в штабе Пэкки Винсента, когда того отстранили от командования после Сиди-Бу-Нура, и некоторое время Норма, кажется, никто не хотел брать к себе. Какое-то мгновение Томми испытывала желание уклониться от ответа, но что-то не позволило ей промолчать. Если Герт и вправду желает знать ее мнение, она его узнает.

– Не знаю, что вы подразумеваете под необходимостью, - сказала Томми. - По-моему, это так же необходимо, как воровство или проституция.

– Да, но распространение коммунистического террора…

– Послушайте, если эта борьба в Хотиене так жизненно важна для нас, то почему мы не вступаем в нее? Почему мы не объявляем войну и не ведем ее, принося необходимые жертвы честно и открыто? Зачем вся эта скрытая возня, все украдкой?

Гертруда нахмурилась и ответила:

– Это не украдкой, просто теперь все так делают.

– О да, я вижу.

– Томми, - вмешалась Жанна, - не понимаю, как мы можем судить о чем-то, не зная того, что знают там, в Вашингтоне.

– Вот-вот, то же самое говорили и немцы в тридцать третьем году. «Фюреру Шидиос». Лу, а вдруг ему не виднее? А вы когда-нибудь задумывались над этим? А может быть, он совершенно так же прав в догадках, как и мы, простые смертные?

Гертруда смотрела на нее жестким взглядом, а Жанна, откинув голому, снисходительно улыбалась.

– Ах, Томми, вы всегда были такой диссиденткой!

– Неужели? Ну, не будем больше говорить об этом, девочки. Томми отпила уже остывший кофе и посмотрела на лениво

ползущее в разрывах облаков солнце. Таково одно из преимуществ репутации: люди делают вам скидку заранее, если они вообще склонны ее делать. При любых обстоятельствах она решила отныне говорить все, что ей нравится, разумеется, в разумных пределах. Она молчала большую часть своей жизни, молчала долгие годы, по теперь молчать не будет. Сэм выстоял свой последний парад там, в Бейлиссе; прямой как шомпол, он отдавал честь поразительно четко, а на щеках ею сурового лица блестели слезы. Перебравшись сюда, в Монтерей, они купили дом. Кармел, где жили Хаммерсгромы, Вудраффы и Жанна Мэйберри, не поправился Сэму: наигранная простота и небрежное богатство этого местечка оскорбляли его чувства. Поэтому они забрались повыше, в Мойте-Висто, и обосновались в хорошеньком маленьком домике, построенном из секвойи в глубине хвойного леса, откуда открывался вид на Маунт-Торо и залив.

Со стороны побережья, где прокладывали новую автостраду, донесся гул взрыва, и Томми вспомнила форт Харди, бесконечные взрывы, жену майора Бауэрса. Что ж, этот дом не бог весть какой дворец, но, по крайней мере, отсюда их никто не выгонит. У нее с Сэмом появились знакомые вне офицерского круга: музыкант и его жена, бывший рапчеро из штата Монтана, ушедший на покой профессор из Беркли. Не так уж много. Они все еще были скованы узким руслом своей прежней жизни. Какое-то время Томми боролась с привычной рутиной, но через несколько месяцев все же подчинилась беспорядочному чередованию вечерних игр в бридж и хождений в кино. Она начала рисовать, купила себе набор масляных красок в художественном салоне Оливера и изображала причудливые сцены: рыбацкие лодки, стоящие на якоре в заливе, или скачущих галопом по залитым солнцем полям лошадей. Однако добиться желаемого эффекта ей не удавалось. По вечерам во вторник она посещала образовательные курсы для взрослых при местной средней школе, и в конце концов остановилась на ткачестве - начала ткать циновки, занавески и салфетки, украшенные сине-желтыми узорами. Потом ею вновь овладевала неуемная жажда движения, и тогда она уходила в прогретый солнцем мрачный лес за домом, наслаждалась запахом вереска и толокнянки.

Жизнь ее прошла… Прошла? Ей исполнилось, подумать только, шестьдесят два года, а один из сыновей Пегги уже учится в колледже. Все эти годы промелькнули быстро, растаяли в пыли двух континентов, в звуках военных горнов. Ее отец умер во вторую годовшину победы над Японией, умер довольно мирно, отпустив несколько колкостей но поводу нежелания некоторых высших офицеров принять объединенное командование, и был похоронен на Арлингтонском кладбище со всеми воинскими почестями. Сразу же после смерти отца Сэма перевели в форт Бэннинг. Она растратила свою жизнь на тысячи вечеринок, чаепитий, приемов. И отец и сын мертвы. Два внука - добродушные рослые простаки, которых она видела, наверное, раз в год, - дом, за который они С Сэмом только что начали расплачиваться, и муж, которого она хотела любить, - это все, что у нее осталось.

Она очень хотела любить Сэма, и она любила его очень сильно, но они были такие несхожие люди. Моя посуду или сидя за ткацким станкам, она слышала доносящийся из подвала визг токарного станка или электропилы. Джон продолжал медленно и упорно мастерить мир: шахматы т лимонного и орехового дерева, два табурета, кофейный столик из прибитого к берегу бревна, дубовую доску для резки хлеба… Его неизменное стремление внять в руки кусок - дерева, неторопливо разметить его, а потом тщательно обработать было похоже на голод. Он с нетерпением ждал конца ленча, чтобы снова спуститься в мастерскую, туда, где на многочисленных крюках и полочках над верстаком аккуратно размещены его инструменты.

Вечера Дэмон просиживал во второй спальне, которую превратил в кабинет, за чтением, низко надвинув на лоб свою старую шапочку с козырьком, чтобы свет не слепил глаза. Дальний Восток по-прежнему поглощал все его внимание, даже в отставке он не мог забыть о нем. Дэмон прочитал Абенда, Лакютюра, Мао Цзэдуна; проштудировал работы Фолла, Гийэпа и «Шуи Ху Чуань». Как-то вдруг, нежданно-негаданно, на Дэмона начали смотреть как на эксперта по партизанской войне: события в Малайзии, на Кубе, в Алжире и Хотиене возбуждали интерес, и редакции военных журналов осаждали Дэмона просьбами написать для них статьи. «Боже мой, я почти два года бродил по всему Северному Китаю, представил доклад из тридцати пяти тысяч слов, и этот доклад использовали в качестве туалетной бумаги, а теперь они до смерти хотят узнать, как же вся эта дьявольщина получается», - думал Дэмон. С несколько смешанным чувством он посылал в редакции статьи о Сунь Цзы, Лоуренсе, Фрэнсисе Мэрионе, об операциях Линь Цзоханя - те самые статьи, которые были вежливо отклонены пятнадцать лет назад, - и видел, что эти статьи помещают на почетном месте, следил за тем, как их анализируют и превозносят до небес.

– Секрет успеха - в долговечности, - сказал он Томми, сверкнув глазами. - Потяни достаточно долго - и увидишь, как все твои бредни превращаются в гениальные идеи.

Томми попыталась уговорить его написать мемуары.

– Милая, я не писатель. Вот если бы твой отец…

– Но ты прожил такую жизнь, Сэм! Важную жизнь. И людям было бы интересно узнать о ней.

– Никто не захочет читать сумбурные воспоминания какого-то командира дивизии. Айк, Маршалл, Джордж Паттон, титаны мысли и потрясатели Вселенной, - вот о ком хотят знать люди.

– Тогда опубликуй свой дневник с примечаниями. Мне думается, что его стали бы читать с увлечением, - настаивала Томми.

Дэмон расхохотался:

– Если мой дневник опубликуют, в Пентагоне полыхнет так, что зарево будет видно здесь, на мысе Лобос. Меня заживо в мазуте сварят.

– Но ты мог бы несколько отредактировать его.

– Отредактировать!… Тогда пришлось бы печатать его на асбестовых листах и заключить в свинцовый переплет.

Тем не менее писал Дэмон много. Он вел обширную переписку с Джимми Хойтом, ставшим теперь генерал-майором и служившим в отделе стратегического планирования, с сыном Бена Крайслера Джои Крайслером, который некоторое время жил с ними в Беннинге, а ныне изнывал на штабной работе в Льюисе, и еще с несколькими бывшими сослуживцами. По ночам его мучила боль в руке: Томми замечала, как он потихоньку массирует руку или успокаивает себя аспирином или болеутоляющим. Его жизнь тоже прошла, однако в поведении Дэмона не произошло никаких изменений. Он, казалось, не испытывал ничего подобного тому лихорадочному сожалению, которое временами овладевало Томми.

– Неужели тебе не надоело все это? - решительно спросила она мужа как-то вечером, когда они возвращались от Хаммерстромов. - Все эти глупые затеи, надоевшие игры, одни и те же россказни…

– Должен признать, что Чинк действительно может надоесть.

– Да нет, я спрашиваю, не хочешь ли ты заняться чем-нибудь другим, попробовать жить как-то иначе?

Он взглянул на нее, улыбнулся своей рассеянной печальной улыбкой:

– Бедняга. Не очень-то весело тебе живется, да?

– Я этого не сказала. Я не жалуюсь.

Дэмон никогда не рассказывал ей о Паламангао. Ни единого слова. Томми с уважением относилась к его молчанию и не расспрашивала мужа. Однако когда они жили в Беннинге, она выведала все у француза Бопре, зашедшего однажды вечером навестить их. В тот вечер Сэм задержался в штабе. Француз полагал, что Томми все известно, и под видом выяснения некоторых подробностей она узнала всю историю. По мере того как француз рассказывал, ее лицо заливала краска гнева. Она подозревала, что все это было правдой, и все же в глубине души отказывалась верить, что это действительно было так. Теперь, после рассказа Бопре, она поняла, что все обстояло именно так.

– Отвратительно! - воскликнула она. Впервые в жизни, после стольких лет, проведенных среди военных, она ясно ощутила, какой страшный психический надлом порождает война. Раньше она связывала с войной лишь физическую муку, агонию, смерть, ранение и другие, менее значительные тяготы. Теперь она поняла, какой изощренной пыткой может явиться столкновение с людьми вроде Кота Мессенджейла. «Черт бы его взял, - подумала Томми, стиснув зубы, - черт бы его побрал!» - Это хуже, чем отвратительно. Это выходит за пределы человеческого разума.

– Да, я готов подписаться под вашими словами, - сказал француз.

Томми посмотрела на него вопросительно.

– Ну, а что же вы? Неужели вы не захотели… не знаю, как и сказать… не захотели вскрыть это дело, разнести все в пух и прах?

– Клянусь, я хотел, Томми. Я спорил с Сэмом, но он принял решение, а вы знаете, какой он. Если решит что-нибудь…

– Да, знаю.

– Сам бог не сумел бы этого изменить. Как Сэм пожелал, так и было сделано. Так вот, пятьдесят пятая дивизия была отмечена в приказе верховного главнокомандующего. Сэм заключал сделку с нашим знакомым: он обещал молчать, если Мессенджейл добьется объявления благодарности дивизии в приказе.

– Но ведь они погибли! - взорвалась Томми. - Все его друзья…

– В этой сделке не было никакого обмана, - вспыхнул француз. - Неужели вы хоть на миг можете допустить, что Сэм не знал этого? Но вслед за погибшими шло много других несчастных парней, а грязная война должна была продолжаться, разве нет? Не будьте же, черт возьми, такой глупой святошей…

Томми сжала рукой колено.

– Я не святоша, - мягко сказала она, - извините, Бопре. Я не то хотела сказать. - Помолчав, она добавила: - Так вот почему он не хочет носить значок отличившейся части.

Рассерженный француз уставился на потолок.

– Слава богу, хоть теперь-то вы понимаете.

В разговорах с Сэмом она никогда больше не касалась этой темы. Она лишь догадывалась, какая страшная борьба происходила в его душе, какое жгучее унижение он должен был испытывать, вступая в эту сделку. Поразительно! Он всегда был прав в своих суждениях о Мессенджейле. Несмотря на эксцентричность и непопулярность его поступков, Сэм оказывался прав в большинстве случаев. Томми вспомнила один из вечеров в клубе в форту Орд, когда во время ажиотажа вокруг формирования негритянских дивизий Мори Одом сказал:

– Сэм, ты не хуже меня знаешь, что я не имею расовых предрассудков. Но достойный сожаления факт состоит в том, что негр просто не может соображать достаточно быстро, чтобы хорошо воевать.

– Генри Армстронг и Рей Робинсон, кажется, прекрасно справляются, - парировал Дэмон, улыбаясь.

– О, разумеется, профессиональный бокс! Но я говорю о способности быстро реагировать на неожиданности. Ты никогда с неграми не работал, Сэм. Поговори с Джеффом Баркером, он занимается здесь неграми. В казармах грязь, все вверх дном, автоматы заржавели, а грузовики… господи боже, что там только творится!

– Может быть, они считают, что им совершенно безразлично, следить за своей амуницией или нет.

– Что ты говоришь? В армии они или не в армии? Само собой разумеется, что они обязаны заботиться о своем снаряжении, как и все другие.

Дэмон поудобнее устроился в кресле.

– Я хотел сказать, может быть, если к неграм относились бы как к равным, действительно как к равным, их отношение к службе изменилось бы.

– О, брось, Сэм! - вмешался с манерной медлительностью Джим Рэвинел. - С негром нельзя обращаться как с равным но той простой причине, что он таковым не является. Не был таковым и никогда не будет. Череп негра имеет другую форму, мозг негра меньше мозга белого, негр - это представитель низшей расы. Не знаю, хорошо это или плохо, или вовсе не имеет значения, но факт остается фактом.

– Я очень в этом сомневаюсь, - сказал Дэмон, и Томми заметила, как на его лице появляется упрямое выражение. - Весьма сомневаюсь.

– Прямо беда с тобой, Сэм, ты просто мечтатель, - заметил Мори. - Скажи откровенно, подчинился бы ты приказам темнокожего офицера?

Дэмон посмотрел на него с изумлением.

– Разумеется, подчинился бы. И ты подчинился бы, и Джим тоже.

– Никогда! - воскликнул Рэвинел. Его красивое лицо исказилось, глаза сузились. - Никогда! Да я лучше уйду в отставку, чем подчинюсь приказу черного!…

– Почему? - спросил Сэм. - Давайте взглянем на вещи реалистически. Нам всем приходилось служить в подчинении законченных, отъявленных сукиных сынов, неучей, идиотов, садистов и бог знает кого еще. Они приказывали нам, и мы подчинялись. Какая же разница? Как хороший солдат, вы…

– Это никоим образом не касается службы, - произнес Рэвинел ледяным тоном. - Это нечто совершенно иное. Если ты не в состоянии понять этого, мои объяснения бесполезны.

В углу, где они сидели, стало тихо и неуютно. Томми сделала Сэму сердитый знак глазами, но он продолжал спокойно:

– Мы должны прийти к этому, джентльмены, независимо от того, как каждый из нас смотрит на это. Рано или поздно, но это должно произойти, ибо только таким путем мы приблизимся к той великой демократии, какой мы любим называть нашу страну. И армия - самое подходящее месте, чтобы начать.

– Господи, да почему? - сварливо спросил Мори.

– Потому, что все мы, военные, делаем вещи, которые нам И правятся. Но имя службы. Постоянно. Потому, что нас приучили уважать принцип больше личности, а чин - больше недостатков. И если придет приказ из управления генерал-адъютанта в Вашингтоне, в котором будет сказано: «Вы должны сделать то-то и то-то, независимо от ваших личных мнений по данному вопросу», мы подчинимся этому приказу. Вполне вероятно, что как раз мы-то и выполним этот приказ лучше других.

– Должен вам сказать, я надеюсь и молюсь, чтобы этот день никогда не наступил, - возразил Джим Рэвинел и осушил свой стакан…

«И Сэм оказался прав. Такой день все же настал, - думала теперь Томми, глядя на скользившие по вершинам сосен разорванные облачка тумана. - Приказ из управления генерал-адъютанта поступил-таки, и негры и белые спали в одних казармах, и белые служили в подчинении черных офицеров…»

Донесшийся из дома настойчивый протяжный телефонный звонок вернул Томми к мягкому солнечному свету и монотонному огайскому выговору Гертруды Вудрафф. Тяжело вздохнув, Томми начала подниматься с кресла, но увидела Сэма в грязной рабочей рубахе, идущего через кухню.

– Я послушаю! - крикнул он.

Кивнув ему в знак согласия, Томми снова уселась в кресло.

– Ну, мне пора, - заявила Гертруда. - Пошли, Жанна.

– Куда вы торопитесь? - спросила Томми. - Какие-нибудь особые дела?

– Никаких особых, в этом-то все и несчастье. Прачечная да письма. Да еще сад. Обычные занятия старой глупой бабы… Я толстею, - прибавила Гертруда и нажала на выпирающий под блузкой живот. - Полюбуйтесь. Мне надо с этим что-то делать.

– Почему бы тебе не заняться этими упражнениями по системе йогов?

– Это сидеть, сдерживая дыхание и засунув пальцы ног под мышки? Ну уж нет, спасибо.

– Они же легкие, - возразила Томми, - и доставляют удовольствие, честное слово. Я могу за двадцать минут показать их тебе, Герт.

– Нет уж, я пойду своим путем слабой и утомленной женщины: виски «Кэнэдиэн Клаб» и горячая ванна. - Поднявшись, Гертруда и Жанна направились к двери, ведущей через гостиную И выходу. Томми пошла проводить их.

– Итак, до пятницы? - уточнила Гертруда.

– Да.

– Замечательно! Боже, до чего же будет здорово попасть в приличные магазины, увидеть яркие огни, вещи. Эта пышность и великолепие прямо преследуют малютку Герти. Так мы заедем за тобой около восьми?

– Отлично.

Томми смотрела, как подруги уходят по дорожке из секвойевых плиток. Сэм разместил плитки слишком широко для женского шага, и попытки Гертруды и Жанны ступать на середину каждой из них вынуждали обеих женщин идти неестественной шаткой походкой.

– Изумительно! - крикнула Жанна, указывая на плитки. - К вам будут приходить, чтобы полюбоваться этим…

– Если мы раньше не свалимся замертво от изнеможения. Пройдя в кухню, Томми остановилась, прислушиваясь к шуму

отъезжающего автомобиля. У Вудраффов был английский «форд», гудевший, как перегруженная швейная машина. Голоса Сэма слышно не было - телефонный разговор, по-видимому, закончился. Однако из спальни Сэм не вышел. Почему такая тишина? Она вошла в спальню. Сэм сидел у туалетного столика, опершись подбородком на большой палец.

– Кто звонил, дорогой?

Он повернулся и посмотрел на нее. Томми заметила, что две странички в телефонном блокноте исписаны торопливым почерком мужа.

– Звонил Скип Бёрлесон, - сказал Дэмон. - По поручению начальника штаба. Настаивают, чтобы я поехал в Хотиен.

– В Хотиен?! - воскликнула Томми. - Но зачем? Зачем? Дэмон встал. Он был покрыт саманной пылью, поперек нижней части туловища тянулась грязная полоса.

– Там происходят важные дела. Кажется, более значительные, чем это кажется на первый взгляд. Это будет специальная миссия. - Его лицо было серьезным и озабоченным, но глаза светились странным, неуловимым блеском.

«Китай, - подумала Томми и мгновенно ощутила укол яростной ревности, - господи боже, снова Китай».

– Начальник штаба хочет, чтобы я возглавил миссию, - продолжал Дэмон.

Томми посмотрела на него пристально.

– Сейчас? Прямо теперь же?

– Да. Как можно скорее.

– Ты хочешь сказать, что тебя намереваются призвать из запаса?

– Полагаю, что дело идет к этому.

– Но почему тебя? Ты ведь ушел в отставку… - Она жалобно всхлипнула. - И потом, ты сделал достаточно, ты уже сделал больше, нежели любой десяток этих людей, вместе взятых. Целых сорок три года…

– Я знаю.

Он уже решил. Он решил ехать. Значит, говорить что-либо бесполезно. Сложив руки, Томми спросила:

– Значит, ты едешь?

Нахмурившись, Дэмон рассматривал свои грязные ногти.

– У начальника штаба, видимо, есть на то причины. Особые причины.

Она беззвучно вздохнула и отвернулась. Война преследовала их. День победы над Японией, солнечный, с дымкой сентябрьский полдень на Зеленой лужайке в Уолт-Уитмене, и их самые пылкие надежды - все это совершенно ничего не значило. Вместо мирных годов, о которых она мечтала, вместо основанного на принципах разума и искренности сообщества народов, к которому, как ей казалось, должны были прийти, вновь и вновь то тут, то там вспыхивала война: в Индонезии, в Греции, в Палестине, в Индокитае…

Сэм не был в Корее: Брэдли пожелал, чтобы Дэмон стал начальником пехотного училища в Беннинге. Но он пристально следил за событиями, остро переживал бои в районе Пусана, где Джои Крайслер командовал ротой, радовался высадке в Инчоне. Но о переводе Дэмон не просил: он всегда служил там, куда его посылали, и не изменял своему правилу. Он не скрывал своих дурных предчувствий, когда Макартур наступал на север, к Ялу. «Из этого ничего не выйдет, - сказал он печально. - Мне безразлично, что говорит сам Макартур, или Уиллоби, или какой-нибудь еще кудесник из его разведки, но из этого ничего не получится. В войну вступят китайцы, и тогда нам придется очень туго». Во время переговоров о перемирии он был преисполнен молчаливого ликования. «К чему все эти причитания и скрежет зубовный? Идея тотальной победы так же мертва, как динозавр. Во всяком случае, это неосуществимая концепция…» Между тем войны продолжали возникать: в Пакистане, в Суэце, на Кубе, в Алжире, в Лаосе, в Хотиене. Сэм получил третью звезду, и его перевели обратно в Бейлисс…

Дэмон заглядывал в расписание самолетов на Сан-Франциско и составлял памятку неотложных дел, разговаривая сам с собой вполголоса: надо послать телеграмму Джои, пройти медосмотр в военной комиссии, повидать Слаттера и Спайка Робинсона, которые только что вернулись оттуда, и вообще собрать всю информацию, какую только можно; интересно, а нельзя ли повидать Джипа Вилларетти…

– Но ведь там Кот Мессенджейл, не так ли? - спросила Томми.

Дэмон утвердительно кивнул головой.

– Да, он возглавляет корпус военных советников в Хотиене.

– Блисс Фарвхэн тоже там, и Фаулер, и Гролет - вся шайка. С чего ты решил, что сможешь добиться какого-то успеха в борьбе с этой бандой?

Дэмон нахмурился, но ответил без раздражения:

– Видишь ли, они состоят при корпусе военных советников. Это совсем другое дело. Моя миссия будет политической.

– Но ведь ты сам говорил, что там все, в сущности, сводится к политике. Возьми Лаос. Где кончается одно и начинается другое? Вес проблемы политические, и следовательно, военные, и следовательно, снова политические. - Спохватившись, что она повысила голос, Томми продолжала более спокойным тоном: - Для меня это звучит так, словно ты собрался прямо в осиное гнездо. А зачем? Чего ты этим добьешься? Ты просто поедешь туда, вымотаешься до предела, а через полгода они снова начнут взрывать друг друга…

Дэмон сел на кровать, медленно провел рукой по лицу.

– Кто-то должен сделать это.

– Хорошо, но почему ты? Пусть это сделает кто-нибудь другой. Кто-нибудь… - Она чуть не сказала «помоложе», но вовремя сдержалась. -…Кто не был вечно в «черном списке» Кота Мессенджейла. Почему, господи боже, они выбрали тебя? - опять закричала она. - Неужели они не видят, что это безнадежное дело? Он перехитрит тебя, он будет ставить капканы на каждом твоем шагу…

Дэмон весело подмигнул ей:

– Может быть, я перехитрю его.

– Не паясничай, - сухо отрезала она. - Тебе, Сэм, уже не тридцать пять. Я не хочу, чтобы ты ехал туда барахтаться на залитых водою рисовых полях и в джунглях. Ты вернешься, заболев чем-нибудь ужасным.

– Все ужасное, что только может произойти, со мной уже произошло.

– Нет, не произошло, и ты знаешь это. - Ее возбуждение скорее нарастало, нежели уменьшалось. - Им необходим жертвенный агнец. Кто-нибудь из тех, кого им не жаль. Вот почему они призывают тебя на службу. Если это дело политическое…

Дэмон косо взглянул на нее.

– Возможно. Я подумал об этом. Но мне не верится, что начальник штаба способен замыслить нечто подобное.

– Ты чертовски уверен в себе… На сколько ты едешь?

– Я не знаю, дорогая.

Она начала ходить взад и вперед по спальне.

– Не могу понять, почему ты должен делать это, - сказала она. - Господи, война отвратительна…

– Конечно,отвратительна.

– Я знаю, что слишком стара и глупа для этого, но бывают минуты, когда я жалею, что не стала пацифисткой. Абсолютной пацифисткой, Я думаю, что единственный правильный путь, это мир. Знаешь, как они говорят: «Скажи силе правду».

Он кивнул головой.

– Да. Иногда и я хочу того же. Единственная беда заключается в том, что сила существует. И единственный способ справиться с ней - это встретить ее без страха… По-моему, это старый, испытанный способ.

– Да, - помолчав, согласилась она. - Другого пути, пожалуй, нет.

Дэмон бросил на нее удивленный, озабоченный, почти испуганный взгляд, спросил:

– Что с тобой?

– Ничего. Ничего.

Стоя у кровати, Томми смотрела, как он снимает половые башмаки, испачканные глиной, на которой стоял их дом. Она могла бы сказать, что это выльется в авантюру, упрекнуть в том, что он, как и прежде, намерен свершать великие дела. Идиот! Но она любила его: он - это все, что у нее осталось, и она любила его. Решая этот вопрос, он поступает несправедливо, совершенно несправедливо, ведь они уже покинули армию, купили в рассрочку этот дом, обрели новых друзей, восстановили связи со старыми, привыкли к новому ритму жизни. И вот теперь все это должно развалиться из-за того, что какому-то услужливому, ничего не понимающему придурку из окружения начальника штаба что-то стукнуло в голову. Возмутительно!

Дэмон стащил с себя потную рабочую рубаху, и ее взгляд скользнул по его шрамам: обожженная, сморщенная коша, красный лоскут пересаженной кожи на груди, неприятные гладкие пурпурные пулевые шрамы и треугольные метины на плече и спине. Левые рука и плечо были тоньше, более ссохшиеся, нежели правые. «Его убьют! - вдруг оглушила ее внезапная мысль. - Если он уедет на этот раз, он уже не вернется». Она вспомнила сумасшедший маскарад в Гарфилде, нелепо вырядившегося Бена и его ссору с Мессенджейлом и свое внезапно жуткое предчувствие, озарение - одному богу известно, что это было. Но Бен был всего лишь другом…

– Не уезжай! - взмолилась она.

Никогда прежде она не говорила ничего подобного. Гнев и гордость всегда сдерживали ее. Но сейчас ей было все равно. Она с содроганием подумала об одиночестве Жанны Мэйберри и Мэй Ли, о пережитом ею самой долгом одиночестве военных лет; она не хотела снова разлучаться с этим усталым, глупым, серьезным, милым, сводящим с ума стариком. Она подошла к нему и осторожно прикоснулась к его израненному телу.

– Не уезжай, Сэм. Пожалуйста…

С минуту Дэмон угрюмо смотрел на нее, водя языком по внутренней стороне щеки.

– Дорогая, - сказал он наконец, - на Паламангао, когда меня ранили, японский морской пехотинец метнул гранату в окоп командного пункта, и все, что я мог сделать, это лежать и смотреть на эту гранату. А сейчас я сижу здесь и смотрю на тебя только потому, что на гранату бросился парень, бросился, чтобы спасти мою жестоко искромсанную шкуру. Имя этого парня - Джо Брэнд.

– О, - едва слышно произнесла Томми, - ты никогда не рассказывал мне об этом.

– Да, не рассказывал… Так если теперь я понадобился армии, неужели ты думаешь, что я имею право сидеть сложа руки, пустив все по течению? После всего, что было…

– Но он хотел, чтобы ты жил! - возразила она.

– Да. Должно быть, так. - Его голос звучал твердо, непреклонно. - И, откровенно говоря, я очень сомневаюсь, что достоин этого. - Он перевел взгляд на склонившиеся над каньоном искривленные ветви сосен. - Это связано с Китаем, - прибавил он. - Я имею в виду оба Китая… Они находятся в весьма взрывоопасной ситуации там.

– О, - прошептала Томми, - Китай…

– Да. Начальник штаба лично говорил со мной минуту или две.

Томми крепко сцепила пальцы.

– Китай! - взорвалась она. - Неужели ты хочешь сказать, что они в самом деле…

– Ну, довольно, - прервал ее Дэмон тоном, каким она слышала, он отдавал приказания, тоном, которому никто не мог перечить. Слабо улыбнувшись, он похлопал ее по бедру. - Я уже рассказал тебе больше, чем следовало. И сделал это только потому, что знаю, какая ты славная, дисциплинированная, привычная к лагерной жизни женушка. - Опершись руками о бедра, Дэмон тяжело поднялся. - Родная, это весьма критический момент. Я должен ехать, я должен сделать все, что в моих силах.

Томми погладила рукой его щеку и пробормотала:

– Zu Befehl Herr ⁹¹, старый генерал!